Страница 172 из 176
Они подожгли архив. Это было нетрудно. Бумаг было много, а написанные на них слова были сухи, в них не было ненужной мокроты — слез, пота и крови. История Германии полыхала огнем, как и сама Германия.
Они вырвались из помещения архива, смяв немногочисленный кордон русских. Бой уже кипел на всем первом этаже, вокруг всех намеченных точек прорыва. Их батальон должен был захватить угловую башню. Они вытеснили русских с первого этажа, потом со второго, загнали на третий, на чердак, на крышу и скинули вниз.
Юрген, Красавчик и Брейтгаупт сидели на крыше. Они дошли до конца, они дошли до точки. Брейтгаупт пустил фляжку со шнапсом по кругу, они закурили по сигарете, они сидели и смотрели вокруг, на большее не было сил.
Солнце стояло у них над головой.
Вдоль стен Рейхстага ползла вверх дымовая завеса от горевшего первого этажа. В здании Кролль–оперы шел бой, русские шли на штурм.
— Вот черт, — сказал Красавчик, — наши отбили оперу. Кто бы мог подумать!
— Молодцы, — сказал Юрген.
Со стороны Бранденбургских ворот к Рейхстагу двигалось четыре «тигра», за ними, короткими перебежками, рота солдат.
— Они идут нам на помощь, — сказал Красавчик.
Юрген промолчал. Эти солдаты не шли к ним на помощь, они стреляли не вперед, а назад, они отходили, последние, возможно, защитники позиций вокруг Бранденбургских ворот. Юрген знал, что ими движет. Отчаяние — всеми ими двигало сегодня только отчаяние, это был последний всплеск.
В небе над ними вальяжно проплыла эскадрилья русских штурмовиков. На этот раз они несли не бомбы, а большое красное полотнище с надписью: «Победа!» Казалось, что им нет дела до боя, идущего внизу на земле.
— Они празднуют победу, — дошло до Красавчика.
Юрген сидел и смотрел на красный флаг, прикрученный к конной статуе над главным входом в Рейхстаг. Вокруг, на фронтоне, во всех окнах, в трещинах разбитых снарядами стен, торчали флажки поменьше, всех оттенков красного. Как разукрашенная барка, плывущая в день праздника по Эльбе, подумал Юрген. Или как толпа на демонстрации, вспомнил он вчерашнее столпотворение в вестибюле.
— Они празднуют Первое мая, — сказал он. — С празднованием победы им придется подождать. Они еще не победили. Нас они не победили.
Солнце клонилось к закату. Бой вокруг Рейхстага стихал, а внутри все больше концентрировался вокруг их башни.
— Отходим, — сказал подполковник Фрике.
— Прорываемся, — сказал обер–лейтенант Вортенберг.
— Возвращаемся, — сказал Юрген.
Вокруг бушевал огонь, горела деревянная обшивка коридоров и комнат, пол и ковры под ногами, сафьяновые кресла и диваны мерзко чадили, назойливо свистели пули. Они бежали сквозь дым и огонь, накинув кители поверх касок и натянув перчатки на руки. Они не помышляли об ответном огне. Огня тут хватало и без них.
* * *
Они скатились в подвал. Русские их не преследовали. Они вообще не горели желанием лезть в эти катакомбы.
— Мы простояли без дела целый день, — сказал Дитер, он не выглядел разочарованным.
На нарах скрипел зубами от боли Отто Гартнер. Грудь и живот его были перебинтованы, три проступающих красных пятна от правой ключицы к желудку показывали отметины от автоматной очереди. Фрау Лебовски набирала в шприц раствор морфия из ампулы.
— Последняя, — сказала она.
— Отто сам приполз по коридору, — сказал Дитер, — мы заметили его наверху лестницы.
Юрген потерял Гартнера из виду в самом начале боя, там, у дверей архива, он и нарвался, а потом нашел в себе силы проползти почти семьдесят метров по коридору.
— Там еще был Готти, он был мертвый, — сказал Дитер, — мы отнесли его к мертвым.
— Готтхард фон Лорингхофен, суша была не для него, — сказал Красавчик.
— Где на этой земле место для нас? — спросил Юрген.
Ему никто не ответил. Никто не знал ответа. Он сам его не знал.
