Гордое сердце

— Я добьюсь своего! — крикнула она громко, и звук собственного голоса отогнал от нее последний остаток страха. Она лежала в тихой темноте, пока наконец не уснула.

ЧАСТЬ V

На следующий день после Нового года они вернулись. Блейка дома не было.

— Хозяин считал, что вы приедете, самое раннее, через час, мадам, — сказал Кроун и посмотрел на Нее так, словно она была нежданным гостем.

— Это не страшно, — сказала Сюзан.

Ей оставался всего лишь час, чтобы снова обжиться в этом доме. Сюзан прошла с детьми в их комнаты, где распаковала чемоданы и повесила одежду в шкафы.

— Мне бы так хотелось, чтобы мы жили в деревенской местности, — сказал мечтательно Джон.

— И мне тоже, — вздохнула Джейн.

— А мне — нет, — строптиво сказала Марсия. Она стала высоким ребенком с поразительной отточенностью речи и движений. Вновь и вновь она выпытывала у Сюзан: «Когда мы вернемся к Блейку?» Блейка она обожала и восхищалась им, хотя внимание, которым он окружал ее, было изменчивым. Иногда он с нею играл, иногда целыми днями и не думал о ней. А она ходила за ним попятам и постоянно обращалась к нему с деланной живостью, чтобы заставить его смеяться. Сюзан рассуждала: «Мне надо отправить ее в школу, чтобы она не была с ним вместе так часто. Я не хотела бы, чтобы из нее выросла девушка, которая нравится Блейку». Она боялась за Марсию. В Сюзан пробуждался сильный и здоровый инстинкт: Блейк в состоянии уничтожить любого, кого любит, и тех, кто его любит. Она страстно тосковала по звукам его шагов и боялась его. Она останется здесь с детьми, пусть он ее отыщет здесь, у них.

И он пришел, красивый и элегантный, невероятно веселый и довольный тем, что снова их видит. Быстро и жестко поцеловал ее, подержал ее лицо в своих холодных и гладких ладонях.

— Сюзан, я очень рад видеть тебя! Какие у тебя горячие щеки! — сказал он. — Я могу тебе сказать, что время тянулось ужасно долго. Я бы, конечно, не хотел, чтобы ты думала, что ты незаменима, хотя, в своем роде, это и так. Как я не люблю Рождество! Привет, Джон! Как дела? Марсия, тебе не хочется чмокнуть меня?

Марсия подбежала к нему, он поднял ее и поцеловал в губы.

— Поцелуй меня еще раз, Блейк, — клянчила она.

— Марсия! — строго прикрикнула Сюзан.

— Она это делает только потому, что ей нравится, как пахнет лицо Блейка, — сказал презрительно Джон. — Она мне это говорила. — Он стоял в отдалении с высокомерным видом, засунув руки в карманы.

Но Блейк рассмеялся и еще раз поцеловал Марсию; при этом он ехидно посмотрел на Сюзан.

— Ты уже все забыла, Марсия? — спросил он у девочки. Когда-то он учил ее прелестным, чопорным танцевальным па, которые так шли ее тонкой детской фигурке с подстриженной шелковистой головкой.

— Нет, не забыла, ни одного, — закричала она и пустилась в танец.

От Сюзан не укрылся ее восторженный взгляд, устремленный на Блейка, и движения, полностью подчиненные ему. Он напевал ритмичную мелодию и задавал такт, отбивая его ладонями. Когда он перестал, Марсия вся дрожала:

— Еще, еще! — выпрашивала она.

— На сегодня, пожалуй, хватит, — заявила Сюзан. — Блейк, ведь это вредит ей. Это слишком большое напряжение для ее нервов.

— Но ей это нравится, — ответил он спокойно. — Так ведь, ребенок?

Он взъерошил девочке волосы и заглянул в глаза.

— Да, да! — шептала она в экстазе.

А Сюзан потрясалась: какую же Блейк имеет силу!

— Я устрою их обоих в провинциальную школу, — сказала она в тот вечер Блейку.

— Как хочешь, — сказал он беззаботно и пристально посмотрел на нее.

— Надень сегодня это новое платье, Сюзан — это красное с золотом.

— Не надену, Блейк, — ответила она.

— Почему же нет? — спросил он удивленно.

— Мне не хочется, — сказала она спокойно и выбрала себе длинное платье мягкого голубого цвета, которое она уже давно не надевала.

— В голубом ты мне не нравишься, — сказал он упрямо, не отводя от нее взгляда.

