Страница 12 из 85
— Марк! — она резко повернулась. — Я люблю тебя.
— Не могу понять, почему? — тоскливо спросил он. — Я совсем обычный парень.
— Ты — нет! — крикнула она.
— Да, — сказал он. — Эта улица полна таких парней, как я: Хэл, Том Пейдж, Боб Чаплин — мы все одного поля ягоды.
— О, нет, — сказала она, — ты ни капельки не похож на них.
— Все мы хорошие, честные, работящие парни и будем такими до самой смерти. Я всегда буду, как мой папа, суетиться точно в таком же домике на ферме, надеяться на лучшее будущее, которому не суждено сбыться. Мы все одинаковые. Хэл сегодня сказал, что как только он сделал предложение…
— Но, если я люблю тебя? Я не люблю Хэла, Тома или Боба…
— Не понимаю, за что ты любишь меня — мы такие разные — ты не похожа на Люсиль и…
— Я не другая! Я точно такая же! Не хочу быть другой!
— Ничего ты с этим не поделаешь!
Он положил ее руки себе на колени и так держал их. Нет, сейчас она не скажет ему, как прошел этот день. Она никогда не расскажет ему об этом.
— Давай у нас будет маленький, — прошептала она. — Не хочу, чтобы кто-нибудь помогал мне даже немного. Я хочу быть занятой.
— Ты хочешь сказать — сейчас? — спросил он.
Она почувствовала, как его рука, лежащая у нее на шее, дрожит.
— Да, — шепотом ответила она, обеими руками взяла его руку и положила себе на горло. Она чувствовала, как удары ее сердца отдаются в его ладони. — Сейчас… сейчас… — шептала она.
Он несколько минут ждал, потом наклонился над ней, глядя ей в глаза. Она всматривалась в его молодое угловатое лицо, разглядывала в лунном свете каждую черту, каждую линию. Он молчал, и она тихо ждала, ждала долго, затем отстранилась и стала вглядываться в темную полоску леса, видневшегося вдали. Затем он вдруг встал и поднял ее на ноги, взял под руку, и они вошли в дом. Внизу на улице было слышно, как чье-то радио поет: «Ибо ты поедешь по верхней дороге и ты поедешь по нижней дороге!» Марк закрыл дверь на замок и они молча отправились наверх.
Иногда она размышляла об этой изогнутой фигурке в мансарде; ее вопрошающая головка поднималась вверх из маткообразного тела, но быстро отбрасывала эти мысли. Как-то, вспоминая о робости Марка, она поднялась наверх, чтобы разбить фигурку на куски и вернуть глине первоначальную форму. Но когда она остановилась перед ней, то не смогла этого сделать. Фигурка стала созданием, у нее была собственная жизнь, которую Сюзан не могла уничтожить. Странно, что ей в голову пришла мысль о создании, которое она не могла разрушить, потому что в нем была жизнь. Сюзан долго смотрела на фигурку, размышляла над выражением ее лица. И внутри ее собственного тела находилась столь же несомненная форма, как и руки, вылепившие ее. Одно было не менее понятно, чем другое. Здесь, в голой мансарде, она даже не могла сказать, какое из созданий было более величественным. Неужели ребенок внутри нее мог быть более ощутимым, чем создание ее фантазии? Почувствовав это, она страстно захотела избавиться от фигурки, ибо сейчас ей хотелось чтобы ее тело было единственной вещью, способной к созиданию. Ее обрадовало, что ее тело быстро захватило семя жизни, которая зародилась в ней. Она гордилась этим и как-то утром похвасталась Марку:
— Я беременна, Марк!
— Что?! — воскликнул он. — Уже? О, я думаю, мне пора подсчитывать свои деньги.
Этой ночью они тщательно пересчитали все свои сбережения. У Марка было повышение на пять долларов в неделю — надо его вычесть, чтобы оплатить доктора. Она сидела рядом с ним, подперев рукою подбородок, пока он подсчитывал каждый цент.
— Мы все это можем осилить, — наконец сказал он, поднимая голову от листков бумаги, испещренных мелкими цифрами. — Я очень рад. Если бы мы не смогли оплатить все нужное для ребенка ко времени его рождения, я бы очень переживал. Но ты уверена, что одежда для него и прочие вещи обойдутся в пятьдесят долларов?
Она кивнула.
