Пылающий лес

— Успеем, Бэтиз! А где же Сен-Пьер и когда мы увидим его?

Бэтиз пожал плечами.

— Может быть, через неделю, а может быть, и больше. Он далеко.

— Он уже старик?

Бэтиз медленно повернулся к Дэвиду, упершись взглядом прямо ему в лицо.

— Вы лучше не спрашивайте меня о Сен-Пьере. О Сен-Пьере никто не смеет говорить. Никто кроме ma belle Жанны. Спросите ее, и она прикажет замолчать вам. А если вы не замолчите, она позовет Бэтиза, и он раскроит вам голову.

— Вы, я вижу, не знаете ничего другого, — проворчал Дэвид, медленно идя назад к постели.

Бэтиз уже взбивал подушки и поправлял смятые простыни с чисто женской быстротой и ловкостью. Дэвид показал на постель.

— Я выгнал ее отсюда, — сказал он. — Это неприятно. Она спит там, в лагере?

— Может быть, да, а может быть, нет! — проворчал Бэтиз. — Вам-то что за дело?

Он потушил лампы, оставив гореть только одну у двери. Теперь он уже не смотрел на Карригана и не заговаривал с ним. Когда он вышел, Дэвид услышал, как щелкнул замок. Бэтиз не преувеличивал: жена Сен-Пьера хотела показать ему, что он пленник, по крайней мере на эту ночь.

Ложиться в кровать ему не хотелось. Хотя он не мог еще твердо держаться на ногах, но чувствовал себя почти здоровым. Голова у него не болела, мысли были живы и ясны. Вернулся к окну, откуда видны были на том берегу огни, и легко открыл его. Проволочная сетка не позволяла высунуть голову, но в лицо ему пахнул прохладный ночной ветер с реки. Как упоительно вдыхать его полною грудью и чувствовать свежий лесной запах. Ночь была теплая, и огни за рекой казались ярче от окружавшего глубокого мрака. Ни одна звезда не выглядывала с неба, как не видно было даже и намека на луну. Издалека донеслись глухие раскаты грома. Карриган отошел от окна в тот конец каюты, где стояло пианино. Здесь стоял второй диван, и он понял теперь назначение двух подобранных занавесок с каждой стороны каюты. Сдвинутые вместе на протянутой под самым потолком проволоке, они треть каюты превращали в женскую спальню. Дэвид убеждался в этом со все возраставшим чувством неловкости. Около пианино с каждой стороны было по маленькой двери и, открыв одну из них, он увидел, что она вела в гардеробную. За японскими ширмами стоял туалет. Дэвид нагнулся над раскрытыми нотами, тускло освещенными далекой лампой. Это было «Ave Maria» Масканьи.

У него стучало в висках. Все сильнее охватывали его какое-то новое волнение и странная тревога. Он чувствовал, словно стоит перед лицом какой-то большой опасности, которую нельзя было одолеть физической силой; это было что-то внутри него, чего нельзя было ни видеть, ни осязать, но что заставляло сильнее биться его сердце и пылать лицо. Обессиленный, побежденный, он протянул руку к кружевному смятому платочку, забытому на пианино, и, словно вор, схватил его. От него слабо пахло фиалками, точно сама она вновь склонилась над ним, как во время его болезни, касаясь своим дыханием его лица. У него совершенно вылетело из головы, что она жена Сен-Пьера… Потом, внезапно опомнившись, положил назад платок. Он хотел было посмеяться над самим собой, но в душе его только что пережитое глубокое волнение, которого он так устыдился, сменилось какой-то странной пустотой.

Он снова подошел к окну. Раскаты грома приближались. С запада быстро надвигались тучи, и так стемнело, словно на дне колодца. Кругом мертвая тишина, и только частые вспышки молнии предвещали надвигавшуюся грозу. Лагерные костры за рекой погасли. И вдруг Дэвидом овладело почти трусливое желание бежать, позабыв о том, что случилось за скалой, и о жене Сен-Пьера; бежать навстречу новым, захватывающим приключениям, на поиски Роджера Одемара.

Зашумел дождь. Вначале это был словно шорох сухих листьев под миллионами крошечных ножек, но затем этот звук сменился вдруг грохотом несущейся лавины. Это был настоящий потоп. Один за другим следовали удары грома, и черное небо ежеминутно озарялось ослепительными вспышками молний. Карриган давно уже не видел такой грозы. Он закрыл от дождя окно и, прижавшись лицом к стеклу, начал смотреть на реку. Ни одна палатка не спасла бы от этого наводнения; кроме того, поднялся сильный ветер. Наверно, палатки метало и рвало, словно листы бумаги. И он представил себе жену Сен-Пьера среди всего этого грохота и шума, промокшую, задыхающуюся, ослепленную дождем и молнией.

