Королевское чудовище

Они еще не так долго пробыли в горах, но Ларчу уже пришлось с горечью признать, что скрываться там невозможно. Проблема была не в холоде, хоть здешняя осень по суровости и могла сравниться с разгаром зимы в тех местах, где они жили раньше, и даже не в местности, хоть кустарник и был густым и жестким и ночью они спали на камнях, а о том, чтобы выращивать где-нибудь овощи или зерно, даже мечтать не приходилось. Все дело было в хищниках. Недели не проходило без того, чтобы им не пришлось защищаться от нападений горных львов, медведей или волков. Кроме того, прилетали огромные хищные птицы с размахом крыльев раза в два больше человеческого роста. Некоторые из зверей особенно свирепели из-за того, что на их территорию вторглись люди, а уже злобными были все до единого, к тому же, когда на Ларча с Иммикером опустилась мрачная зима, звери начали голодать. Однажды пара горных львов лишила их лошади.

По ночам, в грубом убежище, сооруженном из веток и колючих кустов, Ларч заворачивал мальчика в свой теплый плащ и вслушивался в ночь, ожидая воя, стука камней, осыпающихся со склона, и пронзительных рыков, которые означали, что их кто-то почуял. При первом же звуке он закреплял спящего малыша в переноске у себя на груди, зажигал самый большой факел, на какой только хватало топлива, выходил из убежища и выстаивал нападение, отражая его огнем и мечом. Иногда стоять приходилось часами. Ларчу редко когда удавалось поспать.

Да и ел он тоже немного.

— Если будешь столько есть, тебе станет плохо, — как-то сказал ему Иммикер посреди скудного ужина из жилистой волчатины и воды.

Ларч тут же перестал жевать — ведь если он заболеет, ему будет труднее защищать сына — и отдал ему большую часть своей доли.

— Спасибо за заботу, сынок.

Иммикер вгрызся в отцовскую порцию, и некоторое время они ели молча.

— Может, нам подняться выше в горы и перейти на другую сторону? — спросил он наконец.

Ларч поглядел в разноцветные глаза мальчика:

— Ты считаешь, нам стоит это сделать?

Иммикер пожал узенькими плечами:

— Мы переживем переход.

— Думаешь, переживем? — эхом повторил Ларч и туг же удивленно встряхнулся, услышав собственный вопрос. Малышу три года, он ничегошеньки не знает о трудностях перехода через горы. То, что Ларч так часто и отчаянно цепляется за мнение сына, — просто знак того, что он изнурен. — Не переживем, — твердо ответил он. — Еще никто не выдерживал перехода через эти горы на восток — ни здесь, ни в Истилле, ни в Нандере. И я ничего не знаю о землях, лежащих за семью королевствами, если не считать тех сказок, что рассказывают на востоке, — о радужных чудищах и подземных лабиринтах.

— Значит, тебе придется унести меня обратно в холмы, отец, и спрятать там. Ты должен меня защитить.

Разум Ларча, затуманенный, истерзанный голодом и усталостью, осветила молния единственной ясной мысли — он обязан сделать, как сказал Иммикер.

Под падающим снегом Ларч осторожно пробирался вниз по крутому склону. Малыш был привязан у него на груди под плащом. За спиной болтались меч, лук, стрелы, несколько одеял и узел с остатками мяса. Когда над отдаленным хребтом поднялась огромная бурая птица, Ларч устало потянулся за луком, но она приближалась так стремительно, что скоро стрелять было уже поздно. Пытаясь увернуться от чудовища, Ларч споткнулся и упал, почувствовав, как соскальзывает вниз. Он обхватил сына в попытке укрыть от ударов, и крики ребенка в его ушах звучали громче криков гигантской птицы:

— Защити меня, отец! Ты должен меня защитить!

Вдруг склон под спиной Ларча оборвался, и они провалились в темноту. Ущелье, тупо подумалось Ларчу; каждый нерв в его теле по-прежнему был полностью сосредоточен на том, чтобы защитить скрытого под плащом сына. Плечо ударилось обо что-то острое, и Ларч почувствовал, как разрывается плоть, руке стало горячо и мокро. Странно вот так падать, как будто ныряешь. Падение было пьянящим, головокружительным, словно свободный полет, вертикальным — сверху вниз, и за мгновение до того, как соскользнуть в беспамятство, Ларч подумал, не летят ли они через гору на самое дно земли.

