Спичка

Джеймс Оливер Кервуд

Спичка

Сурово было лицо унтер-офицера Брокау, и в его бледно-голубых глазах вспыхивали по временам злые огоньки. Высокий и тонкий, он был гибок, как кошка. Брокау служил в Северо-Западной конной полиции и душой был предан делу. Этим делом была охота за людьми. И теперь, после десяти лет такой работы, он усвоил себе лисьи повадки. В настоящее время он подошел почти к самому Полярному кругу, преследуя вот уже сто восемьдесят пять дней преступника. Эта охота началась среди лета, а теперь была зима в самой середине. Трудно было поймать Вилли Лоринга, преследуемого за убийство, но Брокау все же добился своего. Это было его самой большой удачей за все время службы и, конечно, возвысит его в глазах начальства.

В полумраке хижины его жертва сидела против него в кандалах. Этому человеку было лет тридцать. Его рыжеватые волосы были длинны, а на подбородке пробивалась рыжая борода. Большие глаза как-то сразу внушали доверие, а во всем исхудавшем лице было что-то мальчишеское. Таких мужчин очень любят их товарищи, и они не напоминают ничем преступников. Даже Брокау, бывший неумолимым перед лицом преступления, как-то смягчился.

— Ух! — Съежился он. — Вот так ветер! Вьюга затянется дня на три.

За стенами избушки дул ледяной ветер. Порывы его рождали страшные звуки, похожие на стоны. Колючий снег дробью стучал в окна. В хижине было уютно. Ее выстроил сам Вилли, думая, что уж тут никто его не найдет. В печи горел огонь, а с потолка свешивалась лампа. Вилли сидел лицом к огню. Брокау был осторожный человек.

— Я люблю вьюгу, когда сижу в тепле, — сказал Вилли. — Я чувствую себя тогда в безопасности.

Он горько усмехнулся, но эта усмешка не обезобразила его лица.

Брокау взглянул на него своими покрасневшими от ветра глазами.

— Да, это так и есть. Вьюга даст тебе три лишних дня жизни.

— Оставим этот разговор, — попросил пленник, отвернувшись от света. — Ты поймал меня, и я отлично знаю, что меня ожидает. Мы одни, старик, вдали от людей, поговорим о чем-нибудь хорошем. Я знаю, что меня повесят. Так поговорим о доме… есть у тебя дети?

— Никогда не был женат, — коротко ответил Брокау.

— Как ты много потерял, — тихо сказал Вилли. — Конечно, это не мое дело, но, может быть, у тебя есть семья…

— Я служу в полиции десять лет, — отрицательно покачал головой Брокау,

— и потерял из виду за последние пять лет и мать, и брата.

Вилли встал и уменьшил огонь в лампе.

— Больно глазам, — улыбнулся он подозрительному взгляду Брокау. — А знаете, я не говорил с белым человеком уже три месяца. У меня сначала была собака, но она сдохла. Я знал, что меня ищут, но решил во что бы то ни стало добыть достаточно мехов, чтобы уехать вместе с ней и ребенком в Южную Америку… Ничего, что я вам говорю и о ней, и о ребенке? Мне это просто необходимо. Видите ли, ей сегодня исполнилось двадцать четыре года, и сегодня же мы венчались.

Полумрак скрыл от Вилли лицо собеседника, но он продолжал с горечью.

— Она была моим верным маленьким товарищем. Мы точно созданы друг для друга, и все хорошее случается со мной в день ее рождения. Сегодня утром мы еще вместе завтракали. Вот, взгляните.

Под острым взглядом Брокау Вилли подошел к столу и вернулся с длинным золотистым локоном и фотографической карточкой.

— Это она, — сказал Вилли чуть слышно. Брокау увидел смеющееся юное личико в ореоле вьющихся волос. Вилли продолжал с энтузиазмом рассказывать о том, что она так снялась специально для него, потому что ему нравится ее прическа. С этой прической застал он ее еще в саду, подле цветущей яблони, всю залитую солнцем, и с тех пор она стала его маленьким товарищем.

Жестокий порыв ветра рвал крышу, потрясал окнами и выл человеческим голосом. Лампа погасла, и Брокау открыл шире дверцу печки. Голос Вилли стал вдруг холодным и с лица исчезло мальчишеское выражение. Наклонившись к унтер-офицеру, он продолжал рассказывать о том, как родился ребенок и они с женой уехали в Канаду. За шесть месяцев они сжились с Канадой, были счастливы, и жена все хорошела. Однажды она только сказала о том, что ей симпатизирует Торн, управляющий копями, в которых работал Вилли. Но он не обращал на это внимания, пока жена не расплакалась и не рассказала ему все.

