Страница 38 из 52
Лирический герой в стихотворении Есенина счастлив, потому что «зверье, как братьев наших меньших, / Никогда не бил по голове» [410]. Мотив отдаления человека от природы в процессе эволюции и печальных последствий захвата власти над землей человеком звучит не раз у Хлебникова. В поэме «Зверинец» речь идет о том, что в заключенных животных «погибают какие-то прекрасные возможности» зверей [411]. О том же рассказывается в тексте «Утес из будущего»: «Человек отнял поверхность земного шара у мудрой общины зверей и растений и стал одинок: ему не с кем играть в пятнашки и жмурки в пустом покое, темнота небытия кругом, нет игры, нет товарищей. С кем ему баловаться? Кругом пустое „нет“. Изгнанные из туловищ души зверей бросились в него и населили своим законом его стены. Построили в сердце звериные города». Текст кончается картиной обновленного рая: «Зверям и растениям было возвращено право на жизнь, прекрасный подарок. И мы снова счастливы: вот лев спит у меня на коленях, и теперь я курю мой воздушный обед» [412].
О превосходстве животного идет речь в стихотворении Хлебникова о Конецарстве из цикла «Война в мышеловке»,
А в поэме «Ладомир» звучит утопическая надежда на освобождение и очеловечение животных в будущей жизни:
Известные стихи Маяковского «Хорошее отношение к лошадям» (1918) построены на идентификации человека с животным.
Мотив умирающей лошади находим также в стихотворении Б. Брехта, в котором рассказывается из лошадиной перспективы о том, как голодные люди бросаются на нее, чтобы отрезать от ее костей кусок мяса [416]. Немецкий поэт, однако, дает этой теме характерный для его мировоззрения поворот. Поскольку голод побуждает людей на столь бессердечный поступок, Брехт требует создать такие условия, в которых не господствовал бы социальный голод. В совсем ином ракурсе — правда, без утешающей социальной перспективы — подобный эпизод дан у Хлебникова: «Умирающий конь, покрытый рогожей, собрал толпу. Зрелище смерти, что собирает мошек, всегда прекрасно и гневно» [417].
Видное место в этой связи занимает поэзия Николая Заболоцкого, в которой акцентируется противоречие между духовным богатством животного мира и его грустной жизнью на службе человека. В творчестве поэта особенно подчеркнуты страдания лошадей. В стихотворении «Лицо коня» (1926) читаем:
Но поскольку у коня нет языка, его горе остается незамеченным, и на другой день человек заставляет его работать для себя [419]:
Отсутствие человеческого языка у животных является схожим мотивом у Заболоцкого и Платонова. У обоих немота животных компенсируется подчеркнутой выразительностью лица и в особенности глаз. Зато есть язык, на котором животные общаются между собой. В поэме «Торжество земледелия» (1929–1930) они сами ведут «свободный разговор» об их страданиях. В «Лошадином институте» занимаются квалификацией животных, о чем свидетельствует пример осла, слывущего самым глупым из животных:
Поэма кончается утопической картиной Золотого века без насилия человека над природой. Освобожденные от тяжелого, рабского труда люди и животные, включая образумившегося осла, прославляют победу плодородия:
Разные мотивы, соотнесенные с возвышением животного начала, широко распространены и в изобразительном искусстве немецкого экспрессионизма. Прославившийся своими многочисленными изображениями животных Франц Марк противопоставляет антропоцентричному взгляду на мир требование «анимализации искусства», задаваясь вопросом: «Существует ли для художника более загадочная идея, чем представление о том, как природа отражается в глазах животного? Как лошадь или орел, серна или собака видят мир?» [423]
Художнику кажется, что надо показать лес или лошадь не через человеческие глаза, а так, «как они есть на самом деле» [424]. Подобные мысли характерны и для русского художника Павла Филонова: «Так зверю, наверно, человек кажется совсем не таким, как нам. Зверь, нарисовавший человека, очень бы удивил нас. Никакие детские и дикарские рисунки не дали бы, по идее, подобного» [425].
В своем творчестве, однако, Филонов подходит к этому вопросу совсем по-иному, чем Франц Марк. В отличие от немецкого художника, который изображает идеализированных коней и серн на фоне природы как воплощение высшей духовности, Филонов ставит своих зверей в тесную связь с обществом и городской цивилизацией. Ковтун акцентирует человечность животных у Филонова, цитируя стихи Хлебникова:
410
Есенин С.Собр. соч. М., 1977. Т. 1. С. 227.
411
Хлебников В.Указ. соч. С. 187.
412
Там же. С. 567.
413
Там же. С. 464.
414
Там же. С. 289.
415
Маяковский В.Полн. собр. соч. М., 1956. Т. 2. С. 11.
416
Brecht В.Gesammelte Werke. Bd. 8. Frankfurt a. M., 1967. S. 61–62.
417
Хлебников В.Собр. соч. Л., 1933. Т. 5. С. 135.
418
Заболоцкий Н.Полн. собр. стихотворений и поэм. СПб., 2002. С. 104.
419
Подобным же образом несет свой жребий бык в стихотворении Заболоцкого «Прогулка» (1926): «У животных нет названья. / Кто им зваться повелел? / Равномерное страданье — / Их невидимый удел» (Там же. С. 106).
420
Там же. С. 105.
421
Там же. С. 152.
422
Там же. С. 157. Не удивительно, что именно пример осла вызывал возмущение советской цензуры и считался клеветой на коллективизацию деревни.
423
Lankheit К. Franz Marc. Schriften. Köln, 1978. S. 97–98.
424
Lankheit К. Franz Marc. Schriften. Köln, 1978. S. 112.
425
Матюшин M.Творчество Павла Филонова // Pawel Filonow und seine Schule / Павел Филонов и его школа. Katalog. Köln, 1990. S. 81.