Гордое сердце

Поезд шел медленно, и через окно просачивался слабый, кисловатый запах приморских болот. В дали перед собой она уже видела перламутровые башни, вздымающиеся на фоне мглистого неба. Сюзан глубоко вздохнула и крепко сжала руки. Она была рада, что взяла с собой любимое платье красно-коричневого оттенка.

Сюзан сидела в такси, и в течение всего пути при движении по оживленным улицам у нее ужасно билось сердце. Словно у нее внутри металось какое-то существо. Она сидела совершенно спокойно, и ей только приходилось укрощать бьющееся в диком ритме сердце. Она вообще не была взволнована. А когда Сюзан вошла в тихую канцелярию с толстым ковром, сердце забилось еще сильнее, подходя к горлу, так что она чуть не задохнулась.

— Ваше имя? — поинтересовался безразличный голос за телефонным пультом.

— Сюзан Гейлорд.

Русоволосая голова поднялась над пультом, и на Сюзан взглянуло испуганное девичье лицо.

— Господи! — крикнула она. — Присядьте, пожалуйста, на минутку! — Затем закричала в трубку: — Мисс Гейлорд, Сюзан Гейлорд, да, наверняка!

Сюзан уселась в плюшевое кресло. С другого конца комнаты на нее ошеломленно смотрели голубые глаза девушки. Через мгновение спешным шагом вышел молодой мужчина с живым лицом и протянул Сюзан обе руки.

— Мисс Гейлорд! Мы ждали вашей телеграммы! Мы только что звонили Дэвиду Барнсу, чтобы он немедля пришел сюда. Он тут носится весь вне себя.

Она встала.

— Мне и в голову не пришло, что надо послать вам телеграмму, — начала она робко. — Он послал мне известие, ну я и приехала.

Но юноша, кажется, не слышал ее. Держа Сюзан за руку, он провел ее по коридору в светлую, квадратную комнату, заставленную темной мебелью.

— Присаживайтесь, присаживайтесь, — говорил он. — Меня, между прочим, зовут Джонатан Хэлфред, я всего лишь сын своего отца и ничего более. Я даже не могу вам описать, как мы были восхищены вашей работой. Она просто совершенна. Больница, которой дано имя моего отца, будет открыта на Новый год, и для вестибюля нам нужна была большая скульптурная композиция. Но ничего подходящего не было. Я не о размерах, а о духе. А потом мистер Барнс прислал вашу великолепную работу. Несомненно, ее необходимо исполнить в бронзе, отлить по крайней мере вдвое больше натуральной величины.

Он увлек ее своей откровенностью, восхищением, искренностью и сверкающими глазами.

— Я так рада, — повторяла она снова и снова. — Меня это, правда, радует. — Но затем она прервала его, чувствуя необходимость сказать ему: — Я обязана только обратить ваше внимание, что мы — мистер Барнс и я — уже не думаем, что это моя самая лучшая работа. С того времени, когда я завершила группу, я многому научилась. Все лето я изучала анатомию.

— Эту работу уже невозможно улучшить, — заверил он ее.

Сюзан улыбнулась, потому что знала, что это возможно, но она дала ему возможность высказаться. Она не давала сбить себя с толку похвалой, поскольку относилась к себе и своим работам достаточно критично.

В этот момент открылись двери, и вошел Дэвид Барнс.

— Ну вот! — сказал он и откинул со лба седые волосы. — Вы такого счастья даже не заслуживаете. Но раз уж вам повезло, я сам за этим присмотрю. Теперь вы сможете взять с собой в Париж всю свою семью, но никакой приличной работы вы уже не сделаете, пока их куда-нибудь полностью не пристроите.

Она не обращала на него внимания.

— Не могли бы вы показать мне, где будет стоять композиция? — спросила Сюзан Джонатана Хэлфреда.

— Ну как же! — сердечно согласился он. — Немедленно поедем туда. — Он взялся за телефонную трубку. — Скажи Бриггсу, чтобы он заехал за мной через пять минут к парадному подъезду, — приказал он, и через пять минут они сели в закрытый автомобиль, куда вообще не проникал шум города. Такой машины она еще в жизни не видела.

Мужчины разговаривали, но Сюзан их не слушала. Она думала: «Если работа не покажется мне достаточно хорошей, когда я снова увижу ее, то я запросто ее переделаю. Первая работа обязана быть приличной».

