Заколдуй меня

Бармен подумал, что Паскью хочет увести его в сторону. Прячет от него след. Поэтому он сказал:

— Послушайте, какое мне до всего этого дело? — Потом хлопнул рукой по письму, словно Паскью мог его не заметить.

— Вы многих знаете в этих местах?

— Только завсегдатаев. — Приветливая улыбка снова засияла у бармена на лице. — Таких, как вы.

— А Люка Маллена? Или Чарли Сингера... Чарльза?

Бармен задумался, склонив голову набок, словно изучал фотографию. — Нет. А кто они, эти люди?

— Точно не знаю, — солгал Паскью. — Просто вспомнил несколько имен.

— Это то, чего не знают другие. — Бармен плеснул себе немного бренди. — Я тоже кое-что знаю. Из того, что не попало в газеты.

Взгляд Паскью выражал сомнение, но бармена это нисколько не обидело. Посмотрев поверх стакана, он добавил:

— Рук-то у него не было. — Голос его звучал так, словно он только что провернул ловкий трюк.

Паскью покачал головой, будто говоря: «Слишком быстро. Я ничего не успел разглядеть. Покажите еще раз».

— Парня выбросило на берег рядом с утесом Виндбраш. Тело было безруким. Кто-то еще раньше их отрубил. — Во всех историях, чтобы произвести впечатление, используют разного рода гиперболы.

Паскью старался оценить полученную информацию, но ни к какому выводу не пришел.

— А откуда вам это известно?

Теперь улыбка бармена стала всезнающей.

— Знаете ли, у меня в баре бывают не только журналисты. Захаживают и полицейские.

Паскью вложил письмо во внутренний карман пиджака и поднялся с табурета. Когда он шел к выходу, бармен бросил ему вслед:

— Дело не в двери...

— Что? — Паскью выглянул на улицу, потом обернулся.

— Не так важна дверь. — Он рассмеялся и выплеснул пивную пену из стакана Паскью в раковину. — Спросите любого женатого мужчину... как важен ключ.

Прежде чем распечатать письмо, он, как и в прошлый раз, пошел к расщелине. Ветер приносил соленый запах гниющих водорослей. Тропинка шла вдоль берега, по одну ее сторону тянулись заросли терновника и ежевики, среди которых то и дело вспыхивали цветы утесника, будто первые языки пламени при лесном пожаре.

«Это какой-то ловкий трюк, — думал Паскью, — и я не знаю, в чем он заключается. Кому-то не удается убить меня, и я уезжаю. Потом возвращаюсь, неожиданно, и в этом — мое преимущество. И что же? В баре меня снова ожидает письмо, будто я здесь постоянно живу. И это мне не нравится. Сукин сын словно читает мои мысли».

«Сэм, думаю, ты искал меня. И я тебя тоже. Разница лишь в том, что я знаю, где ты. В „Баскин энд Соммерс“, конторе, расположенной неподалеку от моста Челси. Поиски не заняли много времени. А еще ты, кажется, облюбовал бар на берегу. Не совсем уверен, что ты остановишься в „Паллингзе“, хотя, скорее всего, именно там. Да. Готов держать пари, что не ошибаюсь. Я могу с тобой связаться. Нам не избежать еще одной встречи, надеюсь, ты тоже так думаешь, Сэм? Ну конечно. Иначе не вернулся бы! Предлагаю встретиться в людном месте. Там тебе будет спокойнее, да? Так и сделаем. Назначим дату. Оставлю для тебя записку на прежнем месте».

Лист бумаги похрустывал на ветру, словно выстукивая морзянку. Паскью застыл, не сводя глаз с письма, хотя уже дважды его прочел. Он чувствовал, что так же неподвижно кто-то стоит у него за спиной.

Обернулся — и увидел Софи Ланнер с наведенным на него пистолетом.

Чайки летали совсем близко от берега с хриплыми, плачущими криками, перекрывавшими голос Софи. Он поднялся с письмом в руке и отчетливо услышал, как она сказала:

— Сядь на место, ублюдок!

Дуло пистолета пошло вверх, когда он встал, и опустилось, когда снова сел. Она держала пистолет обеими руками, согнув левую в локте и расставив ноги. Судя по всему, стрелять она умела.

Паскью то сворачивал, то разворачивал письмо, держа руки перед собой, чтобы были на виду.

