Банджо

— Ну, такая уж у него работа. Во всем система виновата.

— Система или не система, но я знаю, что он просто жулик!

Они ехали домой молча. Гэс не подгонял лошадей, позволяя им бежать ровным шагом. Вдруг Мартин сказал:

— Я возьму эту тысячу долларов и куплю себе “форд”. Буду возить мать в церковь.

— Поступай как знаешь. Я не возражаю. — Гэс вдруг почувствовал большую усталость. Какой смысл было добиваться справедливости от банкира, если сам Мартин вел себя так нелепо! — Может быть, ты бы лучше попробовал выменять пару ферм на трактор.

— А вот это неплохая мысль, — согласился Мартин. — Все в стране меняется, и нам надо поспевать.

Когда они проезжали мимо поворота к ферме Маккоя, где стоял столб с почтовым ящиком, Мартин сказал с ехидцей:

— Вот забавно, Маккои съехали вскорости после смерти папы, но так тишком, что никто и не заметил.

— А что ж тут забавного? Люди разоряются, а тебе забавно?

— А я вот вижу, что и тебе не хочется говорить о Маккоях, а?

А что я могу сказать, подумал Гэс. Я любил ее, и... очень обидел ее, и они уехали неожиданно, и я даже не успел помириться с ее семейством после смерти отца и Лу, и не успел попросить ее руки... Но почему, все-таки, они уехали так скрытно? Ночью, глубокой ночью, как воры, таскающие кур...

Помолчав немного, Гэс сказал:

— Ты знаешь, кто теперь хозяин фермы Маккоя?

— Ну, думаю, что мистер Хундертмаркс.

— Именно поэтому они и уехали. Потому что ему было недостаточно отбирать у них половину. Понимаешь, этого ему было мало!

— А, ты хочешь сказать, что он стал приударять за твоей маленькой Сэлли. — прокаркал Мартин и зашелся квакающим смехом.

— Я это рассказал для того, чтобы ты знал, кто тебе друг, а кто — нет. И надеюсь, ты будешь не только вот так ржать, но и сделаешь что-нибудь, когда он начнет обхаживать нашу Кейти.

— Ну уж этого он не посмеет! — сказал Мартин.

— А я почти уверен, что ты бы выменял ее на хороший трактор! Особенно если бы дали литров сто горючего в придачу.

— Ты, наверное, крутил со своей Сэлли на полную катушку, раз так говоришь! Сейчас прямо пеной начнешь брызгать.

— Ненавижу, ненавижу этого толстого борова, который жрет всех подряд! Да еще при этом поучает, что хорошо, а что плохо. Проповедник нашелся! И делает вид — вроде так и надо, вроде все обязаны выслушивать его, вроде он какой-то там Богоизбранный! Так что никогда не буду уважать я твоего толстопузого приятеля, вот и все.

— Ладно, ладно! Когда сегодня будешь работать на западном участке, еще раз хорошенько подумай обо всем, — сказал Мартин, хотя это все беспокоило и его самого.

Когда они вернулись домой, Кейти уже ждала их с ужином: жареным мясом, картошкой, подливой и сливовым повидлом. Она подавала на стол, не поднимая глаз на братьев.

— А где мама? — спросил Гэс.

— Она пошла с цветами на кладбище.

— А, вот почему у тебя глаза красные. Ты плакала? Тебя все еще одолевает печаль?

— Может быть. А может, это вообще не твое дело, — сказала она. Гэс обратил внимание на то, что Кейти отяжелела, оплыла, ноги у нее стали толстые — она превращалась в типичную фермершу. Ее лицо, напоминавшее морду собаки колли, никак нельзя было назвать красивым.

— Слушай, Кейти, может, тебе выйти замуж? — из лучших побуждений поинтересовался Гэс. — Будет у тебя муж, свой дом...

— А в чем дело? Тебе уже разонравилось, как я готовлю? — резко ответила Кейти.

— Да нет, я просто хочу сказать, что у тебя будет своя собственная жизнь, ну, как у всех. Ты же не рабыня, чтоб вечно оставаться на этой ферме.

— Клянусь, — пробурчал Мартин, — ты сегодня достанешь всех. В чем дело?

— Я просто пытаюсь следовать Золотому Правилу, — сказал Гэс. — Извини, если я чем-то тебя обидел, Кейти.

— А знаешь, Кейти... — В голосе Мартина звучала едва различимая издевка. — Вот Гэс мне говорил, что мистер Хундертмаркс, может, ну вроде как наведаться сюда, ну вроде как посмотреть, какие у нас тут телки, и все такое...