Ларч рывком пришел в сознание, охваченный единственной мыслью: Иммикер. Он не чувствовал тепла мальчика, с груди свисали пустые ремни. Постанывая, Ларч принялся шарить руками по земле рядом с собой. Вокруг царила тьма. Он лежал на чем-то твердом и скользком, похожем на гладкую поверхность льда. Потянулся, приподнимаясь, И вдруг бессвязно завопил от ужасной боли, пронзившей плечо и голову. К горлу подступила тошнота. Он справился с ней и снова лег, беспомощно заплакав, снова и снова повторяя сквозь стон имя сына.

— Все хорошо, отец, — раздался совсем близко голос Иммикера. — Перестань плакать и вставай.

Рыдания Ларча обернулись слезами облегчения.

— Поднимайся, отец. Я проверил, здесь есть туннель, нам нужно идти.

— Ты не ранен?

— Я замерз и хочу есть. Вставай.

Ларч попытался поднять голову и вскрикнул, едва не потеряв сознание:

— Не выйдет. Слишком больно.

— Не настолько, чтобы ты не мог справиться с болью, — возразил Иммикер, и Ларч, попробовав снова, обнаружил, что тот прав. Мучения были ужасны, пару раз его даже стошнило, но ему удалось встать на колени и, опираясь на здоровую руку, поползти вслед за сыном.

— Где… — выдохнул он, но не закончил вопроса — слишком много сил на него ушло.

— Мы упали в расщелину, — ответил Иммикер. — Соскользнули. Тут есть ход.

Ларч не понял его слов, к тому же путь отнимал столько сил и внимания, что он решил и не пытаться. Скользкая дорога уходила вниз. Там, куда они направлялись, было немного темнее, чем за спиной, и тоненький силуэт мальчика спешил по склону впереди.

— Там обрыв, — предупредил Иммикер, но понимание пришло с запозданием, так что Ларч все же упал кувырком с невысокого выступа. Падение пришлось на раненое плечо, и он на мгновение потерял сознание, а очнувшись, ощутил дуновение холодного ветра и запах плесени, от которого болью взорвалась голова. Он оказался зажат в узком просвете между каменными стенами. Попытался спросить, не задел ли сына, падая, но из горла вырвался лишь стон.

— Куда идти? — раздался голос Иммикера.

Ларч снова застонал, не в силах понять, что он спрашивает.

В голосе Иммикера звучали усталость и нетерпение:

— Я же сказал, тут ход. Я прошел вдоль по стене в обе стороны. Выбери дорогу, отец. Выведи меня отсюда.

Оба хода были темными, из обоих тянуло затхлостью, но Ларч должен был выбрать, раз мальчик считал, что так надо. Он осторожно приподнялся. Когда ветер обдувал лицо, голова болела не так сильно, как когда он дул в затылок. Это и решило дело. Они пойдут в ту сторону, откуда дует ветер.

И именно поэтому через четыре дня крови, головокружения и страшного голода, через четыре дня увещеваний Иммикера, все повторявшего, что Ларч в состоянии двигаться дальше, они вышли из туннеля не в залитые солнцем предгорья Монси, а в неведомые земли по ту сторону монсийских гор. В восточные земли, о которых они оба не знали ничего, кроме глупых сказок, которые монсийцы рассказывали друг другу за ужином, — сказок о радужных чудищах и подземных лабиринтах.

Иногда Ларч задумывался о том, не повредило ли его мозг то падение в горах. Чем дольше он жил в этой новой стране, тем чаще приходилось бороться с туманом, клубящимся в углах сознания. Люди здесь говорили иначе, и Ларч напрягался, пытаясь понять незнакомые слова, непривычные звуки. Без Иммикера ему было не разобраться. С течением времени он уже многого не мог понять без помощи Иммикера.

Местность в этой стране, называемой Деллы, была гористая, климат — неприветливый и суровый. В Деллах обитали звери, знакомые Ларчу по Монси, — обычные звери, которых Ларч помнил и по виду, и по повадкам. Но помимо них в Деллах жили красочные, удивительные существа, которых деллийцы называли чудовищами. Чудовищ опознавали именно по необычному окрасу, потому что по всем остальным параметрам они были похожи на обычных деллийских животных. Это были точные копии деллийских лошадей, черепах, горных львов, птиц, стрекоз, медведей — вот только окрас у них был цвета фуксии, бирюзовый, бронзовый, переливающийся зеленый. Серая в яблоках лошадь в Деллах звалась лошадью. Закатно-оранжевая — чудовищем.