Юрген позволил себе часовую передышку, потом поднялся и двинулся в глубь подземелья. В глазах мелькали тени, появлялись и пропадали. Но одна не захотела пропадать, хотя Юрген специально протер глаза. Она была небольшой, как домовой, и жалась к стене подвала. Потом она отлепилась от стены, двинулась ему навстречу, превратилась в фигурку мальчика.
— Привет, Арчи, — сказал Юрген, — зачем ты здесь?
— А вы не будете смеяться? — спросил мальчик.
— Нет, — ответил Юрген. — Мне сейчас не до смеха.
— Другие смеялись.
— Они сошли с ума. Говори, не бойся.
— Я могу вывести вас отсюда.
— И чего здесь смешного? Конечно, можешь. Раз ты пришел сюда.
— Я специалист по тоннелям, — сказал мальчик, приободряясь.
— Я помню об этом, — сказал Юрген. — Я вспоминал о тебе со вчерашнего дня. Как жаль, думал я, что с нами нет Артура Вайзера, специалиста по тоннелям.
— Вас много? — деловито спросил Артур.
— Не знаю. Я пока ничего не знаю. Еще ничего не ясно. Нам нужно время. Пойдем со мной, мы все вместе примем решение.
— Нет, я буду ждать вас здесь. Столько, сколько надо. Вот, возьмите мелок для меток на стенах.
— Ты предусмотрителен.
— Я окончил специальные курсы. Я был одним из лучших.
— Ты лучший, Артур Вайзер.
* * *
Подполковник Фрике бросил на Юргена короткий взгляд, понимающе кивнул, но ничего не спросил. Фрике сидел поодаль от всех, он выглядел сильно расстроенным, его губы иногда шевелились, произнося: «Все кончено!» — так, по крайней мере, показалось Юргену.
Он опустился на пол между Красавчиком и Брейтгауптом. Тот протянул ему кружку со шнапсом.
— Ты ведь выведешь нас отсюда, Юрген? — тихо и вкрадчиво сказал Красавчик, вопрос звучал только в строе фразы, но не в тоне.
Юрген неспешно выпил шнапс, вытер губы.
— А что, уже пора? — спросил он.
— Русские передали очередное предложение о капитуляции, — совсем другим голосом принялся рассказывать Красавчик, — начальство передало, что они требуют прислать для переговоров высокопоставленного офицера, не ниже подполковника. Полагаю, это было требование Фрике, — сказал он с легкой усмешкой.
— Они тянут время? Зачем? — спросил Юрген.
— Ждут какого–то важного сообщения, так было объявлено по гамбургскому радио.
— По гамбургскому? — удивился Юрген.
— Чрезвычайно важного и горького, — сказал Красавчик.
— Кажется, поймал! — воскликнул Йорген Йоргенсен, пристроившийся у своего радиоприемника. Из того неслись какие–то хрипы.
— Это Вагнер, «Гибель богов», — продемонстрировал свою ученость Граматке, приподнимаясь на локте.
— Ни хрена в подвале не поймаем, — сказал Красавчик.
— Антенна не повреждена, хватило бы батарей, — сказал Йорген, он был спокоен как истинный викинг.
Музыка прервалась.
— Ставка фюрера сообщает о том, что наш фюрер Адольф Гитлер сегодня днем пал за Германию на боевом посту в рейхсканцелярии, до последнего вздоха борясь против большевизма. 30 апреля фюрер назначил своим преемником гросс–адмирала Дёница, ставшего президентом и главнокомандующим вооруженными силами рейха. Рейхсканцлером Германии назначен рейхсминистр Геббельс.
— Дрит! [98]— сказал Йорген.
Остальные молчали. Известие о смерти фюрера не потрясло их, они видели слишком много смертей за время войны, а последние два дня и вовсе провели на грани жизни и смерти. Оно скорее принесло им некоторое облегчение — за годы службы они привыкли к определенности. Войне конец — вот что они вывели из этого сообщения. Как бы каждый из них ни относился к фюреру, он был для них олицетворением рейха, его добрым или злым гением, если они в конце войны и надеялись на чудо, то это чудо мог явить только фюрер, никто иной.
— Плевать я хотел на Геббельса! — выразил Красавчик общие чувства.
— А Готти бы новый президент понравился, он боготворил Дёница, — сказал Дитер.
— Нашел кого боготворить — начальство! — фыркнул Красавчик.
Фрике сидел с каменным лицом. Его мало интересовало происходившее. Казалось, что он уже знал все заранее.
98
Dritt (норв.) — дерьмо.