Страница 57 из 103
Сашка ясно видел, как первая пуля, или чем там стреляла эта пукалка, попала твари в центр лба и бесполезно рикошетировала от мощной костяной пластины. Зато второй выстрел угодил хищнику в район левого глаза.
Зверь завизжал и завалился на бок.
Но его атакующий порыв при этом не иссяк. Лишь замедлился.
Отбросив бесполезный, разряженный пистолетик, Сашка едва успел отшатнуться.
Острейший коготь едва не распорол ему щеку.
Джой, заходясь истошным лаем, снова наскочил на зверюгу сзади.
Та шипела, молотила лапами и била хвостом.
Воронок, рыча не хуже Джоя, пятился и тянул из-за спины автомат.
От нового броска монстра Сашку спасло то, что он споткнулся и завалился назад. Уже на самом мелководье.
Хищник, в очередной раз, огрызнувшись, отогнал от себя настырного пса и, готовясь к решительной атаке, поджал под себя упругий хвост.
Но короткий «Калашников» был у Сашки уже в руках.
Предохранитель — вниз на щелчок. Палец на спусковом крючке.
Так, лежа на спине, он и встретил зверя, разрубив его длинной очередью, прямо в прыжке.
И все кончилось.
Сашка сидел на берегу, гладил дрожащего, мокрого Джоя и дрожал сам.
Течение без особой спешки проволокло издырявленную тушу по камням, вынесло на стремнину и утащило за поворот.
Последним из виду скрылась кожистая складка, развернувшаяся во что-то вроде крыла по поверхности воды.
— Абзац… — выдавил Сашка. — Уж лучше туземцы. Джой, дружище, ты не слыхал вообще как-нибудь стороной… Крокодилы-летяги бывают?
Отходя от пережитого, он подумал, что ведь охотящийся хищник не должен излучать агрессию. Наверное, не должен. Он может чувствовать голод. Может чувствовать предвкушение удовольствия от предстоящего лакомства свежатинкой. Ну на крайний случай, хищник может переживать охотничий азарт, вроде того, что чувствовал Джой, когда успешно стырил мясо у туземцев или когда несется проверять, что там зашуршало в траве. Но не ненависть же к жертве. Не такую лютую и отчаянную злобу, как излучал зверь. Неужто его промах так жестоко расстроил? Типа Акела промахнулся и в отместку зачморил всю стаю.
Очень странные зверушки здесь встречаются… проигрывать не только не любят. Кто ж это дело любит. Но и не умеют!
Вот уж действительно — угроза, прямая и явная.
Вместо ответа на не требующий такового риторический вопрос о крокодилах Джой четко передал образ, красноречиво и без обиняков символизировавший, что он с удовольствием съел бы чего-нибудь для подкрепления сил, снятия стресса и вообще… Но только не дохлого врага. Его он есть не будет. Он противный, холодный и скользкий и вообще…
— Все тебе только бы пожрать, — с деланной укоризной сказал Сашка, понемногу приходя в себя. Все же знакомство с местной фауной произвело на него незабываемое впечатление.
У самого Воронкова не было психологических привязок еды к стрессу или удовольствию. Дескать: понервничал, закушу, полегчает, радость привалила — нужно поесть, чудом уцелел при нападении неизвестной земной науке твари — перекуси. Ничего такого. Он чаще всего ел, когда был голоден. Вот перебить аппетит ему могло какое-нибудь событие или зрелище. Это да.
У Джоя же любой повод был поводом подкрепиться. Яма желудка, так сказать. Больших трудов стоило приучить псину к тому, что питается тот два раза в день, чужого не берет, по крайней мере без разрешения хозяина, и т. п. Но одна отдушина была у Джоя. Он четко и ясно знал, что если заслужил — получи свой вкусный приз.
Одна отдушина и еще одна уловка, о которой Воронков только догадывался. Джой искренне проникся тем, что если чужой человек дает ему, Джою, что-то, то этого брать нельзя, пока хозяин недвусмысленно не снимет запрет. А если этот человек плохой, по собачьим меркам, то тем более нельзя, даже если хозяин разрешает. Вообще, если чужой что-то дает, значит, оно либо просто плохое, что ему самому не по нутру, либо со злым умыслом. Иначе с чего бы ему с Джоем делиться? Он же не хозяин. Но вот стащить у чужого то, что он сам собирается слопать, это можно. Это даже где-то почетно. Охотничья хитрость и военная доблесть по-собачьи.
