Страница 36 из 85
— Джордж, простите меня, но то, о чем вы говорите, невозможно. Я не та женщина, которая может сделать вас счастливым. Пожалуйста, не говорите больше ничего. Давайте, как и прежде, будем друзьями.
Джордж совершенно очевидно был разочарован и удивлен.
— Что ж, если вы так хотите… — Мало кто из известных ему женщин отверг бы его. Но тут я заметила блеск в его глазах: Джордж был мужчиной, любившим отвечать на вызовы жизни. — Тогда будем друзьями. Пока.
Я порадовалась тому, что не слишком задела его чувства, но то, что мои слова его не обескуражили, огорчило меня. Завидев приближающийся экипаж, я сделала извозчику знак остановиться и забралась внутрь.
— До свидания, — сказала я.
— Вы возвращаетесь в Гаворт? — прокричал Джордж вслед затарахтевшему по брусчатке экипажу.
— Да, — крикнула я в ответ и велела извозчику: — На Юстонский вокзал.
Несмотря на острый недостаток времени, мне нужно было вернуться домой. Только там я могла оправиться после своих испытаний. Только там я могла обрести душевный покой, необходимый, чтобы придумать, как восстановить честное имя Слейда и свое собственное.
Глава двадцать вторая
Условия любого путешествия из Гаворта зависят от того, куда именно вы направляетесь. Поездка в Лондон занимает всю ночь и включает в себя либо пеший, либо в крытой повозке четырехмильный отрезок пути до вокзала в Кили и дальнейшее следование на поезде с пересадкой в Лидсе. Такая поездка всегда пагубно сказывается на моем физическом здоровье и состоянии нервов. Несмотря на то что дорога в обратном направлении чревата теми же неудобствами, чем ближе я подъезжаю к Гаворту, тем больший прилив сил неизменно ощущаю. Словно родной дом посылает мне навстречу жизненную силу, которая врачует тело и душу. И хоть мне трудно в течение долгого времени выносить крайнюю уединенность Гаворта и я раз за разом сбегаю из него, меня всегда влечет обратно.
Пока я ехала в повозке, дождь хлестал как из ведра, а ветхий тент мало защищал от него. Вересковые пустоши тонули в воде, утреннее небо было беспросветно серым. Добравшись до деревни, состоявшей из грязно-коричневых каменных домов, я чувствовала себя матросом, чей корабль, заблудившись в море, вдруг каким-то чудом оказался выброшен на родной берег. Хоть Гаворт оставался таким же, каким был испокон веков, мое положение в нем за последние годы изменилось.
Фермеры, владельцы лавок и домохозяйки при встрече приветствовали меня с обычным почтением, но стоило мне пройти мимо, как за спиной поднимался гул пересудов: «Кто бы мог подумать, что наша мисс Бронте окажется знаменитой писательницей!»
Я больше не была всего лишь старой девой — дочерью их приходского священника, потому что слава обо мне распространилась на весь Йоркшир. В сущности, мои земляки первыми и догадались, что Каррер Белл — это я. Начальница местной почты заметила, что я стала получать много писем и бандеролей из Лондона, подозреваю, заглянула в мою переписку с издателем, а потом пустила слух. Для нас это стало очевидным, когда брат моей школьной подруги не удержался и похвастал: он, мол, знает, что Шарлотта Бронте — это Каррер Белл. Но виновата в том, что стала объектом сплетен, критики и косых взглядов, я сама. Место действия и персонажи моих романов были вымышленными, но носили слишком близкое сходство с реальными местами и людьми, послужившими для меня прототипами. Слишком много народу узнало в них себя и решило, что только кто-нибудь из местных мог написать «Джейн Эйр» и «Ширли». Вот так следы и привели Каррер Белл к порогу моего дома.
Извозчик высадил меня в начале дороги, ведущей на вершину холма, где стоял серо-кирпичный дом приходского священника — мой дом. Хотя я отвратительно себя чувствовала и валилась с ног от усталости, на сердце стало легко, как не было ни разу с того момента, когда я увидела Слейда в Бедламе. Душевный подъем охватил меня, и я вдруг поняла, каким должен быть мой следующий шаг.
Чтобы найти Слейда, я должна сначала найти Кавана, а чтобы найти Кавана, мне следует вернуться к отправной точке, откуда началась вся эта история.
К сожалению, не обошлось без осложнений.
Пока тащилась вверх по склону, я повстречала Артура Белла Николса, викария моего отца. Он заковылял рядом со мной. Это был высокий, плотного телосложения мужчина с тяжеловесными чертами квадратного лица, украшенного густыми черными бровями и бакенбардами.
