Страница 149 из 176
Он сидел в укрытии на переднем скате холма, почти у самой вершины. Его обустроили артиллеристы для корректировщиков огня. Пока корректировать было нечего и артиллеристы не возражали, тогда Юрген по ночам располагался здесь для наблюдения. После отъезда Эльзы он назначил сам себя в полуночную смену, против правил без напарника, чтобы побыть одному, и каждую ночь приходил сюда, часто задерживаясь дольше положенного срока. Здесь был широкий обзор и хорошая слышимость. Он часами сидел и всматривался в русские позиции — не мелькнет ли огонек, не блеснет ли штык, не прокатится ли по земле подозрительная темная волна. А в ту ночь он еще и обеспокоенно вслушивался в урчание танковых моторов.
Из–за спины, с обратного ската холма, доносились еще одни непривычные звуки, это переговаривались солдаты. Юрген давно скомандовал отбой, но из всего отделения спать завалился один лишь Брейтгаупт, его ничем нельзя было пронять, он мог спать в любой ситуации. У всех остальных сна не было ни в одном глазу, они все больше заводили себя разговорами о грядущем контрнаступлении под канонаду пропагандистских залпов русских немцев.
Юрген чуть пригнулся, щелкнул зажигалкой, прикурил сигарету. Кто–то вошел в укрытие, опустился рядом на лавку.
— Привет, Юрка, — раздался голос из далекого детства.
— Привет, Ули, — сказал Юрген. Он глубоко затянулся, выпустил струйку дыма и только после этого спросил: — Как ты меня нашел?
— Спросил у твоих солдат, где фельдфебель Юрген Вольф. Они показали. И посоветовали по–дружески не беспокоить тебя, ты этого не любишь, можешь и в глаз дать, — с усмешкой сказал Ули.
— Наряд вне очереди, если попусту, — проворчал Юрген.
— Они сказали: два. А ты уже, оказывается, обер–фельдфебель. На какой ерунде можно было погореть! — рассмеялся он и, спохватившись, но все равно иронично: — Поздравляю!
— А ты — капитан?
— Майор.
— Наш обер–лейтенант так и подумал.
— Это такой высокий симпатичный парень?
— Он предлагал тебя расстрелять.
— Симпатичный парень, — повторил Ули.
— Как ты меня нашел? — еще раз задал свой вопрос Юрген.
— Это было просто. Мы знаем расположение всех ваших частей, а уж о перемещении знаменитого 570–го ударно–испытательного батальона приказано докладывать лично командующему фронтом, — брат подкалывал Юргена, как в детстве. — Это было просто, — повторил Ули, такая у него была манера разговора, ее Юрген тоже помнил, — вы, штрафники, всегда на передовой, даже идти далеко не надо.
— А ты, как я успел заметить, всегда за передовой.
— Это с какой стороны посмотреть. С нашей — за.
— С вашей, — искаженным эхом отозвался Юрген. Тему «ваши — наши» обсуждать не хотелось, тут можно было разругаться вдрызг. Этого тоже не хотелось. — Как ты меня узнал? — спросил Юрген.
— Логика. Возраст, фраза в конце, сказанная на чистом русском, бессмысленная со всех точек зрения помощь в побеге. Со всех, кроме одной. Совокупность фактов могла иметь только одно объяснение, и это объяснение следовало принять за истину, какой бы невероятной она ни казалась. Элементарная логика.
Юрген ощутил легкое разочарование, даже обиду. Конечно, если бы брат сказал что–нибудь о зове крови, он бы посмеялся над этим, но холодная «логика» была еще хуже. Смех, как ни крути, лучше разочарования и обиды.
— Для проверки я по нашим каналам запросил материалы из личного дела отца, — продолжал между тем Ули, — уж месяц как получил. Вот, посмотри.
Он вложил что–то в руку Юргену. Фотография, определил тот на ощупь. Щелкнул зажигалкой и тут же затушил огонек. Ему хватило этого мгновения. Эта фотография всегда стояла в рамке на тумбочке у кровати матери. Мать, отец и посередине он, Юрген: отец держит руку на его плече, отец был высоким, а он, Юрген, всегда маленьким, в мать. Это была, наверно, последняя фотография отца, вскоре его арестовали, и едва ли не единственная, где они были сняты втроем, во всяком случае, других Юрген никогда не видел.
Теперь Ули щелкнул зажигалкой, осветил фотографию.