Она обратилась к Дэвиду Барнсу:

— Если они покажутся мне недостаточно хорошими, я их переделаю. Я уже знаю, как.

— Они достаточно хороши для продажи, — сказал Дэвид Барнс. — Но принять решение вы можете сами.

Она уже ничего не говорила, сидела и напряженно ждала, пока они не подъехали к новому, еще недостроенному сверкающему зданию. Она прошла за ними к бронзовым дверям и остановилась у входа в огромный вестибюль, освещенный светом из круглого окна в крыше.

— Вот и оно, — сказал Джонатан Хэлфред. — Мы поставили это здесь только для того, чтобы иметь представление. Но в таком виде это, конечно, не очень впечатляет.

Он откинул полотно, и Сюзан увидела свою работу, стоящую в ослепительном свете. Она смотрела так, словно видит скульптуру впервые. Она смотрела на фигуры, как на самостоятельные существа. Затем она повернулась к Барнсу:

— Мне нужно их переделать.

— Ну нет же, — начал Джонатан Хэлфред, однако Сюзан не слышала его. Она обращалась к Барнсу:

— Я создавала их, чтобы они были похожими на людей, но это не люди.

Он посмотрел на нее.

— Мало кто из тех, что будут проходить мимо, поймут это.

Но Сюзан возразила:

— Но ведь я-то понимаю это и из-за них не смогу спать.

Они смотрели в упор друг на друга. Джонатан Хэлфред бросал взгляды то на одного, то на другого с ошеломленным видом, словно они говорили на непонятном ему языке.

— Они должны быть намного больше, — сказала Сюзан.

— Вы сумасшедшая, — процедил Барнс сквозь зубы, — вы сумасшедшая дурочка, и вас ничто не остановит, потому что вы правы. Вам я определенно не нужен. Я возвращаюсь в Париж.

Он повернулся и тяжелым шагом начал спускаться по лестнице. Сюзан сказала Джонатану Хэлфреду:

— Обещайте мне, что вы это уничтожите, а я вам пришлю настоящую скульптуру.

— Но ведь… — начал он.

— Нет, обещайте мне это, — настаивала она. — Работа поступит вовремя.

— Это абсолютное сумасбродство, — сказал он наконец, словно в полубессознательном состоянии, — но я обещаю.

— А теперь я хотела бы отправиться домой, — потребовала от него Сюзан.

— Но вы же должны остаться на обед! — воскликнул он.

— Нет. Мне нужно немедленно ехать домой, чтобы сразу начать работу. Я теперь точно знаю, что надо сделать.

Сюзан сразу стало ясно, что не получилось. Она сидела в почти пустом поезде и спокойно размышляла. Она уже решила, что надо изменить. Она припомнила, что Марк просил се, чтобы она послала телеграмму, каким поездом приедет. Она хотела это сделать, но забыла. Марк, значит, не знает, что она уже в пути.

Сюзан не предполагала, что так быстро управится, но когда она поняла, что надо делать, то уже не было смысла оставаться. Ей хотелось оказаться дома, чтобы сразу можно было пойти в ригу и начать работу. Мысленно она уже была в риге и лепила.

Она вышла ранним сентябрьским днем из поезда и направилась прямиком домой. Воздух был сухим и прохладным, так что она могла идти быстро и через полчаса оказаться дома. По дороге она строила планы: несколько минут ей потребуется, чтобы позвонить Марку, несколько минут она посвятит детям и выслушает Джейн, которая заявит ей: «Джон начинает дичать, да и с Марсией то же самое». Л потом Сюзан проскользнет в большую, прохладную ригу, начнет перемешивать глину и переделает работу — без эскизов и без набросков. Она уже видела ее, словно скульптура была готова.

Сюзан закрыла глаза, наклонила голову и снова увидела перед собой квадратный торжественный вестибюль и освещенное место, где будет стоять ее работа. Она чувствовала, как в ней нарастает сила, способная сделать скульптуру такой, какой она действительно должна быть.

Сюзан вышла на пустырь, прошла мимо строящегося универмага и направилась вниз по дороге в южный конец города. Она не могла вызвать в памяти ничего из того, что видела в течение дня. Мысли ее были заполнены этой разбуженной потребностью творить, лепить людей, которые ее ждут.