Страница 22 из 37
А затем, в то время как он своими возбужденными от волнения глазами всматривался в темноту, он увидел мгновенную, как молния, яркую вспышку огня, вслед за которой немедленно последовал выстрел.
Повинуясь голосу инстинкта, Мукоки упал ничком на землю, и не успел он еще подняться на ноги, как услышал отчаянный крик, крик чисто человеческий, в котором однако не было ничего человеческого. Это был такой ужасный, невыразимый звук, что индеец, продолжая лежать на земле, в свою очередь, издал глухое ворчание, словно в ответ на стон, еще дрожавший в воздухе. Ему казалось, что вся кровь застыла в его жилах, и он, как мертвый, оставался лежать на том самом месте, на котором упал.
Затем он рискнул сделать несколько осторожных движений и чисто механически потянул к себе ружье, с которым не разлучался. Но кругом царило уже полное спокойствие, и ничто его не нарушало.
Спустя некоторое время, новый крик, не менее страшный разорвал воздух. Траппер прекрасно понимал, что ни единый зверь постоянно живущий в Белой Пустыне, не может издавать подобных звуков. Так кричать мог только человек! Но Мукоки готов бы поклясться самым святым для него на свете, что за всю свою жизнь он не слышал такого человеческого рева.
У него не хватало отваги подняться с земли, и, весь дрожа и стуча зубами, он продолжал прислушиваться к крикам, которые послышались снова, но уже на более далеком расстоянии. Нет, не крики! Послышался еще один крик, который пробудил многократное эхо, заставившее задрожать от внезапного ужаса всех зверей и птиц и вырвавшее из горла Мукоки ряд глубоких вздохов, похожих на рыдания.
Старик пришел в себя лишь после того, как кругом воцарилась прежняя тишина, нарушаемая лишь мягким шелестом листвы. Если бы он принадлежал к белой расе, он первым долгом стал бы анализировать звуки, которые так потрясли его, но Пустыня и ее обитатели были единственной сферой, понятной ему. И в этой сфере не было места человеку или зверю, которые могли бы та, кричать.
Вот почему он в продолжение доброго часа оставался на том же месте, в том же самом положении и дрожал так, как может дрожать только первобытное, дикое существо во власти стихийного страха.
Но все же с течением времени он сделал было попытку понять, то, что произошло. Как-никак он слишком долго общался с белыми, часто бывал в фактории, и эти обстоятельства не могли не оказать влияния на его психическую жизнь. Суеверия и предрассудки, свойственные его расе, были в значительной мере смягчены культурой.
Итак, он стал раздумывать над тем, что произошло. В него кто-то выстрелил. Он ясно слышал, как пуля со свистом пронеслась над его головой, а затем ударилась в ствол сухого дерева. Стрелял человек. Надо полагать, что этот же самый человек и кричал. Но что за человек? И откуда он взялся?
Он постарался мысленно припомнить всю гамму воинственных кличей своего племени, а также все страшные восклицания своих врагов, но ничего общего не нашел.
Что же это за крик? Что все это значит?
В конце концов эти размышления еще более усилили его первоначальный ужас, и он почувствовал состояние, знакомое только загнанному зверю. Наконец он успокоился настолько, что мог подняться с места, спуститься в ущелье и присоединиться к товарищам. Обычно индеец точно так же скрывает свой страх, как белый скрывает допущенную им ошибку. Но Мукоки находился в таком возбужденном состоянии, что немедленно разбудил молодых людей и голосом, все еще дрожащим от волнения, рассказал все то, чему он был свидетелем.
Родерик при первых же словах его вскочил с места. Не имели эти крики тот же самый источник, что и стоны, которые он слышал две ночи подряд и которые заставили его выстрелить в воображаемую рысь?
— Очень может быть, — высказал Ваби свое предположение, — что мы в данном случае имеем дело с одиноким индейцем из племени Вунга, который все время следит за нами и просто хочет испугать нас своими дикими воплями?
— Нет, нет, только не Вунга! — вскричал Мукоки. — Ни единый Вунга не может кричать подобным образом! Это я знаю и утверждаю! К тому же он не только кричал, но и выстрелил в меня!