Через час гроза перешла в равномерный шум дождя. Тучи ушли на восток, гром замолк, и молния больше не сверкала. Дэвид открыл окно. Мягкий и теплый воздух, нежно пахло дождем. Он взглянул в сторону костров. Они не зажигались. Теперь она, возможно, ненавидит его за то, что ей пришлось вынести из-за него столько неудобств и унижений? Может быть, завтра она прикажет Бэтизу размозжить ему голову? А Сен-Пьер? Что он предпримет, когда узнает, что его жена отдала свою спальню постороннему человеку? И какие осложнения могли бы возникнуть, если бы он знал все!

Карриган лег в постель уже далеко за полночь, но долго не мог уснуть. Дождь шумел все тише и тише по крыше каюты, и когда он стал уже совсем ослабевать, Дэвидом овладела дремота. Наконец дождь совершенно перестал, и тогда он заснул или, может быть, он только задремал, потому что вновь пробудился как раз в то мгновение, когда раздался голос. Он не сразу проснулся настолько, чтобы понять, что это за голос. И вдруг, словно громовым ударом встряхнув его медленно пробуждавшееся сознание, голос прозвучал так отчетливо, что он разом поднялся с постели и, стиснув руки, стал напряженно вглядываться в темноту, ожидая, что голос раздастся опять. Где-то совсем близко, здесь, в его комнате, в двух шагах от него, невыразимо странный голос выкрикивал в темноте слова, которые уже дважды таинственно прозвучали в сознании Карригана: «Не видал ли кто-нибудь Черного Роджера Одемара?»

Глава IX

С минуту Карриган сидел неподвижно, затаив дыхание. Это был не страх, а что-то, чего он сам не мог себе объяснить, какое-то чувство, которое охватывает человека, когда ему кажется, что он находится во власти неведомой, нездешней силы. Черный Роджер Одемар! Три раза уже — из них два во время болезни — три раза с той поры, как жена Сен-Пьера стреляла в него из своей засады, кто-то над самым его ухом выкрикивал это имя.

Уж не Бэтиз ли выдумал сыграть с ним эту злую шутку? Карриган прислушался. Прошла еще одна минута; он протянул руку, ощупывая все кругом и стараясь не производить никакого шума, по-прежнел||у чувствуя кого-то, стоявшего от него в двух шагах. Потом откинул одеяло и поднялся с постели.

По-прежнему никакого шороха и ничьих крадущихся шагов. Чиркнул спичку, поднял ее высоко над головой, но и при ее желтом свете не заметил никакого живого существа. Тогда зажег лампу. Каюта была пуста. Глубоко вздохнув, подошел к окну. Оно было открыто. Вне всякого сомнения, голос донесся до него через это окно; ему показалось даже, что проволочная сетка слегка вогнулась внутрь, словно под давлением прижимавшегося к ней лица. А ночь тиха и прекрасна; небо сверкало звездами, и нигде не слышалось ни единого звука.

Он взглянул на часы; было около трех часов; по-видимому, он спал уже давно, когда голос разбудил его. Правда, звезды еще не погасли, но уже близился рассвет. Ему не захотелось ложиться. Он чувствовал странную тревогу, и его все больше волновали какие-то смутные предчувствия.

Очень рано, когда не было и шести часов, Бэтиз вошел к нему с завтраком. Он тотчас же решил, что таинственный голос не мог принадлежать Бэтизу, потому что метис провел, по всей видимости, пренеприятную ночь. Он был похож на вытащенную из воды крысу: намокшая одежда тяжело обвисла, с головного платка капала вода, гладкие волосы были мокры. Поставив завтрак на стол, он тотчас же ушел, даже не кивнув головой своему пленнику.

Принимаясь за завтрак, Дэвид опять почувствовал себя пристыженным. Он окружен здесь удобством и даже роскошью, в то время как прелестная жена Сен-Пьера блуждает где-то промокшая и еще более жалкая, чем Бэтиз. Поразил его и завтрак. Не столько оленье филе, плававшее в собственном красном соку, не столько картошка или горшочек с кофе, наполнившим своим ароматом каюту, сколько горячие золотистые сдобные пышки. Пышки! И это после потопа, не оставившего сухим ни одного дюйма! Как только ухитрился Бэтиз их состряпать?!