От этого Сашка, сколько ни бился, не мог псину отучить. Да и трудно. Ведь за провинность наказывать пса полагается немедленно по ее совершении. А узнаешь о его тайных кознях обычно потом. Когда уже и ругать поздно. Таких очевидных случаев, как у туземцев, почти не случалось. И всякий раз ситуация была такова, что наказывать Джоя за покражу было так или иначе неудобно. Ну не будешь ведь воспитывать собаку при угоревшем аборигене с копьем.
Теперь же был первый случай. Джой вполне заслужил угощение. Кроме того, начав понимать своего боевого друга на уровне образов и эмоций, Воронков, что естественно, и относиться к нему стал иначе. Беззаветного и самоотверженного товарища как-то западло было дрессировать. Впрочем, в тот момент ни о чем таком Воронков не думал. Были темы поинтереснее.
Он вытащил из пакета мясо, которое даже и не намокло почти. При виде лакомства Джой отчаянно замотал хвостом, сделал самые трогательные глаза, на которые был способен, и, облизнувшись, задрожал пуще прежнего, уже не от холода и стресса, а от вожделения жратвы.
— Как голодный, честное слово, — искренне удивился его хозяин.
Ветер прокатился по кронам. И будто сразу захолодало.
Нужно было бы развести огонь, подсушиться.
Воронков достал складной нож и оттяпал от куска мяса призовой ломоть для Джоя.
— Лопай, герой! Молодец.
Джой был рад стараться, но еще больше был бы он рад второму куску. И заискивающе смотрел и облизывался, мотая хвостом вместе с задницей.
— Это что, блин, за попрошайка?! — строгим голосом осведомился Воронков. — Мы что, не в курсе, когда время кормежки?
Джой сразу сел, стуча тем не менее по гладким камням хвостом, при том посматривая искоса, дескать: «А я чего? Я ничего…»
— Весь режим поломали, гуляем целый день! Вольница началась! Не сметь выпрашивать, пока сам паек не выдам! — грозно наставлял Воронков, соскабливая копоть с мяса.
А сам подумал между тем, что день и ночь поменялись местами, никакого режима теперь ни у собаки, ни у него. И что самое обидное, он, похоже, застрял на «тропе»…
Декорации менялись не так быстро, как он ожидал.
Вместо скорой прогулки напрямки, он, похоже, теперь вынужден блуждать наоборот — глухими окольными тропами.
И это было скверно.
Но как бы то ни было, а мокрым он дальше не двинется! Мало ли что там впереди. Нет уж, увольте. Сначала костер и просушка, хоть до какого-то приличного состояния.
Вот только о месте для костра надо подумать. А то кто знает, как часто здесь встречаются всякие крокодилы-летяги-ниндзи!
Потревоженная гигантская ракушка наконец решила, что шухер миновал, снова выставила свою «прикушенную» ногу и бодро двинула дальше вверх по течению.
Место для открытого бивуака было выбрано удачно, со всей тактической сметкой, на которую продрогший Воронков был только способен в краткое время и в незнакомой местности. Он нашел пятачок над обрывом, с трех сторон защищенный от нападения непреодолимым для подъема отвесом, а от постороннего взгляда с той стороны реки, например, плотным полутораметровым кустарником, обрамлявшим обрыв, как борода подбородок шотландца.
— Мимо, весело гремя карабинами, пронеслась связка альпинистов, — кровожадно пошутил Воронков, убеждаясь в том, что незаметно без спецснаряжения никто к нему сюда не поднимется.
Четвертая вроде бы незащищенная сторона бивуака представляла собой пологий склон под прозрачную, хорошо просматривающуюся колоннаду исполинских сосен, переходящую дальше в сумрачный гигантский ельник.
Здесь был приставлен к сторожевой службе Джой, а под рукой — автомат. Воронков уверился, что сумеет разглядеть незваного гостя на расстоянии прицельного выстрела.
— А нет, что ли? — подмигнул он псу.
«Как скажешь, хозяин!» — охотно ответил тот.