В общем, выяснилась следующая, более или менее правдоподобная версия. Какой-то человек, никому неведомый, следует по стопам троих золотоискателей или, точнее говоря, направляется вдоль верхнего края ущелья к той же цели, что и они.
Снова было решено, что в целях безопасности необходимо, чтобы все время кто-нибудь дежурил. Время тянулось бесконечно медленно и мучительно для всех, и, в сущности говоря, никто не спал до самой зари. Невыясненная опасность и неопределенность положения заставляли лихорадочно работать мозг каждого из них. «Кто мог стрелять в Мукоки?»— вот в чем был основной вопрос.
Как только достаточно рассвело, Родерик и Ваби попросили индейца показать им место, где все произошло.
Индеец не заставил себя долго просить, немедленно стал подыматься по откосу и предложил молодым людям следовать за ним, что те, конечно, и сделали.
Мукоки был так глубоко и страшно потрясен событиями последней ночи, что, карабкаясь вслед за ним, юноши испытывали такую же робость, как и он сам. Ваби неоднократно видел своего старого друга на краю гибели. Они так много пережили вместе, что казалось, Мукоки уже ничем не мог поразить его, однако никогда до сих пор он не замечал, чтобы старик так волновался. Чем грознее бывала опасность, тем больше энергии проявлял старый траппер, и это всегда спасало его от верной смерти. Теперь дела обстояли как будто иначе.
Держа все время наготове ружье, старик старался идти так, чтобы под его ногами не зашуршала самая крохотная былиночка. Он готов был немедленно остановиться при первом же шорохе листвы, ударе птичьего крыла или прыжке белого зайца.
Таким образом они добрались до мертвого дерева, которое стояло с печально разбросанными по сторонам ветвями и без коры.
— Вот здесь! — вполголоса произнес Мукоки. — Вот здесь все и произошло, и здесь он стрелял в меня!
— Однако малого не хватало, чтобы пуля попала в тебя! — вдруг вскричал Ваби. — Погляди-ка сюда!
И он указал на круглое отверстие, которое находилось в стволе мертвого дерева на высоте человеческого роста.
Родерик успел уже вынуть из кармана нож и начал сверлить в Дереве отверстие, надеясь найти пулю, которая должна была засесть там.
— Она недалеко находится! — сказал он через минуту. — Я уже нащупываю ее. Я думаю, что она засела на глубине двух дюймов, не больше.
— Довольно странно! — произнес Ваби, подойдя поближе. — Дерево настолько прогнило, что пуля должна была засесть по меньшей мере в середине ствола. Ты что скажешь, Муки?
Старик не успел высказать свое мнение, так как Родерик издал крик изумления и живо повернулся к товарищам. В одной руке он держал нож, направленный кверху, а другой указывал на кончик лезвия.
Как только Мукоки и Ваби взглянули по указанному направлению, они выразили такое же великое удивление, что и Родерик. На кончике ножа, на ярком солнце сверкало что-то небольшое и желтое.
— Еще одна такая же пуля! — почти задыхаясь, закричал Ваби. — Еще одна золотая пуля!
Все трое застыли на мгновение, лишившись дара речи.
Но Родерик скоро опомнился и начал с прежним рвением ковырять ножом в отверстии и через пару минут вытащил всю пулю.
— Клянусь Цезарем! — воскликнул Ваби. — Я ровно ничего не понимаю!
Лицо Мукоки сразу прояснилось.
— Ясно следующее, — сказал он. — Человек, который убил медведя, совсем не умер! Он не умер, он стрелял в меня… и тем же золотом… и из того же ружья.
Все, что говорил старик, настолько отвечало правде, что никто не выразил ни малейшего сомнения. И там здесь существовало одно и то же таинственное существо.
Мукоки немедленно направился к тому месту, где по его предположениям должен был стоять стрелявший. К нему на помощь поспешили молодые люди, и все трое самым тщательным образом осмотрели участок, прилегающий к месту ночного происшествия.
— Рысья шерсть! Здесь недавно прошла рысь!