Страница 37 из 40
Она была беспокойна, взволнована, мучима страшными предчувствиями надвигающейся беды. Когда она сняла наушники, злясь на саму себя, в дверь настойчиво позвонили. Это был не просто звонок, это был непрекращающийся крик о помощи, он звенел и звенел, пока дверь не открыли. Она услышала знакомый зловещий голос:
— Где твоя сестра?
Элиза узнала голос и узнала интонации. Она испугалась. Она слышала, как тяжелые ботинки прогрохотали по лестнице, дверь распахнулась, и в комнату ворвался Лестер. Он был в рабочей спецовке, значит, приехал прямо со стройки. И он был вне себя от злости. Подойдя к ее кровати, он протянул руки и схватил ее за плечи. Он безжалостно затряс ее, железные пальцы так вдавились ей в тело, что оставили синяки.
— Вели своей шайке прекратить это! Скажи своим вандалам, чтобы они перестали нам мешать. Все, вы меня убедили, Я понял, что вы никогда не простите нас за то, что мы начали строительство в этом чертовом лесу. — Он еще раз сильно встряхнул ее напоследок и убрал руки. Потом вдруг уронил голову на грудь. — Хорошо, я все понял. Я ненавижу себя и своего деда. А теперь пора прекратить это опасное безумие!
Ошеломленная, с пульсирующей болью в голове, она подняла на него обезумевшие, перепуганные глаза и хрипло проговорила:
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
Он наклонился над ней, в лице его появилось нечто зловещее.
— «Я не понимаю, о чем ты говоришь», — жестоко передразнил он ее. — Я тебе скажу, о чем я говорю. Я имею в виду дом, уже почти полностью законченный, отделанный внутри, с мебелью, с оборудованием — мы собирались его открыть для осмотра как образец... — Он вдруг остановился, словно пораженный какой-то мыслью. — Тот самый дом, который ты так тщательно осматривала в ту ночь, когда на тебя бросилась собака...
Она прошептала:
— Дом на том месте, где раньше стоял граб?
— Тот самый. Который ты должна ненавидеть. — Он остановился. — Я вижу, ты и сама уже все знаешь. Мне продолжать?
Она еле выговорила:
— Пожалуйста.
— Теперь в этом доме нет стекол — все разбиты. Краской — по великолепной иронии купленной в нашем магазине красок — испачканы все стены внутри, в каждой комнате. Все кухонные приспособления выломаны и разбиты, почти вся мебель разломана на кусочки. Что, мне продолжать?
Она прижала руки к щекам, расширив глаза от ужаса при страшной мысли. Она вспомнила: «Я там часто бываю» — так сказал Фил. .
— Прости, Лестер, — едва смогла прошептать она. — Я ничего об этом не знаю.
— Ой, только не надо строить из себя невинную овечку. Я знаю, ты к этому причастна, несмотря на то что ты снова спуталась с Говардом Билем — возможно, только для прикрытия. Перестань покрывать Фила Полларда. Он ведь и есть преступник? Нанял шайку бандитов, он стоит за всем этим. При твоей преданной, любящей поддержке.
Она посмотрела на него с недоумением.
— Любящей поддержке?
— Ты вовсе не такая чистая и безыскусная, как хочешь выглядеть, перестань притворяться, что между вами ничего нет, когда я отлично знаю...
Она прижала ладони к щекам.
— Прекрати! — Она чуть не зашлась в истерическом смехе от иронии всего происходящего. Сегодня утром Фил Поллард обвинял ее в связи с Лестером. А теперь Лестер обвиняет ее в том же самом, только с Филом.
Он воспринял ее восклицание как признание причастности. Он продолжал, немного тише:
— Теперь этим будет заниматься полиция. До сих пор я не хотел ее вмешивать, потому что... — Он замолчал, но она знала, что он собирался сказать дальше. Он продолжал: — Потому что всем станет об этом известно. Теперь все изменилось. Прости, Элиза, но я вызываю полицию.
Она умоляюще посмотрела на него. Если бы она могла убедить его отложить звонок в полицию хоть на немного, она могла бы успеть переговорить с Филом, упросить его прекратить, может быть, убедить его в бесплодности его действий.
