Погоня

Вдруг лицо его стало серьезным. Он услышал отдаленные звуки граммофона, но не того, который играл у Биля, а другого, у какого-то его соперника, открывшего питейную лавку в конце улицы. Постояв немного, он решительным шагом направился к Билю.

Когда Джон Альдос вошел туда, то Биль Куэд стоял там, прислонившись спиной к перегородке и опершись о спинку стула. На его огромном лице еще оставались следы опьянения. Он был окружен своими приятелями. С минуту Джон Альдос стоял у входа. Холодная, недоброжелательная улыбка появилась у него на губах, в уголках глаз собрались морщины.

— Хорошо я огрел вас, Биль? — спросил он наконец.

Все присутствовавшие сразу обернулись к нему. Но Биль Куэд испугался и широко открыл рот. Он закачался, точно от головокружения.

— Это вы? — грубо ответил он. — Черт бы вас побрал!..

Три или четыре человека уже стали приближаться к вошедшему. Руки их были сжаты в кулаки, а брови нахмурены.

— Подождите, братцы, минуту, — спокойно удержал их Альдос. — Мне нужно кое-что сказать вам и Билю. А затем можете скушать меня, если пожелаете, живьем. Достаточно ли вы трезвы, чтобы выслушать меня?

Биль Куэд, пошатываясь, опустился на стул. Другие выжидали стоя. Спокойная и презрительная улыбка все еще не сходила с лица Джона Альдоса.

— Сейчас вы почувствуете себя лучше, Биль, — сказал он участливо. — Хороший удар по зубам всегда заставляет вас испытывать боль под ложечкой. Но эта дурнота скоро пройдет. А тем временем я постараюсь внушить вам то, против чего вы сразу же станете на дыбы. Предупреждаю вас, что вы не должны чинить ни малейших козней против одной молодой дамы, которую вы недавно видели здесь. Она отправляется к Желтой Голове. Я знаю, что у вас там есть партнер, который обрабатывает там ваши делишки. Я не особенно хотел бы вмешиваться в ваши тайны и в дела вот этой сволочи, которая вас окружает, но считаю нужным дать вам только дружеский совет. Если только эта молодая женщина хоть в чем-нибудь потерпит от вас на Желтой Голове, то вы будете иметь дело со мной

Он сказал это без малейших признаков возбуждения в голосе. Никто из слушателей не видел его двигавшихся губ, красивых рук и небрежной позы, когда он стоял у входа и говорил. Они смотрели ему прямо в глаза, странно сверкавшие и грозно серьезные. Такой человек с подобной публикой не церемонится.

— Довольно слов, — продолжал он. — Теперь я перейду к персональной демонстрации. Я знаю вашу игру, Биль. Вы уже там раскидываете умом, как вам поступить далее. Вы не станете действовать открыто, потому что вы не такой человек. Вы уже решили, что в одно прекрасное утро я могу пропасть без вести, или сорваться где-нибудь со скалы, или же преспокойно утонуть в Атабаске. Смотрите же! Есть у меня что-нибудь в руке или нет?

И он протянул к ним пустую руку, ладонью кверху.

— А теперь?

Последовало такое быстрое сжатие кулака, что их глаза не успели его уловить, затем раздалось металлическое щелканье, и испуганная публика оказалась лицом к лицу с направленным в нее дулом браунинга.

— Эта маленькая штучка всегда находится при мне, в особенности по ночам. В ней одиннадцать зарядов, и стреляю я в муху без промаха. А теперь — прощайте!

И прежде чем они пришли в себя от изумления, он уже ушел.

Дорожка вывела его к пересохшему болотцу. За ним поднимался вековой хвойный лес, большей частью из сосен и кедров, из-за которого слышался плеск воды. Еще две-три минуты, и он стоял уже на самом берегу быстрой Атабаски. Он выбрал это место для своей избушки потому, что река была в этом месте тесно сжата береговыми камнями и шумела, и потому еще, что грузовые суда, следовавшие по этой реке к южным горам, здесь уже не могли его беспокоить. Избушка, в которой он уже столько недель жил и работал, глядела окнами на реку и была скрыта от взоров в густых кустах рябины. Он открыл дверь и вошел. Через окошко, выходившее на юго-запад, он мог видеть снежные вершины горы Гейки и в сорока милях далее легкие очертания горы Хардсти. Теперь в окошко било солнце и освещало его работу в том виде, как он ее оставил. Последняя страница рукописи уже была отпечатана на машинке. Он уселся за стол и принялся за работу.

