Гордое сердце

Тут она увидела девушку. Худющее, дрожащее создание, прикрывающее лицо руками. Ветер действительно дул.

— Вы видите ее? — допытывался старый скульптор.

— Да, вижу, — ответила она медленно. — Но как во сне. Невозможно быть полностью уверенным — она ускользает от вас.

— Посмотрите теперь! — Блейк отпустил плечи старика, подошел к своему творению и слегка развернул подставку. В одно мгновение на ней оказалось только множество плоскостей и углов.

— Сейчас она исчезла! — выкрикнула Сюзан.

— Никогда ее там и не было! — сказал с сарказмом старик.

Блейк Киннэрд медленно вернул массу в начальное положение.

— Я ее опять вижу! — выкрикнула Сюзан.

— Ну, может быть, что-то и есть, угадывается весьма смутно, — согласился старик. — Сразу и не поймешь.

— Вы присмотритесь внимательнее, — сказал Блейк Киннэрд, — и увидите гораздо яснее.

— В этом есть нечто волшебное! — возбужденно воскликнула Сюзан. — Не могу понять, что именно, но я вижу это.

— Раз вы ее видите, вам уже совершенно необязательно понимать это, — сказал Блейк Киннэрд.

— Конечно, — забормотал старик и, словно сомнамбула, спотыкаясь, побрел прочь. Он шел вдоль ряда своих классических скульптур, в работе над которыми он провел всю жизнь, критически осматривая их.

— Спасибо вам, Сюзан Гейлорд, — сказал Блейк Киннэрд.

Она снова подошла к изваянию девушки и удивленно рассматривала его, очарованная и сбитая с толку.

— Как необычно вы используете свет! — сказала она. — Я никогда об этом не думала. Однако, вы правы. Свет — это тот же материал и невозможно с ним обращаться как с некоей константой. Плоскости поглощают его по-разному.

— Вы это видите! — воскликнул он восхищенно.

Они опять были в опасной близости. Сюзан забыла, что хотела держать его на расстоянии. Теперь ей хотелось общения с этим человеком. С того момента, как отбыл Дэвид Барнс, она, собственно, ни с кем не говорила на волнующие ее темы.

— Пойдемте-ка пообедаем! — предложил он.

— Да, с удовольствием, — ответила она поспешно. — Мне хотелось бы поговорить с вами об этом пресловутом реализме. Меня интересует, что вы о нем думаете. У меня реалистическая школа, но иногда я ощущаю ее вокруг себя, словно тюрьму, и хочу выбраться из нее.

Они вышли из ателье. Блейк повел ее к столику, стоящему на тротуаре, и предложил ей стул.

— Реализм исчерпал себя, — сказал он. — Нет, Сюзан, вы не будете есть только хлеб и молоко — я вам сегодня закажу приличный обед. Эй, гарсон! — Он быстро приглушенным голосом сделал заказ официанту и повернулся к Сюзан. — Если использовать только реалистический метод, то его следствием будет всего лишь плоская описательность, а отнюдь не реализм. А описательность фальшива. Описательная правда — это всего лишь полуправда, а может быть, даже и в гораздо меньшей степени. Все тона и полутона остаются невыраженными. Важно не то, что изречено, а какое было намерение.

Она ела что-то горячее и вкусное, даже не зная, что именно она ест. Она говорила, слушала и во внезапных паузах между словами видела Блейка. Он был прекрасен в своем высоком, уголоватом, сухом проявлении. У него были черные волосы; руки длинные и невероятно нежные, намного нежнее, чем у нее. Сюзан, спохватившись, вдруг встала.

— Мне пора опять за работу, — сказала она.

— Где вы работаете после обеда?

— В своем ателье, — ответила она. — То есть оно принадлежит Дэвиду Барнсу, он мне его одолжил.

— Можно мне туда как-нибудь зайти? — спросил он с улыбкой, а когда она заколебалась, сказал быстро: — Я бы с удовольствием посмотрел на его вещи. Он мне говорил, что можно.

— В этом случае я, пожалуй, не могу вам отказать, — произнесла она медленно. Но потом быстро добавила: — Нет, нет, прошу вас, не приходите туда!

Сюзан была не в состоянии работать над своим мрамором, когда он находился рядом. Как только он приближался, вещи, которые она до этого четко видела, теряли свои очертания.

