Элеонора. Кровные узы

Злата Линник

Элеонора. Кровные узы

Видишь, какие у меня друзья? Самые настоящие! Не то что многие — за столом языками треплют, бьют себя пяткой в грудь: мол, если что, так они всегда, а как доходит до дела — их и нет. И вы, женщины, кажется, тоже подружились.

— Конечно. С Иришкой всегда есть о чем поговорить, она просто набита новостями и вместе с тем прекрасно умеет слушать. А Элеоноре я так благодарна — она всегда готова помочь мне с Юлечкой. Если бы не она, вряд ли бы я смогла оставаться на работе столько, сколько требуется. Не могу же я доверить такую кроху постороннему человеку. А так я совершенно спокойна.

Прошло несколько лет

—Валерий, я хочу с тобой серьезно поговорить!

— Нашла время! У нас сегодня собрание акционеров, а завтра — совет учредителей.

— Нам хоть иногда следует вспоминать, что у нас есть семья. Тебе, похоже, совершенно безразлично, кем вырастет наша дочь!

— Да все с ней в порядке — английская школа, бассейн два раза в неделю, гувернантке полторы сотни зеленых в неделю отдаем. В чем проблема-то?

— Тебе не кажется, что она слишком много общается с женой твоего друга? Подумай, кто она и чему Юлечка может от нее научиться!

— Иришка-то? Да журналист как журналист, немного скандальная, так ведь это только на работе. К тому же разве ребенок может разбираться в сенсациях и «желтой» прессе?

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду! Элеонора, мягко говоря, не совсем обычный человек, и я не уверена, что она оставила свои... привычки.

— Между прочим, эти ее, как ты выражаешься, привычки спасли нашу фирму. Прихлопнули бы нас тогда, как тараканов. Если тебе этого мало, то эти привычки спасли жизнь тебе и дочери.

— Разумеется, я это помню и очень ей благодарна, но с тех пор прошло столько времени. И потом, я была свидетелем ее... деятельности по очистке города от лохотронщиков. Должна тебе сказать, это было очень жесткое зрелище, я до сих пор под впечатлением.

Еще через пару лет

—Уж не думаешь ли ты, что Элеонора может сделать Юлечке что-то плохое? Да она... И вообще, если тебе что-то не нравится, еще раз говорю: уходи с работы и занимайся ребенком сама. Я вполне в состоянии прокормить семью!

— Что?!! Стать при тебе домашней курицей?! Да ты первый меня перестанешь уважать. А насчет этой... женщины, я категорически против того, чтобы она проводила столько времени с Юлечкой.

— Дорогая, не могу же я поссориться с Портосом и Арамисом, мы же три части целого. И потом, Элеонора столько сделала для нашей фирмы...

— А что тебе дороже — бизнес или мы с дочкой? Она подражает ей: не хочет пить ничего, кроме гранатового сока, и шьет своим куклам немыслимые платья в ее стиле! И вообще, вы все носитесь с ней как с писаной торбой. В конце концов, сколько можно!

Более десяти лет спустя

Дом был построен в начале позапрошлого века. В старых районах Питера таких немало. Некоторые теснятся на немыслимо узком пространстве, перемежаясь дворами-колодцами и таинственными вентиляционными шахтами, куда не выходит ни одной двери, зато смотрит несколько окон, упирающихся в самую стенку. Другие, наоборот, красуются посреди небольших пустырей, демонстрируя одну-две стены, совершенно лишенные окон. Эти дома похожи на кусочки мозаики, случайно оказавшиеся в одиночестве.

Зайдя в такой дом, можно увидеть окно с почти сохранившимся витражом и лепнину, на удивление напоминающую «современные» кельтские узоры. Заглянув в ничем не примечательную дверь, вдруг можно обнаружить над головой стеклянный потолок, а под ногами — мозаичный пол, изображающий сцены из древнеегипетской жизни. Глядя на все эти чудеса, нечаянный свидетель подумал бы, что жизнь в таком доме должна идти по своим, совершено особенным законам, может быть даже лучше и мудрее, чем во внешнем мире. Чаще всего это утверждение не соответствовало бы действительности.

* * *

— Опять они, паразиты проклятущие! Всю парадную изгадили: намусорили, стенки все изрисовали, смотреть противно!

