Погоня

Когда Альдос показался в дверях, она остановилась. Ему показалось, что когда она посмотрела на него, то ее взгляд был глубже и глаза голубее. Она улыбалась. Найдя какой-то обрывок материи, она надела его на себя вместо передника и чистила картошку.

— Вероятно, вас задержало что-нибудь очень важное, — обратилась она к нему. — В ваше отсутствие у вас был гость. Я мыла картошку, когда вдруг подняла голову и увидела в дверях человека с громадными рыжими усами. При виде меня у него от удивления чуть не вылезли на лоб глаза, и он бросился бежать как заяц, и… и… вот что-то обронил по дороге.

Она весело смеялась и указала ему на порог. Он увидел около него громадный комок жевательного табака.

— Стивенс! — засмеялся и Альдос. — Он так перепугался вас, что даже выронил изо рта свою жвачку.

Он отшвырнул подальше от порога носком сапога жвачку Стивенса и протянул Иоанне краюху мягкого хлеба и мармелад.

— Это прислала вам мадам Отто, — сказал он. — А поезд действительно не пойдет раньше завтрашнего дня.

Она не ответила. Он придвинул к ней стул поближе, сел на него и вонзил кончик своего охотничьего ножа в одну из двух оставшихся картофелин.

— А когда он пойдет, — добавил он, — то вместе с вами поеду и я.

Он ожидал, что это заявление произведет на нее некоторый эффект. Когда она встала, то он уловил только краешек очаровательной улыбки.

— Вы все еще думаете, что я не сумею постоять за себя у этой ужасной Желтой Головы? — спросила она, склонившись ненадолго над столом. — Ну, признавайтесь!

— Нисколько. Вы нигде не пропадете, Ледигрей, — повторил он. — Но я думаю, что для. меня самого будет спокойнее, когда я буду знать, что вас никто не обидел, чем после раскаиваться, что вас действительно уже обидели. Желтая Голова полна таких людей, как Куэд, — добавил он.

Улыбка сошла с ее лица, а в голубых глазах появилось беспокойство.

— Я почти уже и забыла о нем, — прошептала она. — Неужели вы будете опять драться из-за меня?

— Хоть тысячу раз.

Она густо покраснела.

— Я как-то прочитала о вас, Джонс Альдос, нечто такое, что помню даже до сих пор, — сказала она. — Это было после того, как мы возвратились из Тибета. Про вас писали, что вы преуспели в двух вещах: в ненависти к женщинам и в любви к приключениям. Быть может, именно благодаря этой вашей любви к приключениям, вы и собираетесь провожать меня до Желтой Головы?

— Я начинаю верить в то, что это будет самым величайшим приключением в моей жизни, — ответил он, и что-то в его голосе было такое, что помешало ей говорить.

Он поднялся на ноги и стал прямо перед ней.

Краска на ее щеках сконцентрировалась в два больших, ярких пятна, а губы зашевелились прежде, чем она смогла что-то произнести.

Она глубоко вздохнула, посмотрела на него большими глазами и продолжала, точно во сне:

— Великие приключения для вас. Да. А, может быть, и для нас обоих.

Она крепко прижала руки к груди, и стояла так, опершись спиной о стол. В ней было что-то такое, что заставило Джона подойти к ней почти вплотную, и он спросил:

— Так скажите же мне, Ледигрей, что влечет вас к Желтой Голове?

И так же странно, как и раньше, губы ее пошевелились, точно не хотели выпускать через себя слова, потом она ответила:

— Я еду туда… чтобы отыскать… своего мужа.

ГЛАВА VI

Услышав эти слова, Джон Альдос долго стоял, опустив голову, и молчал. Слабый шорох, донесшийся с улицы, дал ему повод повернуться к двери. Так, значит, она отправлялась к Желтой Голове, чтобы найти там своего супруга! Этого он никак не мог ожидать. Но ведь сколько раз она давала ему понять, что там, у конца железной дороги, у нее нет ни мужа, ни брата, ни отца, которые могли бы ее встретить! Она говорила ему, что будет там одна, без единой души знакомых. И теперь вот сказала ему эти слова, точно признавалась.

Он выглянул за дверь. Это пришла попить одна из лошадей Отто. Он опять вернулся к Иоанне.

