Страница 85 из 97
— Завещание с концом света, как мне кажется, плохо вяжется? — спросил я.
— Одно другому не мешает, — хмуро ответил Федька Романов.
— Вот и я так думаю! — воскликнул Иван.
Я удивленно посмотрел на племянника. Раньше он всем подряд перечил и норовил на своем настоять, мне казалось, что даже излишне своевольничал, мог бы и прислушаться иногда к советам умных людей, к моим, например. А тут вдруг такое единомыслие. С чего бы это? И не слишком ли большую власть над Иваном забрали в последнее время Федька Романов и его отец? Но все эти мысли я в себе удержал, а вслух спросил дозволения текстик посмотреть. Иван протянул мне бумагу, и лишь взял я ее в руки, как в глазах у меня потемнело — передо мной была духовная брата моего, вся испещренная каракулями на полях.
— Да что же вы делаете, ироды окаянные! — не сдержался я.
— А что такого особенного? — удивился Иван, глядя на меня невинными глазами. — Нам же нужен был образец? Вот мы и взяли. Обрати внимание, копию неподписанную. А чтобы лишнего не писать, мы на полях пометки свои сделали.
После такого я их больше корить не стал, все одно не поймут, и принялся внимательно изучать записи на полях. То есть я, конечно, сразу же в конец залез, увидел, что имя наследника не проставлено, а после этого стал внимательно записи изучать. Нет, на духовную это не было похоже, больше на какой-то договор, потому как Иван с Федором там одновременно действовали, вроде как братья. И договаривались они, что будут действовать заодно до тех пор, пока все государство под свою власть не приведут, и войско у них будет общее, и казна. А после того как Иван воцарится вновь на дедовском престоле, тогда он Федору отдельный удел выделит. Господи, да такого удела не знала Земля Русская! В нем и Суздаль, и Шуя, и Ярославль! Это же новый раздел державы! Одну трещину еще не залепили, а уже о новой думают. Бедная Русь!
Тут мои мысли новое направление приняли. А если это не раздел? Тогда что? Кому такой удел дают? То-то и оно — наследнику! Вот, значит, на что Захарьины замахнулись. Тоже мне, нашли наследничка!
Но, видно, такой уж день у меня неудачный выдался — мысль за мыслью набегала, тесня голову, одна другой хуже. Дошло до меня вдруг, что Федька Романов очень даже может быть наследником, далеко не последним в очереди. Ведь он был — племянником! Я о предсказании брата моего никогда не забывал, но как-то сроднился с мыслью, что мой сын на престол взойдет, и никого другого не рассматривал. Но ведь племянник — понятие широкое, дети князя Владимира Андреевича — они тоже племянниками Ивану приходятся, и дети братьев блаженной царицы Анастасии — тоже. Все следующее за нами с братом поколение в племянники попадало. То ни одного кандидата на престол не было, кроме будущих детей Ивана Молодого, а теперь с учетом обширности нашей родни от них в глазах зарябило.
Если по крови судить, то князь Владимир Андреевич и сын его ближе всех к трону стоят, с другой стороны, тот же Федька Романов, хоть и не кровный родственный, но на степень ближе. Если, не дай Бог, с Иваном что случится, то… Нет, об этом даже думать не хотелось!
Конечно, род наш обширен и чужаков на престол не допустит, но вот и бояре Колычевы еще совсем недавно славились крепкой и многочисленней родней, и где теперь они все? И близкие, и дальние? И не на одних Колычевых такой мор в последний год напал.
Один лишь человек мог Захарьиным-Романовым помешать — я. Если бы у меня сын родился. Мы с княгинюшкой об этом уж и мечтать перестали, чтобы души друг другу не травить, но у Захарьиных на этот счет свое мнение могло быть.
Вот тут мне в первый раз стало страшно. Не за себя — за нас с княгинюшкой.
Оглянулся я в страхе вокруг, окинул взглядом новым жизнь нашу слободную. Жизнь, в сущности, не очень поменялась после захвата Москвы и последующих побед Ивановых, люди поменялись. То есть все старые злодеи, Ивана окружавшие, были на месте, но и много новых появилось. К старым я уже привык, знал, чего от них ожидать можно, а вот новые внушали мне беспокойство. Новообращенные всегда отличаются избыточным рвением, поэтому от опричников последнего призыва я ожидал невиданных доселе злодейств.
