Страница 64 из 104
Тейлор согласно кивнул в ответ:
— Да, Фарли, это, бесспорно, свидетельство, но не доказательство. Имаха! Но не ждите, что я когда-нибудь появлюсь на людях в норвежском рогатом шлеме на голове!
В 1967 г. доктор Уильям Тейлор был назначен на пост директора Канадского национального музея — пост, который он занимал (сперва в качестве директора, а затем — в качестве почетного директора) вплоть до самой своей кончины в 1994 г. Он скончался, увенчанный всевозможными почетными званиями и наградами.
Судьба Томаса Э. Ли оказалась совсем иной. Ли родился в рыбачьей деревне на юго-западе провинции Онтарио, где прошла и его молодость. В годы Второй мировой войны он служил в заморских частях вооруженных сил Канады, возвратился на родину в 1945 г. после успешных операций в Индии и Бирме. Он вернулся в Канаду, преисполненный решимости воплотить в жизнь честолюбивые амбиции молодости — стать археологом.
В 1950 г. он поступил на службу в Национальный музей, где вскоре завоевал репутацию человека независимых суждений, склонного ставить под вопрос доктринерские мнения авторитетов. Некоторые из его коллег считали его политически наивным. Как он сам говорил мне, ему всегда претил «ученый подхалимаж». Тем не менее его труды всегда отличались самым высоким уровнем, и он оставался сотрудником музея до тех пор, пока его шеф и ментор, Жак Руссо, не был снят со своего поста в результате интриг выдвиженцев из американских университетов, которые фактически взяли под свой контроль все археологические организации Канады.
И Ли не выдержал. Его фанатичный канадский патриотизм перевесил присущую ему лояльность. Он немедленно подал в отставку, ушел из Национального музея и вскоре обнаружил себя в черном списке лиц своей профессии. В течение семи лет после этого он не мог получить работу на полную ставку в области археологии. И лишь после того, как Руссо стал директором Центра исследований истории Севера в Лавальском университете, все вернулось на круги своя. В 1964 г. Руссо смог предложить Ли работу (правда, опять-таки на неполную ставку) по изучению стоянки на Пейн Лейк, а два года спустя принял его в штат.
В период между 1964 и 1975 гг. Ли осуществил восемь экспедиций на Пейн Лейк, Пейн Ривер и побережье залива Унгава Бэй. Постоянно испытывая недостаток финансирования, сотрудников и просто рабочих рук и находясь буквально под прицелом руководителей археологических служб, он, как солдат, упорно двигался вперед.
Большую часть полевого сезона 1964-го и часть 1965 г. Ли посвятил труднейшим раскопкам ям от домов-землянок по берегам узкой протоки озера Пейн. В некоторых из этих землянок ранее уже брал образцы грунта и материалов Мише, а затем проводил раскопки Тейлор. Ли осуществил свои собственные раскопки, углубившись в толщу вечной мерзлоты, и открыл наиболее древние культурные слои. Его исследования позволили установить, что некоторые из домов восходят к ранней Дорсетской культуре, другие — к поздней Дорсетской, к культуре Туле и, наконец, к культуре инуитов, как предторговой эпохи, так и недавнего времени.
Ли установил, что самый поздний горизонт культурного слоя Дорсетской культуры уже заключает в себе целый ряд черт, не свойственных ей прежде. К ним относятся совершенно иные формы и методы возведения артефактов из камня. Но наиболее сильное впечатление на него произвело множество изделий из кости и оленьего рога, которые были обработаны с помощью металлических инструментов — пил, сверл, топориков, а иногда и ножей [90]. Датировка по радиоуглеродному методу показала, что слои, в которых встречаются артефакты, созданные «с применением металлических инструментов», относятся к 1200–1300 гг.
Ли считал, что Тейлор тоже нашел подобные материалы и артефакты, но, поскольку тот так и не опубликовал доклад о своих находках в районе Пейн Лейк, мы, видимо, уже никогда не узнаем, так ли это.
Публикация подробного отчета Ли о раскопках, проведенных им в 1964 г., произвела настоящую сенсацию в научных кругах. Перечислив массу аномальных артефактов, найденных им в поселении на Пейн Лейк, он пришел к выводу: «Это свидетельствует о влиянии норвежцев или других европейцев, наиболее четко выразившемся в расовом и культурном смешении» [91].
