Страница 45 из 85
Это объясняло очень многое из того, что я пыталась понять. Лорд Истбурн притворялся, будто понятия не имеет о Кавана и его изобретении, потому что это государственная тайна, которую он не имеет права раскрывать. Он оставил меня томиться в Ньюгейтской тюрьме, потому что не мог позволить мне выйти на свободу, поведать о том, что мне было известно, и таким образом помешать работе Министерства иностранных дел.
Однако много вопросов по-прежнему оставалось без ответа. Если лорд Истбурн патронировал работу Кавана по созданию секретного оружия, почему об этом ничего не знал лорд Пальмерстон? В конце концов, именно он был непосредственным начальником лорда Истбурна. Но я могла поклясться на Библии, что лорд Пальмерстон действительно ничего не знал. Там, в Осборн-хаусе, я не заметила ни малейшего признака того, что он лишь притворялся, будто не верит моему рассказу о Найале Кавана. Это позволяло сделать вывод, что его неведение было подлинным, равно как и неведение королевы.
И почему лорд Истбурн спросил меня, не сообщила ли мне Катерина, где находится Найал Кавана? Уж кто-кто, а он в первую очередь должен был знать это.
Были еще вопросы, связанные с Джоном Слейдом. Почему лорд Истбурн не желал воспользоваться его усилиями, чтобы защитить Найала Кавана и исследования, которые тот проводил в интересах Британской империи? Почему он так упорно настаивал, что Слейд — предатель? Почему отказывался провести новое расследование дела Слейда, выявить истину и помочь мне спасти его?
На эти вопросы я ответить не могла, а сейчас передо мной стоял еще один, самый насущный из всех: что делать с тетрадью и запиской?
Первым моим побуждением было бежать в полицию и предоставить им доказательства того, что уайтчепелским Потрошителем являлся Найал Кавана и что я невиновна. Но победила осторожность. Ничто в тетради напрямую не свидетельствовало о том, что Найал Кавана убил Мэри Чэндлер, Джейн Андерсон и Кэтрин Медоуз. Полицейские, да и присяжные, могли решить, что я просто хватаюсь за соломинку. А тот факт, что я покинула тюрьму, не будучи отпущена из нее официально, доверия ко мне не прибавит. Более того, ни тетрадь, ни записка не доказывали, что Слейд не является предателем. Если я приду в полицию сейчас, меня отправят обратно в тюрьму и я лишусь всех шансов обелить имя Слейда.
По мере того как переполненный душный омнибус нес меня через грязно-коричневый уайтчепелский пейзаж, я начинала сознавать, что быстрого окончания моих осложнений с законом не предвидится. Для меня при сложившихся обстоятельствах существовал лишь один возможный образ действий: еще на какое-то время остаться беглянкой.
Глава двадцать восьмая
Забрав вещи из отеля и расплатившись, я села в поезд до Тонбриджа — торгового городка в двадцати пяти милях к юго-востоку от Лондона — и прибыла туда за несколько минут до пяти часов. Норманнский замок, возвышающийся над рекой Медуэй, как и множество других средневековых строений, являлся свидетельством древней истории города. Я сняла комнату в «Розе и короне» — тюдоровском постоялом дворе шестнадцатого столетия. В наш век железных дорог мало кто путешествовал в конных экипажах, но постоялый двор, а точнее, гостиница, по-прежнему являл собой величественное трехэтажное здание из кирпича, которое доминировало над всей главной улицей. Надев фальшивое обручальное кольцо, я зарегистрировалась под именем «миссис Шарлотта Белл». Когда я спросила хозяина, где находится старый работный дом, он сказал:
— Старый работный дом закрыт, мадам. Вам, наверное, нужен новый. — При этом он посмотрел на меня с любопытством: в своем элегантном платье я не была похожа на человека, которому нужен какой бы то ни было работный дом. Работные дома были заведениями, где находили прибежище бедные люди, трудившиеся там же за ночлег и еду. В связи с упадком сельского хозяйства и массовой безработицей доля бедноты в составе населения сильно разрослась. Сотни новых работных домов, иные из них обширные, как целые деревни, строились по всей Англии. Старые, небольшие заведения сносили или приспосабливали под другие нужды.