Круглые часы на стене громко тикали в неожиданно наступившей тишине; единственным другим звуком, который нарушал ее, было доносившееся со двора довольное кудахтанье курицы.

— Ну, и дальше? — В лице Кейти было не больше выражения, чем в чугунной сковородке.

— Он тут не ошивался, а? — спросил Мартин; глаза у него блестели, как светящиеся во тьме гнилушки.

— По крайней мере, здесь его не было, — сказала Кейти спокойно.

— О чем таком вы тут беседуете? — спросила мать, входя в комнату.

— Ну, мы вот говорили о всяких банковских делах, — ответил Мартин.

— Нет, Мартин, — сказала мать медленно, — пожалуйста, скажи правду. Мне показалось, что речь шла совсем о другом.

— Спроси Кейти. Ей лучше знать.

Гэс, потрясенный, сидел, застыв на месте. То, что он час назад допускал как некую отдаленную возможность, оказывается, уже свершившийся факт!

— Фу, глупости какие! — Кейти презрительно фыркнула. — Я бы ни за что с таким не водилась. Он женатый, толстый...

— Но он вертелся вокруг тебя, вынюхивал, а? — спросил Мартин.

— Мартин! — предупредительно воскликнула мать.

— Ну и что дальше было? — спросил Гэс, чувствуя, как у него все сжимается внутри. Он подумал, что банкир добрался, видимо, и до Сэлли.

— Дальше? Ничего дальше. Я встретила его на днях в городе. Он сказал, что едет на своем новом “бьюике” в Гарден-Сити, не хочу ли я, мол, прокатиться с ним. Ну, я и прокатилась.

Лицо Мартина побагровело как свекла, в глазах вспыхнул огонь.

— Ну, и что он... сделал?

— Да ничего. Было просто приятно прокатиться в машине.

— Мистер Хундертмаркс член нашей церкви. Он был хорошим другом твоего отца, я и подумать не могу, чтобы он позволил себе что-нибудь непристойное по отношению к нашей семье. — Мать не сводила взгляда с лица Кейти.

— Так оно и есть, — сказала Кейти неестественным голосом; губы ее расползлись в какой-то кривой, безумной улыбке. — Он настоящий джентльмен. У него есть всякие странности, не без этого, но зато он живой, настоящий.

— Что ты имеешь в виду? — спросила мать.

— А то, что мне двадцать два года и я не хочу умереть старой девой!

— Так, значит, он уже был с тобой, — сказал Гэс спокойно, поднимаясь из-за стола. — Сдается мне, сегодня утром я ему не все сказал. — Потом обратился к Мартину: — Ты поедешь со мной?

— А ну-ка сядь на минутку! — завопил Мартин. — Из-за твоих идиотских штучек мы все сыграем в дом для бедных!

— Мама, — сказал Гэс, — я поеду и буду бить его до тех пор, пока он всему городу не расскажет, какая он вонючая свинья! Кобель паршивый!

— А чем это поможет Кейти? — По обветренным щекам матери медленно ползли слезы. — Не знаю, но кажется, пришло мне время лечь и тихонько умереть.

Мартин, вскочив, закричал:

— Прекратите сейчас же! Мама, мы, Гилпины, всегда должны стоять до последнего! И если он немножко там крутил с Кейти — ну и что с того? Кому от этого хуже? Пока никто не знает — все нормально.

— Никто не знает? Я знаю, — сказал Гэс и вышел.

Мартин догнал его уже во дворе, он задыхался:

— Не надо этого, Гэс! Не надо! Тебя упекут в тюрягу, и оттуда тебе не выйти!

— Он делал это с Сэлли, теперь — с Кейти. Но больше он такого ни с кем делать не будет!

— Послушай, Гэс, давай не пороть горячку! Может быть, мы с ним как-то договоримся, наймем адвоката. Попросим старого Хальмеримидта. Он все устроит так, что мы сможем обжаловать через суд нарушение обещания жениться. И все будет в порядке!

— Я ж говорил, что ты продашь Кейти за трактор, но все-таки не думал, что ты сможешь так, — сказал Гэс, набрасывая седло на своего пони и крепко затягивая подпругу.

— Тоже мне — святой нашелся! Посмотри, что получилось с Лу!

— Лу? А причем тут Лу? — рассмеялся Гэс. — Вот уж кто не был святым!

— Нет, не то. Я имею в виду, что он тоже пытался плыть против течения. Ты хочешь бодаться с банком, братец, но просто расшибешь себе башку! И все.