— Я думал, что это ты, — произнес он, — потом убеждал себя, что ошибся.

— Да? И почему же?

— Потому что вообще я невезучий. Господи, где ты это взяла? — Он показал на пистолет.

— Ну вот, теперь тебе, против обыкновения, повезло. Я не застрелила тебя и не сбросила в море только потому, что о письме кто-то мог знать.

— Кто-то прислал тебе письмо?

— Иди ты в задницу, Сэм!

— И ты подумала, что это я?

Рот ее скривился в знакомой Паскью усмешке. Софи была высокая, все еще достаточно стройная, с рыжевато-золотистыми волосами — по волосам он и узнал ее, когда она отъезжала от отеля. Фигура, возможно, стала чуть тяжелее — с более массивной грудью и бедрами, как это бывает, когда девушка превращается в женщину. Морщинок на узком лице с широким лбом не было ни одной.

— Да, — сказала она, — полагаю, это был ты.

Длинные ноги, джинсы «Левайс», перетянутые плетеным ремнем, легкий слой косметики, от которого скулы казались чуть удлиненными.

— Что ты там рассматриваешь? — Она неторопливо махнула пистолетом, словно призывая кого-то к порядку.

— Я был уверен, что ты получишь письмо, — заключил Паскью, — только не от меня.

— Почему же ты тогда здесь?

— Потому что тоже получил письмо.

Он присел на груду гладких камней, лицом к морю и спиной к Софи. Она тоже опустилась на камни, примерно в двадцати футах позади него, с пистолетом на коленях, придерживая его рукой. Прочла оба письма, перечитала еще раз, время от времени бросая на него взгляд, убеждаясь, что он не сдвинулся с места. Потом рассмотрела открытку, которую он ей дал: «Великий Зено, иллюзионист, маг, эскейполоджист».

Она перевернула открытку одной рукой, как при игре в карты.

«Сколько ангелов могут танцевать на булавке?»

— Я сразу тебя узнала, когда ты вылезал из машины около отеля, но не затормозила. Я понятия не имела, видел ты меня или нет, узнал или не узнал. Я доехала до вершины холма и повернула, оставила машину на одной из боковых улиц, потом вернулась пешком на набережную и стала следить за тобой. Видела, как ты входил в бар, как вернулся в отель. Стояла у машины и ждала. Когда же ты прошел мимо, двинулась следом за тобой.

— И что ты подумала? Чего мне от тебя надо?

Они разговаривали, стараясь перекричать шум прибоя.

— Когда получила твое первое письмо? Решила, что тебе нужны деньги.

— А теперь что думаешь?

Паскью рассказал, что с ним произошло. И, не оглядываясь, чтобы увидеть ее реакцию, снял перчатку и выставил руку так, чтобы ее обдувал ветер, как будто рана все еще оставалась горячей.

— Повернись! — потребовала она. — Откуда мне знать, лжешь ты или нет, если я не вижу твоего лица?

— Лицо ничего не значит. Многие искусные лжецы смотрели мне прямо в глаза и безмятежно улыбались.

— Ты, вероятно, имеешь в виду женщин.

Паскью встал и пошел к ней, но Софи предостерегающе подняла пистолет.

— Я сказала, повернуться лицом, а не приближаться.

Паскью не обратил внимания на ее слова, сел рядом с ней, но отвернулся.

— Нет, я имел в виду человека по имени Дру Беллами.

— Кого?

— Он убил свою жену, а потом отрезал от нее по кусочку, так показало вскрытие, но я не считал, что у меня есть основания для защиты.

Она посмотрела на него, не понимая, к чему он клонит.

— Я стал адвокатом, когда повзрослел. — Он наклонился к ней, чтобы забрать письма и открытку. — А как ты, Софи, живешь?

— Богато!

На берег опустилось несколько чаек, они расселись по пляжу, каждая на своем камне, похожие на немногочисленных, увлеченных представлением зрителей. Беря письма, он оказался достаточно близко от Софи, чтобы незаметно взять у нее пистолет.

— А Ник мертв?

— Да, мертв.

— Я не совсем поняла, что произошло с тобой в том доме? Ты сказал, там была еда? Свечи, вино... а какое вино?

— "Шабли", — уточнил он. — Урожая восемьдесят девятого года. Выдержанное, но на вкус не очень-то приятное.