Вилли сжал кулаки, и жилы на его шее напряглись, как веревки.

— Что же было делать, я не хотел его убивать, но так случилось. Я бежал, а она вернулась с ребенком туда, где жила девушкой. Я знаю, что она сейчас тоже думает обо мне. У нас был план поехать потом в Южную Америку…

— Да, все это тяжело, — ответил Брокау, вставая, — но закон с этим не считается. Будем надеяться, что вам заменят казнь каторгой.

Брокау утомился за день и уснул крепко. Вилли около часа прислушивался к вою бури, потом забылся тревожным сном, в который все время врывались звуки бури. В сновидениях постоянно присутствовала жена. Вот они рвут в поле цветы, но их застала гроза. Она к нему жмется в страхе. Вот они целой компанией у костра, и дым неприятно щекочет нос. Она смеется, но он положительно задыхается и… просыпается.

Вилли вскрикнул. Хижина была полна дыма. Он слышал треск и смутно видел языки пламени. Диким голосом позвал он Брокау, и тот сейчас же вскочил на ноги. Пробравшись к Вилли и повозившись с его кандалами, он сказал:

— Не могу найти ключа, ухватись за меня.

Он подхватил Вилли и потащил его к двери. Ветер ворвался в открытую дверь, и пламя охватило всю хижину. Пробежав шагов двадцать, Брокау уронил Вилли на снег и бросился назад. Но было уже поздно: хижина пылала, как костер, и все имущество осталось там. Он вернулся и освободил ноги Вилли.

— Ты знаком с местностью, — сказал он. — Что нам теперь делать?

— Ближний пост в шестидесяти милях отсюда.

— Знаю. А хижина Торо в двадцати, но поблизости должны быть индейцы.

Вилли улыбнулся. Он нагнулся к Брокау и сказал со странным блеском в глазах.

— Это будет легче, чем идти на каторгу или быть пленником. Не думаешь ли ты, что я упущу такой случай? Я тебе говорил, что в день ее рождения я никогда не теряю надежды. И я был прав. Сейчас сорок градусов, а мы раздеты. У нас нечего есть и нет даже спички.

— Что ты говоришь… — Брокау сжал кулаки.

— Я говорю, что Бог, которому я молился ребенком, помог мне. Здесь без огня мы умрем с голоду. Если мы пойдем к Торо — замерзнем. Но поблизости живут индейцы, которых ты не найдешь без меня. Дай мне твой револьвер и освободи мои руки. Это вернет меня к ней и ребенку.

— Иди, — решительно сказал Брокау. — Мы дойдем до Торо или умрем.

Вилли оглянулся на горящую хижину и усмехнулся. В двух милях отсюда живет индеец Джо. Они пройдут в миле от него, но Брокау не узнает этого, и они погибнут. Буря между тем затихала. Размахивая руками, Брокау хоть немного согревался.

Кандалы на руках Вилли останавливали кровообращение, и руки его были обморожены. Когда Брокау остановился на берегу замерзшей реки, Вилли протянул ему руки.

— Становится холоднее, — сказал он. — Посмотри…

Холодная сталь врезалась в тело, как раскаленное железо, и срывала кожу вместе с мясом.

— Сколько миль осталось до Торо? — коротко спросил Брокау. Он весь посинел.

— Около шестнадцати, — ответил Вилли. — Тебя хватит еще на пять. Я не протяну так долго, если ты не снимешь с меня кандалы.

— А я думаю, что ты скоро скажешь мне, где живут индейцы, — пробурчал Брокау.

В тяжелые минуты Вилли всегда заставлял себя думать о чем-нибудь приятном. Теперь он машинально следовал за Брокау, вызвав видение молодой жены. Вот он опять в своих милых горах. Слышится песня, и Джен с ребенком на руках улыбается ему в дверях белого домика. Вилли уже не чувствовал ни острой боли, ни мороза. Вернул его к действительности Брокау, споткнувшийся и упавший на снег. Задумавшийся Вилли упал на него.

Мгновение оба сидели на снегу, глядя друг другу в глаза. Потом Брокау встал, и Вилли хотел последовать за ним, но не смог. Он взглянул на Брокау и тихонько засмеялся. Суровость исчезла с лица унтер-офицера. Вот он нащупал в кармане ключ, опустился перед Вилли на колени и долго возился с замком. Потом снял кандалы. С ними отвалилась кожа и куски мяса, но Вилли ничего не чувствовал.