«Европейский элемент состоял не из вновь прибывших мигрантов, — писал он в письме ко мне в 1978 г., — а, по всей вероятности, представлял собой людей, которые жили в этих краях на протяжении многих поколений и успели адаптироваться к жизни здесь столь же хорошо, как и аборигены. В обнаруженном Мише поселении они жили в одних домах с людьми Дорсетской культуры и приносили с собой свои привычные металлические орудия. Не исключено, что они жили как один народ, и, возможно, нам именно так и следует рассматривать их» [92].
Когда сезон 1964 г. почти подошел к концу, помощники и попутчики бросили Ли на произвол судьбы, и он в одиночку продолжил путь на каноэ. Как-то раз обшивку лодки прорвал медведь, но Ли, как мог, залатал прореху хирургическим бинтом и пластырем и направился к южному берегу острова.
И там он неожиданно для себя самого открыл остатки стоянки, которая, возможно, является наиболее древним поселением европейцев в Северной Америке. Ли назвал это место «стоянка Картьер».
В 1967 г., после посещения острова Памиок, я отправился вместе с Ли на осмотр стоянки Картьер. Мы высадились на берег из «Оттера», и Ли жестом предложил мне поглядеть вокруг, чтобы я лучше запомнил все нюансы этого места.
Ли рассказал мне, что, когда он впервые оказался здесь, тут практически не было ничего интересного, за исключением разве что неглубоких впадин, расположенных вдоль прибрежной полосы, протянувшейся на добрых шестьсот футов. Контуры этих впадин угадывались лишь благодаря высокой траве по их кромкам да каменным глыбам, тут и там торчавшим из земли.
«Они сразу же напомнили мне, — писал впоследствии Ли, — погреба, каким-то чудом уцелевшие на улице давно исчезнувшей деревни… расположены они были в настолько правильном порядке, что я буквально отказывался верить, что они действительно находятся тут, посреди унгавской тундры. Я сразу почувствовал, что они не являются творением ни одной из туземных культур».
Три последовавших за этим сезона раскопок только усилили его первое впечатление [93]. После того как были сняты пласт торфа и тонкий слой каменистой почвы, взорам предстали полы длинных и сравнительно узких домов, вымощенные булыжниками, подобранными поблизости, на берегу. Сложенные из торфяных блоков и укрепленные камнем стены давным-давно обрушились, и на полу в беспорядке были разбросаны тяжелые каменные глыбы. Внутри не было ни балок, ни остатков перекрытий, словом, ничего такого, что могло бы показать, как именно были крыты эти дома.
И хотя даже в мягкие дни Малого климатического оптимума (потепления) Пейн Лейк лежало гораздо севернее от границы роста деревьев, там все же росли полярные ивы. Не в силах поднять кроны навстречу беспощадным ледяным ветрам, они росли, почти приникнув к земле. Ли удалось обнаружить несколько таких низкорослых «рощиц» поблизости от найденной им стоянки. Толщина стволов отдельных деревьев не превышала одного-двух дюймов в диаметре, но их расстилавшиеся по земле ветви нередко достигали в длину пятнадцати и более футов. У Ли появилась мысль, что такие ивы каким-то образом могли использоваться для стропил крыши, но ему так и не удалось установить, каким образом из столь гибких и кривых веток можно было соорудить каркас, достаточно прочный, чтобы противостоять зимним ветрам и снегам. В те времена еще никто не подозревал о домах, крышами которым служили опрокинутые лодки [94].
90
Хотя иногда трудно провести четкую границу между следами, оставленными стальными ножами и кремниевыми орудиями, следы металлической пилы и топора отличить не так сложно. В этой связи особенно важно отметить, что люди Дорсетской культуры, как принято считать, не знали сверла. Между тем в культурных слоях, относящихся к Дорсетской культуре, Ли нашел множество артефактов с отверстиями, просверленными очень тонко и точно и, несомненно, металлическими сверлами.
91
Томас Э. Ли. Пейн Лейк, полуостров Унгава. Археология, 1964. В сб. «Travaux Divers», no. 12 (Quebec: Centre d'Etudes Nordiques, Universite Laval, 1966); «Археологические открытия: регион Пейн Бэй и Унгава, 1966» в сб. «Travaux Divers», no. 20 (Quebec: Centre d'Etudes Nordiques, Universite Laval, 1968).