— Пожалуйста, Лестер, прошу тебя, подожди, — прошептала она. — Еще хотя бы несколько дней. — Но по его безжалостному взгляду она поняла, что молит его напрасно. В его взгляде читалась одновременно жалость и омерзение.
— Неужели ты так безумно влюблена в этого мужчину, что попытаешься убедить меня не прибегать к совершенно обоснованной в данном случае помощи полиции с целью пресечь его преступные действия?
Она встала.
— Это не Фил, Лестер! Клянусь, это не он! — Она схватила его за руку, чтобы заставить выслушать себя, но он яростно оттолкнул ее, вышел из комнаты, спустился и хлопнул дверью.
На пороге стояли отец и Роланд.
— Что такое случилось?
Она без сил опустилась на кровать, глядя на них, но не видя.
— Лестер приходил. Он... он... — Она не смогла продолжать. Бросившись на постель лицом вниз, вцепилась в подушку и зарыдала отчаянно и беспомощно.
На следующий день Фил не пришел в магазин. Элиза даже не смела думать почему. Она была подавлена и молчалива, время от времени ловила на себе изумленный взгляд Клары. Однако та ни о чем ее не спрашивала, видимо догадываясь, что, если бы она это сделала, Элиза просто разрыдалась бы. Так медленно ползли утренние часы. В глубине сознания Элизы затаился невыразимый страх. Каждый раз, когда звякал колокольчик у входа в магазин, она думала: «Это полиция!» Каждый раз, когда она слышала, что Клара разговаривает с посетителем, она думала: «Это не полицейский ли расспрашивает ее про меня?»
Наступило время обеда, но ее так и не пришли арестовывать. Она спросила Клару:
— Хочешь помогу тебе в магазине сегодня после обеда?
— Нет, милая, я сама справлюсь. Иди домой и отдохни хорошенько.
Но Элиза не могла отдыхать. Она взялась за домашние дела, надеясь, что это даст выход ее беспокойству. Но из этого ничего не получилось. Она поймала себя на том, что весь день настороженно прислушивается, не раздастся ли роковой звонок в дверь, который возвестит о приходе полиции. Ей не приходило в голову, что, даже если бы они и пришли, ее невиновность была бы довольно скоро доказана, после первого же допроса. Но из-за того, что Лестер считал ее виновной, она сама считала себя таковой.
Вечером она осталась одна. Роланд ушел к Кларе, а у отца были вечерние занятия в колледже. Элиза стояла у окна, утомленная постоянным напряжением, полная нервного возбуждения, которое не хотело ее отпускать. Она смотрела на дождь, который впитывался в землю, и поеживалась, чувствуя прохладу апрельских сумерек. Низко и мрачно нависали тучи, и небо потемнело раньше времени.
Она не могла больше оставаться одна в доме, где ей нечем было заняться, кроме как бороться со своими страхами. Она изгонит этого демона вины, она пойдет на стройку. Элиза побежала наверх и надела новую красную куртку и брюки, натянула сапоги и заправила в них штанины. Плотно завязала шнурок капюшона под подбородком и вышла из дому.
Зачем, спрашивала она себя, шлепая по лужам и слизывая капли дождя, попадавшие ей на губы, она вышла из дому в такой вечер? Дождь шел сплошной пеленой, воздух был наполнен паром, все тонуло в тумане. Прохожие смотрели на нее с интересом, восхищаясь цветом ее одежды и твердостью походки. К тому времени, когда Элиза добралась до входа в поместье, она уже перестала искать причину своего внезапного решения прийти сюда. Наверное, это был инстинктивный порыв или женская интуиция, но, как бы то ни было, место манило ее.
Она остановилась и прислушалась, в тихом влажном воздухе ничего не было слышно, кроме ее собственного дыхания. Все вокруг замерло в ожидании, в жуткой удушающей тишине, которая давила и страшила ее. Тишина заставила ее быть осмотрительной, она осторожно озиралась по сторонам, вспоминая, как в последний раз входила в лес накануне того дня, когда деревья были повалены.
Воображение играло с ней злые шутки, наполняя это место призраками деревьев, которые вернулись потребовать назад землю, принадлежавшую им веками. По спине ее прошла холодная дрожь. От приступа страха волосы встали дыбом. Как памятник невозвратным прошлым временам, перед ней высился дом, построенный на месте старого граба, дом, который был варварски разгромлен кем-то, кем овладело бешеное желание мести.