Нарушенная клятва

Тилли не удивляла перемена в настроении Джесси-Энн. Девушке было семнадцать, когда умерла ее мать. Она хотела вернуться в дом и стать его хозяйкой, однако отец сказал ей: «Я буду очень рад, если ты вернешься, если вы все вернетесь, но в доме уже есть хозяйка, и если ты решишь вернуться, тебе придется согласиться с этим». С того самого дня Джесси-Энн и возненавидела Тилли. Тем не менее Люк и Джон приняли сложившиеся обстоятельства как вполне естественное. Джон возвратился в Хайфилд-Мэнор, Люк пошел служить в армию. Однако оставался еще Мэтью. Правда, он не проявлял открытой враждебности к Тилли, как его сестра, однако чаще всего держался холодно и отчужденно, отпуская едкие саркастические замечания. Тилли всегда вздыхала с облегчением, когда визиты Мэтью заканчивались, а уж когда три года назад он, окончив университет, уехал в Америку, она просто обрадовалась.

Медленно поднявшись по лестнице, миновав галерею и широкий коридор, Тилли вошла в спальню — хозяйскую спальню, их с Марком спальню. Тщательно прибранная комната светилась чистотой. Долгим взглядом посмотрела Тилли на кровать, в которой ей не суждено было больше спать. Потом через гардеробную прошла в туалетную комнату. Там она умылась холодной водой и, вытираясь, взглянула в зеркало. В лице у нее не было ни кровинки, глаза глубоко запали и вместо карих казались черными, крупные полные губы вздрагивали. Ей было тридцать. Выглядела ли она на свой возраст? Нет. Марк всегда говорил, что она так и осталась двадцатилетней. Конечно, это было преувеличением, продиктованным любовью, но Тилли знала, что лица такого типа, как у нее, мало меняются с годами, и воспринимала это как своеобразную компенсацию за свою фигуру, никак не соответствовавшую требованиям моды. Ее грудь так и осталась маленькой, а бедра узкими. Было время — она даже переживала по этому поводу, считая, что лишена женской привлекательности. Однако Марк находил ее стройность и даже худобу прекрасной.

И потом — ее рост, чересчур высокий для женщины: без малого пять футов десять дюймов.

Но какое значение имеет ее внешность теперь? Она носит под сердцем ребенка — дитя Марка, через несколько месяцев она станет матерью. За это время живот ее вырастет, а вместе с ним увеличатся грудь и бедра. Ее кости наконец обрастут плотью. Всего несколько недель назад сознание того, что она беременна, наполняло Тилли счастьем; сейчас это сознание давило тяжким грузом, а прежние страхи вновь поднимались в душе. Что она будет делать, если ее выгонят? Несомненно, мисс Джесси-Энн не станет терпеть ее присутствия в доме ни минуты дольше необходимого. Тилли говорила об этом с мистером Бургессом, и он настаивал, что она должна прийти жить к нему. Тилли была благодарна старому учителю, но что за жизнь ожидала их в его крохотном, битком набитом книгами домике?

И еще об одном Тилли теперь сожалела: став любовницей Марка, она отказалась от своего жалованья. Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь подумал, что она взимает плату за свои услуги. Кроме того, ей было известно, что Марку приходится выплачивать содержание своей жене и платить за обучение мальчиков в школе, да и хозяйство требовало немалых расходов. Взяв бразды правления в свои руки, она сумела сократить эти расходы наполовину, уволив вороватую прислугу и взяв на ее место семью Дрю.

Бидди Дрю проворно хозяйничала на кухне, а Кэти, ставшая теперь горничной, одна справлялась с работой, которую прежде делали две девушки. Кроме того, была Пег, успевшая за последние несколько лет выйти замуж и овдоветь; она взяла на себя обязанности дворецкого — открывала дверь и прислуживала в столовой. Фэнни — ей исполнился двадцать один — заведовала буфетной, мыла посуду и помогала на кухне. Сэм вернулся на шахту, за ним последовал Алек; теперь оба уже были женаты. Но Билл, Артур и Джимми по-прежнему работали в усадьбе и отлично делали свое дело. Мужчины спали в помещениях над конюшней, а все четыре женщины семейства Дрю жили в Норт-Лодже, который после тесной двухкомнатной шахтерской хибары казался им настоящим дворцом.

Тилли не опасалась, что их уволят: с ними все в доме шло как по маслу. Конечно, не было ни настоящего дворецкого, ни ливрейного лакея, но Фред Лейберн продолжал присматривать за коляской, лошадьми и состоянием двора. Правда, Филлис Коутс, бывшая старшая горничная, вышедшая за него десять лет назад, больше не могла работать в особняке: по их небольшому домику уже бегало и ползало восемь малышей.

