Земная империя

Уже сам по себе рисунок вызывал восхищение. Но Дункана больше удивляло другое: на свой шедевр Карл явно потратил несколько часов усердной работы. Час за часом рисовать заурядное беспозвоночное, причем с таким же мастерством и вдохновением, с каким он рисовал портрет Калинди? Ради чего?

Они вышли на залитую солнцем Вирджиния-авеню и направились к остановке общественных шаттлов. Судя по расписанию, ближайший шаттл должен был подойти минут через пять. Дункан огляделся по сторонам. На остановке они были вдвоем.

– Вам что-нибудь говорит это слово – «Аргус»? Дункан буквально выплеснул на Фаррела свой вопрос, не дававший ему покоя.

– В общем-то, да, хотя я и не знаю, в каком контексте его употребил Карл Хелмер. Мое поколение еще застало остатки классического образования. Нам преподавали мифологию. Если не ошибаюсь. Аргусом звали старого сторожевого пса, верно служившего Одиссею. Когда после двадцати лет странствий Одиссей вернулся в Итаку, пес узнал его, после чего испустил дух.

Дункан выслушал ответ и удивленно пожал плечами.

– Вы правы. Древний миф ничего не объясняет. Мне хочется знать другое: почему тех, кто незримо беседовал со мной, так заинтересовал Карл? Они же с самого начала заявили, что он не нарушил никаких ваших законов. Что касается титанских законов – возможно нарушение отдельных норм, но не более того.

– Постойте! – воскликнул посол.- Ваши слова мне кое-что напомнили.

Его лицо исказила мелодраматическая гримаса (Дункан едва удержался, чтобы не засмеяться), потом оно снова разгладилось. Фаррел тоже огляделся по сторонам, затем бросил взгляд на указатель времени. До шаттла оставалось еще три минуты.

– Пожалуй, я кое-что могу вам объяснить. Только, пожалуйста, нигде не говорите, что слышали это от меня. Возможно, это просто моя разыгравшаяся фантазия… Каждый организм обладает защитными механизмами. С одним вы только что познакомились: это часть системы безопасности Земли. Не берусь гадать, каков круг обязанностей тех, кто с вами беседовал, но эта группа весьма малочисленна и состоит из весьма влиятельных людей. Возможно, кое-кого из них я даже знаю. Например, один голос… впрочем, это к делу не относится. Можете считать, что этот комитет выполняет функции сторожевого пса. Естественно, он как-то должен называться. И естественно, имя держится в строжайшей тайне. По роду своей деятельности я иногда слышу о подобных вещах, но тут же стараюсь поскорее о них забыть…

– Так вы…- начал догадываться Дункан.

– Я всего лишь выдвигаю сумасшедшую гипотезу. Итак, мифического сторожевого пса звали Аргусом. Чем не имя для такого комитета? Мистер Макензи, я еще раз говорю: я ничего не утверждаю. Но представьте, что должны испытывать члены подобного комитета, когда они вдруг видят свое сверхсекретное имя написанным крупными буквами на странице альбома? Добавьте к этому прочие, не менее загадочные обстоятельства.

Что ж, гипотеза вполне правдоподобная, и Фаррел не стал бы делиться ею без достаточных на то оснований. Но ничего конкретного посол не сказал.

– Любопытная аналогия. Я даже готов принять вашу… гипотезу. Но при чем тут рисунок морского ежа? Он-то чем так насторожил этот комитет?

Бесшумно подкативший шаттл распахнул двери. Фаррел кивком пригласил Дункана внутрь.

– Не знаю, Дункан, утешат ли вас мои слова, однако вы оказались в замечательной компании. Я бы отдал изрядную долю своей скромной пенсии, чтобы услышать, о чем сейчас говорят мистер Смит и его невидимые друзья.

Глава. 34 ДОЛГ И СТРАСТЬ

Дункан стоял возле окна в апартаментах Калинди и смотрел на запруженную машинами Пятьдесят седьмую улицу. В холодном воздухе зимнего вечера кружились снежинки, кружились и таяли, едва достигнув тротуаров с подогревом… Но сейчас лето, а не зима. И машины, что беззвучно несутся сотней метров ниже, годятся лимузину президента Бернстайна в прадедушки.

Дункан смотрел в прошлое. Возможно, эту голограмму сделали в конце двадцатого века. Умом он понимал, что находится не над, а под землей, но его чувства больше верили реальности картины за окном, чем доводам разума.