— Абсолютно уверена. — Она уже прикинула, что этого будет достаточно. Она ведь сошьет все сама, поэтому траты будут незначительные. — Кроме того, мне довольно легко немного зарабатывать самой, — сказала она.
— Нет, — возразил Марк. — Я собираюсь обеспечивать моего собственного ребенка.
— И моего тоже, — тихо проговорила она.
— Ты понимаешь, что я имею в виду, — строго заметил Марк и дал ей листок бумаги. — Вот здесь твои текущие расходы. В этих границах ты имеешь полную свободу, девочка моя.
На следующее утро, когда дом уже сверкал чистотой, она сидела у окна и подробно изучала эти цифры. Пятьдесят долларов — в этих пределах она имеет полную свободу. Довольно приятно было представить все, что на них можно было купить, из какой симпатичной материи она сошьет изящные маленькие одежки для ребенка — это было радостно. Но она уже заходила в специальный магазин и понимала, что за пятьдесят долларов «нашим детям придется носить то, что нам придется им покупать», как сказал прошлой ночью Марк, поджав губы.
Этим утром она сидела в одиночестве, разглядывая густой зеленый лес. И чего она только ни отдаст своему ребенку?! Она готова отдать все, что у нее есть. Почему это Марк должен делать больше нее? Женщина отдает больше — от своего тела, своего времени, — чем мужчина. И неужели она откажет своему ребенку в чем-нибудь помимо этого? Она могла бы сделать ему маленькую солнечную спаленку, обставленную детской мебелью, приспособиться к его нуждам. И не надо ничего временного. И к тому же было бы нечестно по отношению к Марку быть способной заработать деньги и не делать этого. Она резко встала. Марк ограничивал ее и ограничивал ребенка. Он должен понять… она заставит его понять… Она поднялась наверх и переоделась в свой зеленый твидовый костюм, надела коричневую шляпку, решительно и быстро подошла к дому миссис Фонтен и позвонила.
— Будьте добры миссис Фонтен, — учтиво обратилась она к служанке в белой наколке.
— Миссис Фонтен в саду с гостями, — поколебавшись, сказала служанка, но тут сама миссис Фонтен выскользнула из открытых дверей с огромным букетом роз в руках.
— О, кого я вижу! — воскликнула она. — А мы только что говорили о вас. Дорогая, все просто с ума сходят по моему купидону! Я собираюсь показать его Дэвиду Барнсу, когда он приедет. Пройдем в сад. Дора, поставь розы в воду!
Сюзан чувствовала, как руки миссис Фонтен мягко подталкивают ее и слышала приветливый голос, в котором уже не было сомнений по поводу ее купидона: теперь все были без ума от него.
— Все хотят увидеть купидона, моя дорогая! — Миссис Фонтен энергично помахала рукой женщине, которая праздно сидела у пруда; ее пышное платье голубыми, желтыми и красными брызгами ярко выделялось на фоне вечнозеленой темной зелени.
— Вот она — девушка, сделавшая купидона! — закричала миссис Фонтен. И когда Сюзан приблизилась, все подняли симпатичные, благородные лица к ней, и она пожимала тонкие, нежные, усеянные кольцами руки. Голоса гостей тепло говорили ей:
«Как мне нравится этот мальчик, глядящий в воду пруда!», «Вы изваяли больше, чем купидона!», «Что бы вы могли сделать для меня?»
— А что бы вам хотелось? — решительно спросила Сюзан. Она не расскажет Марку, что приходила сюда.
— Ее зовут миссис Марк Кининг, — жужжала миссис Фонтен своим громким голосом, но вообще-то это — Сюзан.
Ее сразу весело, беззаботно обступили.
— О, Сюзан, приходите взглянуть на мой сад и сделайте мне что-нибудь, например, фонтан.
— Сюзан, а вы лепите головки? У меня прелестное дитя с головой молодого Христа!
Тронутая их искренней теплотой, Сюзан всем обещала:
— Да, конечно, я приду посмотреть ваш сад. Мне бы хотелось посмотреть на вашего сына.
Это напоминало страницу из исторического романа. Этот сад, мягкий воздух сентября, эти прелестные богатые женщины. Отчего богатые — такие дружелюбные, такие приятные? Сюзан подумала о бедной взволнованной маленькой миссис Сэнфорд. А миссис Фонтен говорила:
— Это необыкновенная девочка: однажды она сделает нечто, что удивит нас.