— Пожалуйста, Блейк, уйдите! — умоляющее произнесла она, когда тот появился на ее рабочем месте рано утром. Она должна быть совершенно одна. Мэтр, который иногда топтался вокруг нее, когда она работала, не мешал ей, потому что не произносил ни слова. Но Блейк всегда заговаривал с ней, и образ, вызываемый ею из мрамора, исчезал при звуке его голоса, уходил обратно в мрамор. Еще нестерпимее было его прикосновение. Когда он положил руку на ее предплечье, — он имел привычку до всего дотрагиваться, — она запротестовала.

— Пустите меня, Блейк!

Когда однажды он бессознательно провел рукой по мрамору, она дернулась всем телом и сорвала его руку.

— Не прикасайтесь ко мне! — возмущенно крикнула она.

— Я вас даже не коснулся! — закричал он.

— Нет, коснулись! Я не выношу, когда до меня кто-нибудь дотрагивается!

— Сюзан, вы рехнулись! — сказал он ошеломленно. — Клянусь, я прикоснулся только к мрамору!

Она вытерла лицо рукавом халата.

— Блейк, прошу вас, не подходите ко мне, когда я работаю.

— Вы позволите прийти к вам после обеда в ателье, если я сейчас отойду?

Он улыбался ей настойчиво и зловредно.

— Да, все, что угодно, только если вы не будете мешать мне работать.

Когда он отошел, наступило благословенное, пронзительное одиночество. Как только он скрылся, ей стало немного не по себе, но ее видение снова начало выступать из камня, поглощая все посторонние мысли и ощущения. Это была коленопреклоненная молодая женщина, робкая, ожидающая, невинная. Сюзан начала быстро и уверенно снимать слой за слоем; она явственно видела ее перед собою.

Когда она в своем ателье лепила фигурки на продажу, он вообще не мешал ей. Блейк был ими очарован.

— Сюзан, ваши птицы и рыбы восхитительны. Я куплю их себе.

Но она запротестовала:

— Нет, вы должны купить их в магазине, как и любой другой.

— Но вы бы сэкономили на комиссионных, — сказал он.

Она отрицательно покачала головой.

— Я не была бы уверена, не помогаете ли вы этим, — сказала она решительно. — Я должна быть уверенна, что сама зарабатываю деньги для своей семьи. Естественно, я не могу запретить вам делать покупки в магазине.

— Я ненавижу независимых женщин, — с негодованием заявил он.

Сюзан подняла взгляд от фигурки невзрачного существа, которую она лепила. Находясь с ним рядом, она никогда не думала о себе, как о женщине. Но эти его слова заставили ее вспомнить об этом. Она осознала, что одета в старый, поношенный коричневый халат, что волосы ее заправлены в берет, чтобы не очень грязнились, что у нее грязные мозолистые руки, поломанные от прикосновений к камню ногти. Видимо, есть за что ненавидеть женщин, таких, как она!

— Я знаю, — сказала она скромно, — как и все мужчины, не так ли? Но ничего не поделаешь, я такая.

— Сюзан! — выкрикнул он. — Вы же это не серьезно? Ведь вы не верите, что я это действительно имел в виду?

И, в соответствии со своей импульсивной привычкой мгновенно выражать свое настроение, он упал на колени. Она еще не привыкла к этому. Блейк взял ее за запястья.

— Да нет, как раз именно это вы и имели в виду, — она энергично кивнула головой. — Я точно знаю, что вы чувствуете — мне кажется, что у всех такие чувства по отношению ко мне. — Она освободила руки от его захвата, сорвала берет и пригладила волосы.

— Я от всего сердца восхищаюсь вами, — сказал он проникновенным голосом.

— У меня впечатление, что люди не любят тех, кем они слишком восхищаются, — сказала она глухим голосом. — Даже в школе меня не особенно любили, когда я выигрывала все призы.

— Сюзи, Сюзан! — Он смеялся над нею или нет? — Вы еще совершеннейший ребенок! Где вы пропадали всю жизнь? — Он снова схватил ее за запястья.

Она посмотрела на него темными, отчаявшимися глазами. Что он, собственно говоря, себе думает? Она уже была замужем, у нее дети и она сама зарабатывает на жизнь.