Она стояла все в той же позе, спиной к столу. Когда он вернулся, то она сунула руку под платье и достала длинный, плотный конверт, открыла его, и Альдос увидел в нем пачку денег. Она вытащила из-под них клочок бумаги и протянула ему.

— Это отчасти прояснит обстановку, — сказала она.

Это была вырезка из газеты, запачканная и измятая, которой было уже два года. По всей видимости, она была вырезана из английской газеты и содержала в себе описание трагической смерти какого-то Мортимера Фиц-Юза, представителя известной Девонширской фамилии, который расстался с жизнью на охоте где-то в диких лесах Британской Колумбии.

— Это мой муж, — сказала Иоанна, когда Альдос окончил чтение. — Еще полгода тому назад я не имела никаких оснований не доверять этой газетной заметке. А затем один из наших знакомых отправился туда же на охоту. Он вернулся со странной вестью: объявил, что сам лично видел моего мужа живым. Теперь вы знаете, почему я здесь. Но я вовсе не хотела навязывать вам это. И вот я отправилась сама, чтобы убедиться или разубедиться в его смерти. Если он жив…

В первый раз она изменила себе и выдала происходившую в ней борьбу с волнением, которое силилась в себе подавить. Лицо ее было бледным. Она стояла, тяжело дыша, точно раскаивалась, что зашла слишком далеко.

— Я понимаю, — сказал Альдос. — Кажется, вас беспокоит, Ледигрей, не то, что вы найдете его мертвым, а то, что он может оказаться живым?

— Да, — ответила она, — вы правы. Но, прошу вас, не спрашивайте меня больше ни о чем. Для меня это было бы ужасно рассказывать. Вы подумаете тогда, что я не женщина, а зверь. Я ваша гостья. Вы пригласили меня ужинать. Картошка уже очищена, а где же огонь?

Она силилась улыбнуться. Джон Альдос бросился к двери.

— Я доставлю вам куропаток в две секунды, — воскликнул он. — Я бросил их, когда лошади стали тонуть в водовороте.

Тяжелое впечатление, которое произвело на него сообщение Иоанны, что муж ее жив, уже прошло. Он не старался объяснять себе или анализировать происшедшие с ним две перемены, а принял их, как факты, и больше ничего.

Там, где несколько секунд тому назад ощущалась свинцовая тяжесть от чего-то, что казалось ему даже невыносимым, вдруг появилась какая-то странная легкость, вроде той, когда он шел к палатке Отто. Идя теперь по берегу реки, он весело насвистывал. Насвистывал он и возвращаясь назад с куропатками. Иоанна поджидала его у двери. Опять лицо ее сияло спокойствием. Когда он подошел, то она ему улыбнулась. Его удивило в ней не то, что она так скоро оправилась от охватившего ее душевного потрясения, а то, что она так стойко владела собой и не проявляла ни малейшего признака горя, нерешительности или беспокойства. За несколько минут перед этим он слышал, как она напевала.

Солнце уже стало заходить за горы, и серые тени покрыли те места, на которых только что был свет, и никому и ничему в природе не было дела до того, что случилось или что было сказано с тех пор, как появилась в этих местах Иоанна Грэй. В первый раз за столько лет Джон Альдос совершенно позабыл о своей работе. Он весь был поглощен присутствием Иоанны.

Манера, с которой Иоанна приняла его приглашение, была для него и приятна, и нова. Она сразу же сделалась и гостей, и хозяйкой. Очаровательными руками, обнаженными до локтей, она стала месить тесто для бисквитов. «Горячие бисквиты, — сказала она ему, — очень вкусны с мармеладом». Он растопил печь. Затем, когда он принес еще и воды, она объявила ему, что его обязанности окончены, и что он может теперь курить, пока она будет готовить ужин. С наступлением сумерек он запер дверь и зажег несколько раньше чем обычно большую висячую лампу.

Каждый фибр трепетал в нем от сознания острого и изысканного удовольствия, когда он уселся против нее. В течение всего ужина он то и дело заглядывал в ее спокойные голубые бархатные глаза. Какое-то особенное наслаждение доставляло ему разговаривать с ней и в то же время глядеть ей в глаза.