Наконец-то они с Калинди были наедине. Обстоятельства, что свели их, несколько дней назад показались бы Дункану плодом воспаленного воображения. Судьба посмеялась над ним: его желание едва теплилось.

– Что это? – настороженно спросил Дункан, принимая от Калинди узкий хрустальный бокал с кроваво-красной жидкостью.

– Название тебе все равно ничего не скажет, а если я назову тебе стоимость, ты, чего доброю, и пить не станешь. Это пьют медленно, смакуя каждый глоток. Пей. Вряд ли тебе когда-нибудь представится шанс попробовать это снова. Пей, не бойся. Тебе понравится.

Вино (вероятно, это было вино) и впрямь было замечательное: мягкое, сладковатое и, скорее всего, с хорошей дозой успокоительного. Как ему и советовали, Дункан смаковал каждый глоток, наблюдая за Калинди.

Ее жилище поразило его. Предельно простое по убранству, но просторное и разумно спланированное. Стены с окраской крыльев дикого голубя, голубой сводчатый потолок, похожий на небесный купол, и зеленый ковер – иллюзия лужайки. Мебели было совсем немного: четыре мягких стула, письменный стол в виде старинного бюро, шкаф со стеклянными дверцами, полный изящных фарфоровых вещиц, низкий столик, на котором лежали какая-то коробочка и альбом примитивной живописи двадцать второго века. И конечно же, коммуникационная консоль. На экране консоли беспрерывно сменялись хитроумные абстрактные композиции.

Даже без вездесущей силы тяготения все здесь напоминало Дункану, что он на Земле. Он не знал, как выглядят квартиры жителей Луны или Марса, но в этом подземелье он бы точно не согласился жить. Все здесь несло на себе оттенок избыточного совершенства и маниакальной приверженности терранцев к прошлому. Дункану вдруг вспомнились слова посла Фаррела: «Мы не в упадке. Но со следующим поколением на Землю придет упадок». Следующее – это поколение Калинди. Возможно, посол был прав…

Дункан отпил еще глоток, продолжая следить, как Калинди бесцельно бродит по своему просторному жилищу. Подойдя к одному из стульев, она зачем-то его сдвинула. Затем без всякой надобности поправила картину на стене. Потом Калинди вернулась к дивану и села на некотором расстоянии от Дункана. Посидев молча, она взяла со стола коробочку.

– Ты когда-нибудь видел такое? – спросила она, открывая крышку

В бархатном «гнездышке» лежало серебряное яйцо. Оно было вдвое крупнее куриных яиц, которые Дункан попробовал в ресторане отеля «Столетие».

– Что это? Старинный предмет искусства? – спросил Дункан.

– Возьми в руки. Только осторожнее, не урони. Невзирая на предостережение, Дункан едва не выронил

яйцо. Оно не было тяжелым. Оно было… живым. Дункану показалось, что странное яйцо извивается на его ладони, хотя внешне оно оставалось неподвижным. Приглядевшись, Дункан заметил тонкие перламутровые нити. Они появлялись, вились по поверхности яйца и снова исчезали. Они напоминали волны тепла, но поверхность оставалась прохладной.

– Возьми его обеими руками и закрой глаза,- велела Калинди.

Дункан повиновался вопреки сильному любопытству и желанию увидеть, что же будет происходить с таинственным яйцом дальше. Осязание – чувство, которое надежнее всего рассказывает об окружающем мире, на этот раз подвело его.

Фактура яйца постоянно менялась. Оно уже не казалось Дункану металлическим. Невероятно, но он сейчас держал в руках меховой комочек – маленького пушистого зверька вроде котенка, которому пара недель от роду… Через несколько секунд ощущение мягкости и пушистости напрочь исчезло. Яйцо затвердело и стало шершавым, как наждачная бумага, способная содрать кожу пальцев до крови… И опять – удивительная шелковистая мягкость. Дункан едва подавил желание погладить шелковое яйцо, как вдруг оно сделалось… желеобразным. Казалось, оно вот-вот проскользнет сквозь пальцы. Ощущение было довольно противным, и Дункан усилием воли заставил себя не швырнуть коварную игрушку на ковер. Только мысль о том, что это всего лишь его ощущения, позволяла ему владеть собой… А теперь – дерево. Пальцы скользили вдоль волокон, пока… Пока яйцо не обросло колючей щетиной, больно уколовшей Дункану пальцы…