Но даже на их фоне двое особенно выделялись — Григорий Лукьянович Скуратов да Васька Грязной. Появились совсем недавно ниоткуда, а уже огромную власть забрали, Иван их к себе каждый день призывал и к словам их прислушивался. С Васькой-то Грязным все было достаточно просто и ясно. Этот веселостью брал и неистощимостью в выдумке всяких потех. Прежние развлекатели — Федька Басманов да Афонька Вяземский — Ивану, как видно, несколько надоели и шутки их приелись, вот он и завел себе нового шута. А тот и рад стараться. Внешность имел самую располагающую: ражий светловолосый детина с открытой белозубой улыбкой и вечно смеющимися глазами, выпить мог ведро, не пьянея, а утром после сна краткого росой умоется — и опять молодец! Но при этом между всякими шутками-прибаутками нашептывал Ивану на ухо вещи серьезные, особливо часто клеветал на всех окружающих подряд. Я это сам слышал, не буду убеждать вас, что случайно, — нарочно подслушивал и не видел в этом никакого умаления своего достоинства, должен же я знать, что вокруг происходит и кто как на Ивана влиять пытается. Да, не прост был Грязной, совсем не прост!
Что уж говорить о Скуратове! Наружность его являла полную противоположность Васькиной, был он невысок ростом, но кряжист и чем-то напоминал дубовую колоду или плаху, к которой питал особое пристрастие. Лицо имел самое разбойничье: нос свеклой по форме и цвету, торчащие в стороны мясистые уши, низкий лоб, жесткие волосы, растущие почти от бровей, и сами брови такие лохматые, что прикрывали тусклые, никогда не мигающие глаза. Какое-то подобие улыбки на его лице я видел единственный раз при обстоятельствах, явно неподходящих, — на казни, но об этом я вам еще расскажу. И должность Скуратов занимал соответствующую — заведовал Разбойным приказом. Как ему удалось взлететь столь высоко за столь короткий срок, ума не приложу, вероятно, за счет того, что он раскрыл несколько заговоров среди опричников. Он вообще принялся порядок в опричнине наводить, каждого, независимо от положения и заслуг, держал под подозрением и до самых сокровенных тайн докапывался. Боялись его страшно и за лютость и рвение окрестили Малютой, все его так вскоре и стали звать, даже Иван, а Скуратов на это нимало не обижался или виду не показывал. Похоже, только я один из какого непонятного мне чувства продолжал величать его христианским именем — Григорий Лукьянович, да еще земские, посещавшие изредка Слободу, так уважительно к нему обращались, видно, недобрая слава о нем и до них дошла.
Несмотря ни на что, Скуратов меня сильно занимал, было в нем что-то не то, какое-то несоответствие. Я ведь генеалогией никогда не пренебрегал, почти все из крови и рода выводил, и именно тут у меня концы с концами не сходились. Начнем с того, что Скуратов был из рода князей Вельских. Это он худородным Захарьиным да Басмановым мог сказки рассказывать о низком своем происхождении, я-то без Разрядных книг мог его родословную воспроизвести. Вот, сами посудите, сестра князя Степана Вельского была замужем… Нет, так длинно получится, дерево Вельских хоть и недавно на нашу почву пересажено, но очень раскидисто, вы уж тут мне на слово поверьте, что Скуратов такой же Вельский, как Романовы — Захарьины, а Басмановы — Плещеевы. Конечно, в семье не без урода, на всякой яблоньке найдется корявая ветка, вниз растущая. Тут я смотрю на яблочки, что на той ветке висят. Так вот, у Скуратова те яблочки были как на подбор. Три взрослые дочери, благонравные и пригожие девицы, я с ними со всеми на разных этапах жизни моей сталкивался, потому говорю это не с чужих слов, все сделали хорошие партии, так что из трех зятьев Скуратова, Юрия Глинского, Дмитрия Шуйского и Федора Годунова, последний был ниже всех по достоинству, шутили даже, что это был брак по любви. Знал я и сына Скуратова — Михаила, он вслед за отцом в Слободу прибыл. Очень достойный юноша, чистый и благовоспитанный. Я был бы счастлив, если бы он и подобные ему Ивана окружали и были бы товарищами его игр. Но Михаил в Слободе не прижился, по чистоте и горячности сердца своего он не раз возмущение нравами слободскими выказывал, из-за чего всякие стычки выходили, так что отец с большим трудом добился у Ивана отправки сына в полк, который нес сторожевую службу вокруг Москвы.