— Какой волчонок! — ласково сказал Ули. — Ты совсем не изменился. Тебя легко было узнать.
Юрген смотрел на себя, пятнадцатилетнего. Он себя не узнавал.
— Ты огонек–то притуши или хотя бы опусти пониже, — сказал он, — а то словишь ненароком пулю от своих. — И, ворчливо: — Развели снайперов.
— Какие снайперы! — усмехнулся Ули. — Не видно ни зги. Спят без задних ног.
Но зажигалку все же загасил. Юрген задрал голову вверх. На чистом небосводе слабо прорисовывался тонкий серпик луны, мерцали звезды. «Дрянь погода, — подумал Юрген, — завтра с утра жди бомбежки. Ну, хоть отосплюсь».
— Ты, помнится, танкистом был, — сказал он.
— Был. Попытался стать. Мне всегда техника нравилась, вот и подал в танковое. То есть сначала в летное, но по росту не прошел, — слишком высокий. В танке мне тоже было тесновато, но — взяли. Да и танки тогда были — смешно вспомнить! — Он действительно рассмеялся. — Техника техникой, но как я сейчас понимаю, в танковое я подался, лишь бы наперекор отцу сделать, по–своему. Он ведь против был, у него свои планы были о моей военной карьере, все убеждал меня… Чем больше убеждал, тем крепче у меня было желание сделать наоборот. У нас с отцом всегда так выходило, сколько себя помню. Он как приедет, так уже через час за ремень хватается, так я его доставал. Драл меня нещадно, к дисциплине и послушанию приучал, да все без толку. Это ты у нас был пай–мальчиком, всегда папу–маму слушал, если бы не я, вырос рохля рохлей.
У Юргена были совсем другие воспоминания о детских годах, прямо противоположные, но он промолчал.
— Но от судьбы не уйдешь, — продолжал Ули, — все равно в разведке оказался, пусть и армейской. Как у нас говорят, яблочко от яблони недалеко падает. — Он остановился, осекшись.
— У нас говорят: не от яблони, а от дерева, — сказал Юрген после едва заметной паузы.
— Правда?
— У меня есть товарищ, он только пословицами и изъясняется, он говорит: от дерева.
Они немного поговорили о нюансах языка, заинтересованно и горячо, как будто не было сейчас темы важнее. Они, поддерживая друг друга, убегали прочь от скользкой темы. Ули, расслабленный воспоминаниями, сболтнул лишнего, так ему показалось. Юргена информация об отце не то чтобы сильно поразила, в глубине души он был готов к чему–нибудь эдакому, это был один из возможных вариантов, которые подспудно крутились в его голове. Но ее нужно было хорошенько обдумать, наедине, не сейчас. Расспрашивать же брата было бесполезно, наврет ведь в три короба по их шпионскому обыкновению, только хуже будет. Уж лучше о языке, тут и думать не надо, знай себе говори, это выходило само собой.
— Ты стал настоящим немцем, — сказал Ули, — немецким немцем.
— А ты стал русским, — уколол все же брата Юрген и уточнил, чтобы совсем без иллюзий, — русским русским.
— Ну вот и поговорили, — весело сказал Ули, он нисколько не обиделся, это было хуже всего.
— Поговорили, — сказал Юрген. — А ты зачем заходил?
— Горазд ты вопросы задавать, — усмехнулся Ули. — Уж насколько я люблю задавать разные вопросы, но до тебя мне далеко. Да ты и в детстве был такой. Отбою не было от твоих как да почему. Как же ты меня доставал!
— Ты зачем заходил? — повторил свой вопрос Юрген.
— Настойчивый… Да просто так, шел мимо, дай, думаю, зайду, проведаю братишку, посмотрю, как ему служится, узнаю, не обижают ли товарищи, по шее им надаю, если что не так. Они мне много чего рассказали, как я понял, моя помощь не требуется. Да! Ценную информацию получил, брат, оказывается, уже обер–фельдфебель, скоро фельдмаршалом будет.
— А больше тебе никакой информации не было нужно?
— От них и тебя — нет! — рассмеялся Ули. — Сам могу поделиться. — Голос его посерьезнел. — В ближайшие дни мы начнем большое наступление…
— Тоже мне новость! — хмыкнул Юрген, но внутри у него екнуло.
— Полагаю все же, что для тебя и твоих товарищей это — новость, причем неприятная. А вот для вашего командования и всей берлинской камарильи…