— Вернулись из Лондона, да? — спросил он со своим сильным ирландским акцентом.
Он не упускал ни малейшей возможности поговорить со мной, особенно в последнее время. Не знаю почему, ибо между нами было мало общего. Мистер Николс был флегматичным консервативным человеком, строго соблюдавшим правила поведения духовного лица, мою же жизнь трудно было назвать консервативной. Я недолюбливала его, а сегодня была особенно не в духе отвечать на его навязчивое внимание.
— Если бы я не вернулась, вы вряд ли видели бы меня сейчас перед собой, не так ли? — огрызнулась я.
Он добродушно рассмеялся, словно я весело пошутила. Мне хватило такта почувствовать себя пристыженной, потому что он был в сущности хорошим человеком: усердным в исполнении своих обязанностей и надежным помощником моего отца, добрым со всеми и всеми любимым. Мои ужасные приключения в Лондоне едва ли могли служить оправданием плохого обращения с ним.
Я заставила себя улыбнуться и вежливо продолжить разговор.
— Хорошо снова оказаться дома. Случилось ли здесь что-нибудь интересное за время моего отсутствия?
— Я ездил в Хебден Бридж навестить друзей, — охотно отвечал мистер Николс. — Они все читают книгу под названием «Ширли» некоей Каррер Белл. — Его глаза сверкнули. Ему нравилось делать вид, будто личность Каррер Белл по-прежнему остается секретом, потому что это был единственный наш якобы общий секрет. Произнося это имя, он всегда акцентировал слово «Белл». Видимо, ему казалось, что я не просто так выбрала для своего псевдонима его второе имя. Я никогда ему не говорила, что это шутка, которую мы с сестрами сыграли с ним. — Они много говорили об эпизодах, связанных с викариями.
Об этих эпизодах много говорили все, поскольку викарии в книге имели много общего с местным духовенством. Я вывела их дураками. Одним казалось, что созданные мной портреты были весьма точны. Другие осуждали меня за окарикатуривание Божиих слуг. Мистер Николс находил эти эпизоды смешными. Он зачитывал их вслух всем, кто соглашался его слушать.
— Особенно им понравился мистер Маккарти. — Это был персонаж, списанный с мистера Николса. — «Будучи человеком, он, разумеется, имел и свои недостатки; впрочем, это были недостатки, кои многие назвали бы скорее достоинствами. Во всем остальном он был здравомыслящим и рациональным, прилежным и отзывчивым существом», — процитировал он и горделиво улыбнулся. Я пожалела, что обошлась с ним в романе мягче, чем с другими священниками: он решил, будто это означает, что он мне нравится. Когда мы дошли до дома, мистер Николс последовал за мной вверх по ступенькам.
— Я на минутку — мне надо поговорить с вашим отцом, — объяснил он и игриво добавил: — Внутри вас ждет сюрприз.
Поскольку за последние дни сюрпризов у меня было столько, что хватило бы до конца жизни, я открыла дверь с опаской. Мне навстречу в холл выбежала моя лучшая подруга Эллен Насси в отделанном кружевами зеленом платье, оттенявшем ее светлые волосы:
— Шарлотта! — Светясь улыбкой, она крепко обняла меня.
— Эллен! — Я была рада видеть ее, хотя время для визита она могла выбрать и получше. — Что ты здесь делаешь?
— Я узнала, что ты возвращаешься из Лондона, и решила заскочить. — Она засмеялась, и ее светло-голубые глаза заискрились от возбуждения. Хоть Эллен было уже тридцать четыре года, она часто вела себя как та школьница, какой была, когда мы с ней познакомились. — Мне не терпится услышать рассказ о твоей поездке!
С тех пор как Эллен узнала, что я — Каррер Белл, она жадно интересовалась моей литературной карьерой. Сначала, правда, обиделась на меня за то, что я не рассказала ей об этом сразу, но, добродушная по натуре, долго сердиться не могла. Она получала косвенное удовольствие от причастности к моей жизни, поскольку ее собственная была весьма уныла. Ей, родившейся в состоятельной семье, никогда не приходилось зарабатывать себе на жизнь. А поскольку замуж она не вышла, то убивала время тем, что навещала друзей и занималась художественной вышивкой, и еще она заботилась о престарелой матери. Когда-то я завидовала ее достатку; теперь — сочувствовала ее зависимости и скуке и старалась, сколько могла, делиться с нею своими радостями.