— А табачищем-то провоняли, даже голова кружится. Стою, внука из школы караулю, а то пристанут еще. У Витьки Смирнова вон, из двадцать первой квартиры, на прошлой неделе деньги отобрали и телефон прямо с шеи сдернули!

— И не говори, в прежнее бы время... А все эти демократы; пожалуйста, говорят, делайте что хотите. А молодежь и рада стараться: у девчонок юбки короче некуда, парни с длинными волосами, побрякушек железных на себя понавешают и ходят, людей пугают. Никакой совести нету!

— А футболки ихние: добро бы что красивое нарисовали, так ведь нет: скелет, прости господи, на гитаре играет. Андрюша из одиннадцатой квартиры — такой хороший мальчик был, скромный, никогда не было, чтобы прошел и не поздоровался. А теперь туда же: куртка кожаная, в железе вся, браслеты с колючками. Я, говорит, баба Катя, не Андрюша больше, зовите меня Сатонис. Ума не приложу — латышом, что ли, решил заделаться?

— Вот и я говорю, звезду железную на шее таскает, а музыка у них из квартиры — ровно черти всковородки лупят... Ну вот, дождались, идут, изверги. Теперь из квартиры будет не выйти, ведро и то вынести невозможно.

Записи одного из жильцов

Ну почему именно наш подъезд? Хотя что в этом удивительного... Если войти в подворотню, взгляд сразу упирается в нашу дверь, а винный магазин, вон он, в десяти шагах.

Дом у нас старинный, построен сто с чем-то лет назад, на лестничных площадках хоть дискотеку устраивай; подоконники широкие, наверно, на них можно улечься спать и не бояться, что упадешь. Бабуля рассказывала, что когда-то, еще до революции, они были мраморными, а уже потом их поменяли зачем-то на деревянные. Должно быть, искали клад, а не найдя ничего, прихватили мраморные доски, — наверно, сейчас на какой-нибудь станции метро красуются...

Нет, вообще-то мне наш дом нравится, несмотря на то, что живем мы в коммуналке. У меня почти отдельная комната, даже с кусочком окна и дымоходом в стене. Когда-то здесь был камин, только его еще прежние жильцы разобрали, а вот дымоход в полном порядке, я проверял. Отец еще, когда я пошел в первый класс, поставил перегородку; теперь у нас что-то вроде мини-квартиры: две комнаты и прихожая. Соседки до сих пор завидуют, им-то такое никто не построит; а отец, когда я перешел в четвертый класс, куда-то исчез. Куда, мама не говорит, а я и не спрашиваю. Она хоть и искусствовед по образованию, а стоит только заикнуться об отце, поднимает крик и кидает, что под руку попадет. Я маленьким был, все ждал, когда он приедет, а теперь мне это как-то параллельно.

Одним словом, дом у нас просто классный; одни окна на лестнице чего стоят, самые настоящие готические, как в средневековом замке, хотя мама говорит, что это модерн начала двадцатого века. Полы тоже мозаичные, как во дворце, жаль, правда, что мозаики осталось не так много, в основном по углам, где ее от грязи и не разглядишь толком, а посредине наляпано что-то отстойное в шашечку, прямо как в общественной уборной. Я, когда иду по лестнице, всякий раз пытаюсь себе представить, каким наш дом был раньше, еще до всех переделок.

Соседка говорит, под потолком была лепнина, только она после капремонта куда-то подевалась, и стены в парадной уж точно не красили зеленой краской. Странно: вроде цвет сам по себе ничего, а посмотришь — впору удавиться. Зато квартира у нас супер: до революции тут жил какой-то банкир, а наша с мамой комната была его кабинетом. Бабуле повезло меньше: она живет в бывшей гардеробной. Говорит, ей так спокойнее. Комната, в принципе, ничего, только окно выходит прямо на стену соседнего дома. Если открыть форточку, то до стены можно преспокойно рукой дотянуться. Я бабуле как-то предложил заклеить все стекла самоклейкой под витраж — крутая готика или тропики, с попугаями и обезьянами, а ей почему-то не понравилось. Как будто на грязную стенку смотреть приятнее. Хотя, с другой стороны, бывает и хуже. Вот, к примеру, в соседних Домах два окна разных квартир точнехонько друг напротив друга, а расстояние между ними не больше метра. Ничего себе, прикололся кто-то!