Весь штат прислуги, включая саму Тилли, составлял всего девять человек, и Марк часто говаривал, что во всем графстве наверняка не найдется другого поместья, где бы господский дом и усадьба обходились столь малым числом работников.

Выйдя из туалетной, Тилли пересекла коридор и вошла в комнату, до сих пор считавшуюся ее комнатой, хотя, за исключением последних нескольких дней, она пользовалась ею только тогда, когда наезжали дети Марка. Тилли села у окна и посмотрела на сумрачное, низкое небо. В ту же секунду раздался негромкий стук, и в ответ на ее «войдите» дверь открылась. На пороге появилась Бидди Дрю с подносом в руках. Тилли была удивлена — обычно чай ей приносила Кэти.

Поставив поднос на стол, Бидди стала наливать чай в чашку из маленького серебряного чайника, приговаривая:

— Совсем ни к чему тебе сидеть тут в темноте, девуля. Давай, зажги лампу. И выпей чайку. Гляди-ка, я принесла тебе сандвичей. Непременно надо поесть. Хочешь не хочешь, а пережить все как-то надо, и если ты не собираешься уморить с голоду то, что у тебя в животе, то поешь, хоть и через силу.

— У меня нет аппетита, Бидди. Совсем не хочется.

— Знаю, девочка, знаю. Но бывает, что и неохота что-то делать, а все же приходится. — И, присев на край подоконника напротив Тилли, она тихо спросила: — Что-нибудь еще слышно?

— Нет, — покачала головой Тилли. — Скорее всего, все прояснится только завтра, после похорон.

— Какая же она стала, наша дамочка! Вот уж верно говорят — из грязи в князи: это точно про нее. Господи Боже мой, кто бы мог подумать! А ведь в детстве была такая тихоня… Я так думаю, что это мужнина семья вскружила ей голову. Долмэн Картрайт — ничего себе имечко! Это она сейчас так нос задрала, а уж когда старик муж помрет и она заделается леди Долмэн Картрайт, так на нее и вовсе управы не будет. — Помолчав, Бидди негромко добавила: — Она ведь решила выгнать тебя, девочка. Кэти слышала, как они ругались там, в гостиной. Парни-то на твоей стороне, а вот она…

— Я знаю, Бидди, но ведь дом и поместье отойдут не ей, а Мэтью, как и положено. Вот только кто будет заниматься всем этим до его приезда? Похоже, что Люк. Хотя ему необходимо вернуться в свой полк. А Джон — вряд ли он захочет бросить университет. Так что остается только мисс Джесси-Энн. Такие вот дела, Бидди.

— Но она же не сможет остаться здесь и заправлять хозяйством.

— Не знаю, не знаю, Бидди. Понадобится — так останется. В конце концов, она может нанять экономку.

Бидди встала:

— Да никогда! Она не посмеет.

— О-о, еще как посмеет, Бидди. Это ее право.

— Господи Боже мой! — Бидди сделала несколько шагов по комнате и снова вернулась к окну. — После всего, что ты сделала, хозяин не спятил только благодаря тебе. А кто лучше тебя вел бы все хозяйство? Куда ни глянь — все в полном порядке.

— Ну, мне кое-кто немножко помогал, — слабо улыбнулась Тилли.

— Ну да, мы помогали, но хозяйкой была ты. Не будь тебя, не привези ты нас сюда, поместье просто превратилось бы в дом с привидениями. Господи Боже мой, чего только не случается в жизни! Это несправедливо. Все свои лучшие годы ты промаялась — не одно, так другое. Да и потом тоже: хоть тебе, наверное, было хорошо с ним, я не говорю, что плохо, но все же и легко не было. Я ведь помню, сколько раз тебе приходилось бросать все дела и бежать, чтобы угомонить его. И вот — надо же такому случиться! Ты должна была выйти за него… — Эти последние слова прозвучали почти как стон. — Я тебе еще тогда говорила. Говорила, что перед тобой открывается заветная дверца и что надо хватать все, что за ней лежит. А что сделала ты? Все тянула, да тянула, пока время не ушло. Ты чокнутая. Знаешь, Тилли, ты просто чокнутая. Ты как будто сделана из двух половинок: одна деловая, но маленькая, поэтому ты так хорошо заправляешь хозяйством, а другая, большая, — мягкая, словно каша… Тебе давно надо было выйти за него.