Альдос прочитал и перечитал последние две или три страницы своей рукописи, стараясь ухватиться за нить в том месте, где она перервалась. И с каждым чтением он все более и более убеждался, что его работа в это время спориться не будет. А почему? Из-за кого? И с некоторой досадой он набил трубку свежим табаком. Затем откинулся назад, закурил и засмеялся. Проходили минуты, а он все больше думал о странной молодой женщине. Кто она? Зачем она ехала к Желтой Голове?

Несколько раз в течение этого часа он принимался за работу и, наконец, должен был ее бросить. С вбитого о стену деревянного гвоздя он снял ружье. Он сам готовил для себя обед, а потому решил на этот раз нарушить заведенный порядок. На куропаток уже прошел сезон, но они были искусительно нежны и жирны. Решив парочку изжарить себе на ужин, он вышел из своей избушки и направился по узенькой тропе вдоль реки. Он проходил с полчаса, пока не набрел, наконец, на целый выводок. Двух из них ему удалось убить. Спрятав их и ружье недалеко от тропинки, он прошел с полмили дальше к броду, удивляясь, каким образом Стивенс, который должен был перейти сегодня реку вброд, мог справиться со всеми своими лошадьми? До сих пор он еще не глядел ни разу на часы. А теперь к его удивлению оказалось, что поезд на Желтую Голову должен бы отойти еще через три четверти часа. По какой-то необъяснимой причине он почувствовал себя легче. И, посвистывая, отправился далее.

У самого брода он нашел Стивенса, который стоял у реки.

— Черт бы побрал эту реку, — ворчал он, когда Альдос подошел к нему поближе. — С вечера нельзя сказать, что будет завтра. Смотрите! Ну, можно ли сейчас ее перейти?

— Я бы не решился, — ответил Альдос. — Вода поднялась на целый фут выше, чем была вчера. Я бы даже и не пробовал.

— А что я. буду делать с моими двумя проводниками, поваром и погонщиком, которым уплачиваю поденно, да еще вдобавок и со счетом из больницы, таким длинным, как вот эта Гейка? — возразил Стивенс, который три месяца пролежал в госпитале больной. — Еще бы вы попробовали! Посмотрел бы я!

— И все-таки не буду пробовать, — повторил Альдос.

— А я уже потерял два дня и моих туристов, с которыми уже сговорился на несколько дней вперед за хорошие деньги. Вот и совершай экскурсии после всего этого! Они не станут платить вам за эти отсрочки, а вот эти мои лошади, которые должны теперь зря стоять вон там в кустах, обходятся мне по тридцати долларов в день. Мы-то с вами можем переплыть на ту сторону и на каком-нибудь плоту. От этого у нас будут трещать руки, но это ничего. А ведь у меня двадцать семь лошадей. Все-таки я хочу пустить их вплавь. Вода не спадет и завтра.

— Но вы рискуете лошадьми.

Стивенс сунул в рот щепотку табака и сел. Несколько минут он злобно смотрел на мутные воды реки. Затем щелкнул языком и ухмыльнулся.

— Около часа тому назад я проходил мимо Биля, — сказал он. — Здорово вы его угостили.

— Был грех, — ответил Альдос.

Стивенс перебросил жвачку за другую щеку и сплюнул в воду.

— Я видел ту бабенку, — продолжал он, — которая вышла из поезда. Зачем-то ей понадобилось здесь остановиться. По дороге она что-то обронила, я поднял. Но она была так чертовски хороша, что я не осмелился подойти к ней и подать. Если бы это было что-нибудь порядочное, то я все-таки осмелился бы и подошел. Но это оказалась чепуха, и я как и все, стоял, разинув рот, и смотрел на нее, выпучив глаза. Оказалось, что это простой комочек бумаги. Может быть, вы хотите взять его себе на память? Ведь я видел, как вы побежали вслед за ней к Билю Куэду!

С этими словами Стивенс вытащил из кармана комочек бумаги и протянул его своему собеседнику. Альдос сел рядом с ним и разгладил бумагу на коленке. На ней не было написано ничего, но вся она была испещрена цифрами, точно тот, кто их писал, решал арифметическую задачу. Главное, что его заинтересовало в них, это были монетные символы, как например «фунты». Но слово «доллары» не встречалось. Подведенные под некоторыми слагаемыми итоги были довольно внушительны.