92
Некоторые весьма авторитетные ученые отвергают предполагаемый факт присутствия европейцев в Северной Америке в доколумбовую эпоху, поскольку in situ (на месте) было найдено слишком мало артефактов бесспорно европейского происхождения. Подобное возражение звучало бы убедительно, если бы речь шла о массовом транспорте товаров в послеколумбовую эпоху. Но ведь все признают тот факт, что в доколумбовую эпоху торговля между Европой и Северной Америкой (включая Гренландию) носила относительно спорадический характер. Торговые суда были невелики, немногочисленны и плавания между континентами совершали достаточно редко. Записи в хрониках свидетельствуют, что даже небольшое число рейсов (более двух-трех в год) к берегам норвежской Гренландии было явлением из ряда вон выходящим, и к тому же бывали интервалы в несколько лет, когда в те края не прибывало ни одного торгового судна. Столь же скудными были и деловые контакты и с побережьем Северной Америки.
Более того, местные грузы по большей части потреблялись самими переселенцами, так что для торговли с туземными жителями мало что оставалось, «Потреблялись» — термин достаточно удачный. Что же касается прочных товаров, в особенности изделий из металлов, то их очень берегли, передавая из поколения в поколение до тех пор, пока они не приходили в полную ветхость. Сама редкость и малочисленность таких артефактов на стоянках в Гренландии, на протяжении четырех веков занятых норвежцами, свидетельствует, что с дорогими импортными орудиями обращались с крайней осторожностью. Мы можем констатировать, что европейские поселенцы доколумбовой эпохи на побережье Унгавы, Лабрадора и Ньюфаундленда обращались с «заморским импортом» с такой же бережностью, и именно поэтому до нас практически не дошло артефактов подобного рода.
Европейские товары в сколько-нибудь значительных количествах не проникали в обиход туземных культур Северной Америки вплоть до XVI в. не потому, что там не было европейцев, а потому, что сами европейцы потребляли большую долю подобного импорта. В любом случае торговля между туземными племенами и первыми переселенцами из Европы никогда не сводилась к поставкам индейцам прочных и долговечных товаров. Так, нам известно, что норвежские экспедиции по большей части торговали всевозможной ветошью и даже продуктами питания. И это несмотря на то, что некоторые из таких экспедиций состояли сплошь из исландских торговцев, у которых было предостаточно долговечных товаров.
93
Томас Э. Ли. Пейн Лейк, полуостров Унгава; Археология, 19б4 в сб. «Travaux Rivers», no. 12 (Quebec: Centre d'Etudes Nordiques, Universite Laval, 1966); «Форт Шимо и Пейн Лейк, Унгава; Археология, 1965» в сб. «Travaux Rivers», no. 16 (Quebec: Centre d'Etudes Nordiques, Universite Laval, 1967); «Стоянка Картьер, Пейн Лейк, Унгава» в «Anthropological Journal of Canada» no. 1 and 2, vol. 17 (Ottawa, 1979).
94
Для домов на стоянке Картьер крышами вполне могли служить опрокинутые ладьи. Хотя три из пяти домов со временем были разрушены до такой степени, что определить их длину сегодня не представляется возможным, тем не менее внутренняя ширина у всех пяти построек составляет около четырнадцати футов. Две из них, первоначальные размеры которых удалось определить с достаточной точностью, имели в длину от тридцати пяти до сорока футов. Чтобы накрыть такие постройки ладьями (при условии, что нос и корма немного свешивались), требовались суда длиной сорок — сорок пять футов. Их отношение длины к ширине колебалось между 2,8:1 и 3,0:1, что весьма мало для судов океанского класса, но вполне достаточно и даже предпочтительно для тех, кто рассчитывал совершать плавания в реках и водах внутренних водоемов.
Но могли ли такие сравнительно крупные суда плавать между заливом Пейн Бэй и устьем Пейн Ривер? По всей вероятности — да. Грузовые каноэ инуитов длиной двадцать шесть футов, плавающие в Гудзоновом заливе, благодаря своей узкой раме и прочному рангоуту, обтянутому брезентом, вне всякого сомнения, держатся на воде столь же уверенно, как корабли длиной сорок и более футов, регулярно совершавшие плавания в здешних водах в далеком прошлом.