Золотоискатели

Мукоки внимательнее прежнего осмотрел собак, и лицо его приняло мрачное выражение.

— Да, похвастать нечем… нечем… — проворчал он. — Мы — сумасшедшие люди, вот что я скажу тебе.

Ваби вскричал:

— Это наша вина! Мы сами во всем виноваты! Почему мы не запаслись должным количеством носков для собак? Если я не ошибаюсь, на моих санях их имеется около дюжины, не больше. Их хватит только для трех собак. Клянусь Юпитером, что мы сами виноваты!

Он бросился к своим саням, достал так называемые собачьи носки и вернулся к старому индейцу, который все еще находился в довольно возбужденном состоянии.

— Послушай, Муки, я нахожу, что у нас остался только один выход! — воскликнул юноша. — Нам надо выбрать трех наиболее сильных собак, и кто-нибудь из нас продолжит путь с ними!

Резкие крики людей и хлопанье длинного бича Мукоки подняли на ноги измученных и израненных собак. Три самые большие и сильные собаки были запряжены в сани Ваби, причем предварительно их обули в маленькие мокасины из замши. Еще шесть собак, сохранивших кое-какие силы, были даны им на подмогу.

Через несколько минут животные во всю прыть вновь понеслись по следам Родерика Дрюи. Рядом с санями, желая, насколько возможно, облегчить груз, бежал Ваби.

Погоня началась в полночь, спустя восемнадцать часов после отъезда Родерика из Вабинош-Хоуза. За полночи и утро удалось почти нагнать расстояние, отделявшее их от человека, которого они искали.

За все это время ни люди, ни собаки почти не отдыхали. Они неслись по горам, озерам, мрачным лесам, голым полям и снежным равнинам, не отрывали взора от следа, который все еще бежал впереди них, все время оставались без пищи и воды и лишь изредка глотали снег для того, чтобы хоть немного освежить горло.

Казалось, что свирепые псы прекрасно понимали и учитывали необходимость как можно скорее догнать путников и без устали и без передышки бежать по проложенному следу до тех пор, пока цель не будет достигнута.

По мере того, как они продвигались вперед, они все явственнее чувствовали запах человека и собак, который все еще ощущался впереди них.

Они делали последние, невероятные усилия, моментами буквально падали с ног, но в то же время были так полны энергии и воодушевления, что казалось, будто бы они считали хозяйское дело своим собственным. При каждом дуновении ветра, который приносил им одуряющий запах нагоняемой упряжки, они свирепо раскрывали пасти, обнажали страшные клыки и резким воем давали знать, что не менее своего погонщика стремятся к победе.

Врожденный инстинкт подсказывал им путь, и они совершенно не нуждались в том, чтобы кто-нибудь правил ими. Упорные до смерти, они уносили вперед сани, высовывали язык едва ли не до самой земли, чувствовали, как все напряженнее колотятся их сердца, и моментами теряли представление о том, что происходит вокруг них, ибо глаза их так налились кровью, что стали похожи на раскаленные красные шарики.

Время от времени, видя, что его силы совершенно подходят к концу, Ваби садился на сани для того, чтобы перевести дух и размять одеревеневшие члены. Чувствуя дополнительную тяжесть, собаки несколько замедляли бег, но продолжали нестись с тем же похвальным и чисто собачьим усердием.

На расстоянии ста шагов огромный лось, задевая своими чудесными рогами самые высокие ветки деревьев, перебежал дорогу, но псы не обратили на него никакого внимания. Несколько подальше они вспугнули рысь, принимавшую свою обычную солнечную ванну на вершине скалы и яростно оскалившую клыки при виде своих вековечных врагов. И собаки на одно мгновение, на сотую долю секунды, сократили свои мускулы, словно готовясь прыгнуть вперед и броситься в атаку, но в следующее мгновение они уже неслись дальше.

Однако скорость бега начала мало-помалу уменьшаться. Задняя собака ослабела настолько, что уже не могла сама передвигаться, и остальным товарищам пришлось волочить ее по снегу. С помощью остро отточенного ножа Ваби единым ударом отрезал постромки, соединявшие собаку с остальной упряжкой, и, таким образом, избавил своих «рысаков» от лишнего груза, который так и остался лежать там, где свалился.