— Правда? — спросила она тихо. — А мне нравится голубой цвет.

Она не будет замечать взглядов, которые он на нее бросает. Это, правда, была всего лишь мелочь, но несмотря на это, она чувствовала, как в этот момент у нее под ногами почва твердеет.

Она не решилась бы на это, если бы не пережила того панического страха.

С этим незначительным первым проявлением независимости постепенно всплывала и сильная потребность начать собственную работу. Это было словно пробуждение больного после миновавшего кризиса. Она снова была в порядке, полная воли, с ясной головой и в прекрасной физической форме. Они спускались по лестнице, Блейк обнимал ее, держа руку у нее под мышкой, в уютном тепле. Повернувшись к нему, она улыбнулась, но тотчас же подавила так хорошо знакомое чувство сладкого, безоговорочного смирения всего своего существа, с которым почти в обморочном состоянии она уступала силе воздействия его прикосновения. Она снова была собой.

Она уже хотела спросить у него: «Тебе не помешало бы, Блейк, если бы я снова начала работать?» Но вместо этого она сообщила ему:

— Я снова начну работать, Блейк, — Они сидели в столовой за завтраком.

— Почему бы и нет? — быстро отреагировал он. Орудуя ножом, он ловко намазывал масло на тост. — Раз дети теперь ходят в школу, так, наверняка, одного меня тебе недостаточно. Я это знаю. Вчера вечером у меня было такое чувство.

Сюзан посмотрела на него, чтобы в очередной раз уловить его настроение. Но несмотря на то, что он говорил, лицо его было милым и ласковым.

— И очень хорошо, — сказал он весело. — Я отдам тебе угол в своем ателье и посвящу тебя в тайну, как замешивается глина. Никто другой этого не знает, и ты единственная, кому я доверяю этот секрет.

— У тебя есть тайный рецепт? — спросила она игриво, подлаживаясь к его тону.

— Да, конечно. — Он вел себя по отношению к ней немного высокомерно. — А как же иначе я добился бы, чтобы эти мои тщедушные создания не разваливались? — спросил он.

— Видимо, у каждого есть свой секрет, — ответила она спокойно. — Я припоминаю, что Дэвид Барнс мне сказал, что рецепт своей глины он вложил в маленького гипсового Адама, стоящего в его ателье. Сзади в нем был вырезан кусок, который можно вынуть.

— И какой же у Барнса секрет? — осведомился Блейк.

— Я не смотрела, — ответила она удивленно. — Он сказал, что я должна забрать рецепт в случае его смерти.

— Ты там работала изо дня в день, рецепт был у тебя на расстоянии вытянутой руки, и ты не посмотрела? — тонкие черные брови Блейка поднялись в удивлении.

— Естественно, нет! — сказала она возмущенно, и Блейк рассмеялся.

— Сюзан, милочка! Я люблю тебя за то, что на тебя абсолютно никто не похож!

— Ты не веришь?

— Да, нет же, — заявил он. — Я тебе верю всегда, как никому больше. А угол у окна можешь взять себе.

Он был таким милым и великодушным, что она с большим трудом могла продолжать действовать по своему плану. Она начала осознавать, что боялась его, когда он не был добродушным, и что он об этом догадывается. Но она должна покончить с этим! Она принуждала себя к своей новой роли.

— Угла мне достаточно не будет, Блейк, — я хочу работать с мрамором.

— С мрамором! — воскликнул он. — Боюсь, что у тебя это не получится, — тебе с трудом удалось бы затащить все эту каменоломню наверх, в ателье. Извини, если я слишком любопытен, Сюзан, но что же ты будешь делать с мрамором?

Казалось, он веселится от души, но во взгляде его сквозило нечто такое, чему Сюзан никак не могла найти определения. Она ужасно его любила, но, продвигаясь шаг за шагом по намеченному пути, она обнаруживала, что не хочет ему ничего рассказывать.

— Не знаю.

— Позволь дать тебе совет, Сюзан, — не работай с мрамором. Этого не может никто — только два или три самых великих скульптора справились со своей задачей.

Ее гордое сердце встрепенулось: «Откуда ты знаешь, что я — не великий скульптор?» Хотя она и хорошо слышала свое сердце, она не дала ему высказаться. А просто тихо сидела и улыбалась Блейку, не слушая, о чем он говорит. Она все еще была его любимой, и все еще любила его. Но теперь она защищала свою жизнь от этих ярких ненужных осколков и от любви…