— Нет, — ответила я, — мне нужен старый. — Указание в записке лорда Истбурна было недвусмысленным.
— Как вам будет угодно, мадам, — сказал хозяин и указал мне направление.
Как только носильщик доставил чемодан ко мне в комнату, я, освежив лицо умыванием, отправилась в путь. Вечер был теплым и золотисто-прозрачным, но я прихватила зонт на тот случай, если собиравшиеся на горизонте облака принесут дождь. Я не знала, что сделаю, если найду Кавана, и как, найдя Кавана, можно будет найти Слейда. Мои поиски напоминали писание романа, когда я придумывала следующий поворот сюжета, отталкиваясь от предыдущего.
Старый работный дом находился на улице, незамысловато называвшейся улицей Дома для бедных. Это было двухэтажное сооружение в тюдоровском стиле, с наполовину деревянными стенами, с крытой шифером крышей, утыканной дымоходами, с фронтонами и слуховыми окошками, отделенное от других домов в округе обширным участком земли. Последний был обнесен кирпичной стеной, сплошь увитой диким виноградом. По бокам от чугунных ворот, висевших на крошащихся каменных столбах, росли два гигантских древних каштана. Другие деревья скрывали надворные постройки, располагавшиеся вокруг главного здания. Ничто в облике усадьбы не показалось мне необычным, однако инстинкты зачастую подсказывают то, чего не видит глаз. Организм реагирует прежде, чем разум успеет сформулировать то, что еще только брезжит в уме. Вот и я внезапно ощутила такое интуитивное отторжение, что остановилась в десяти шагах от ворот. Дом с его разделенными на множество мелких панелей окнами, отражавшими золотистый закат, был весьма живописным. Что же вызвало у меня столь острое желание бежать?
Я верю, что дома способны впитывать то зло, которое люди творили или от которого страдали в них. Работные дома были средоточием нищеты и безысходности, где мужчины, женщины и дети жили в убогих условиях, много трудились на таких тяжелых работах, как, например, обтесывание камней, и подвергались унижениям со стороны жестоких надсмотрщиков. Может, их призраки населяли и этот дом? Или я почуяла безумие Найала Кавана?
Любопытство победило инстинкт. Я двинулась к воротам. Легкий ветерок донес исходивший от дома слабый запах гниения. Его уловил мой нос, прежде разума предостерегший меня. Я остановилась у самых ворот, висевших на ржавых петлях полураскрытыми. Дорожка, вымощенная разбитыми плитами, пролегала вглубь между разросшимися рядами кустов. Я тряхнула головой, рассердившись на себя. Пора было уже на что-то решиться! Чего я ждала? Что Слейд объявится здесь магическим образом, словно горшок с монетами на конце радуги? Увы, да, ждала. Но поскольку его нигде не было видно, что оставалось делать?
Я решила, что надо убедиться, здесь ли Найал Кавана, а уж потом думать, что делать дальше. Но мне было страшно один на один встретиться с душевнобольным ученым. Я огляделась в поисках чего-нибудь, что могло бы поддержать, указать способ действия или добавить мужества, но не увидела ничего, кроме пустой тихой улицы. Последние лучи заходящего солнца окрасили окна работного дома в кроваво-красный цвет.
Внезапно тишину разорвал громкий звон разбитого стекла.
Не имей я за плечами опыта 1848 года, он заставил бы меня вмиг обратиться в трусливое бегство. Но, смотревшей некогда в глаза смерти и выжившей, чтобы рассказать об этом, мне было уже ничего не страшно. Я пошире распахнула ворота и шагнула внутрь. Выставив вперед зонт, чтобы защититься от врагов, реальных или мнимых, я двинулась по дорожке.
Ко входу вели ступеньки под портиком. Слева послышался шум, и я направилась туда по другой дорожке, тоже обсаженной кустами выше моего роста. Завернув за угол дома, я услышала шуршание листьев и треск ломающихся ветвей. На дереве напротив окна сидел человек. Он снял куртку, обмотал ею кулак и начал сбивать края с дыры, которую, видимо, проделал в окне ранее, бросив в него камень. Стекло падало на землю и со звоном разлеталось на мелкие осколки. Подойдя поближе, я поняла, что взломщиком, которого я застала на месте преступления, был Джон Слейд.