Еще две собаки едва-едва волочили собственные тела. Третья явно хромала. Кроме того, Ваби не мог не заметить, что след все больше и гуще окрашивается кровью…

С каждой минутой лицо его все более омрачалось. От неимоверных усилий его глаза были такие же красные, как и у собак, которые делали все, чтобы выполнить приказ хозяина. Против собственной воли он почти не закрывал рта, и тем не менее дышал с большим трудом. Ноги, обычно такие же неутомимые, как и у оленя, теперь подгибались под ним.

Он не мог уже бежать за санями так, как раньше, в начале погони, и ему приходилось делать мучительные усилия для того, чтобы прогнать из головы страшный вопрос: «Не отказаться ли от преследования, раз ясно видно, что силы подходят к концу?».

Он теперь больше лежал на санях, чем бежал за ними.

Вдруг, в момент наибольшей слабости он вскочил с саней и издал несколько понукающих, полных отчаяния криков; собаки рванули из последних сил и вынесли груз из густого, почти непроходимого леса на безграничную, ослепительную, снежную равнину.

Несмотря на яркое, праздничное сияние солнца, полуслепому от страданий Ваби удалось различить черную точку на девственно-белой поверхности снега. Он ни на минуту не усомнился в том, что впереди него несутся сани Родерика Дрюи.

Он сделал было попытку криком привлечь внимание того, за кем гнался. Но голос его до того ослабел, что вряд ли был слышен на расстоянии ста шагов. Ноги по-прежнему подкашивались под ним. Ему вдруг почудилось, что они сверху донизу налиты свинцом, и, не в силах устоять на месте, он свалился в снег.

Собаки, остановившиеся в тот же самый момент, что и он, окружили его и начали лизать ему лицо и руки. Их теплое дыхание, пробиваясь сквозь стиснутые зубы, производило впечатление свистящей струи пара.

Так прошло несколько минут, в продолжение которых молодому человеку казалось, что ясный день неожиданно сменился темной, непроглядной ночью. Он закрыл глаза и уже не мог открыть их. Собаки не отходили ни на шаг, а у Ваби создалось представление, что они убежали и продолжают убегать от него… Словно вокруг него образовалась громадная, бездонная яма, в которую он падал с головокружительной быстротой.

Однако какие-то неведомые подсознательные силы продолжали бороться в нем и старались вернуть ему сознание. И в одну из минут полного просветления он понял, что в его распоряжении остался лишь один шанс на спасение. Собаки по-прежнему стояли над ним, тяжело дышали и лизали его лицо и руки.

Сделав невероятное усилие над собой, он открыл глаза, но не увидел уже на этот раз черной точки на белом фоне. Он слегка приподнялся на локте и, нащупывая все вокруг себя, точно слепой, потащился к саням, которые находились совсем близко, но он был так слаб, а собаки образовали такой непроходимый круг, что потребовалось немало времени для того, чтобы выполнить первую часть намеченного плана.

Наконец его пальцы конвульсивно вцепились в жгучую, как огонь, сталь ружья. Вот в чем заключался его последний шанс! Призвав на помощь всю силу воли, он поднял ружье на высоту плеча, и для того, чтобы не задеть собак, направил дуло к небу.

Затем он выстрелил. Один раз, два раза, пять раз… После пятого выстрела он вынул из-за пояса новые пули и стал стрелять еще… еще… ещ е… Он стрелял до тех пор, пока не истощились его заряды и пока черная точка, которую он раньше заметил, а затем потерял, снова не появилась на горизонте, стала замедлять свой бег, остановилась и наконец повернула в его сторону.

Сталь раскалилась до того, что обожгла всю кожу на руке Ваби, но чисто машинально он продолжал нажимать на собачку ружья.

У него кружилась голова. Такого тяжелого состояния он не испытывал никогда в жизни. Им снова стало овладевать беспамятство, как вдруг он услышал над самым ухом крик:

— Ваби!

Он вздрогнул, выпрямился, снова зашатался и ответил на призыв: