Страница 93 из 143
Ах, если бы бывшие питомцы знаменитого университета нашли сюда дорогу и в воскресенье зашли бы в Йельскую часовню старой церкви! Посидели бы рядом с фермерами и пастухами, послушали бы старинную службу, спели бы псалмы на древнем валлийском языке и наверняка бы почувствовали, в каком странном, примитивном и романтическом месте находится колыбель их альма-матер».
В двух милях от церкви находится Плас-ин-Йель, место, из которого отец Элиху выехал в Америку во времена отцов-пилигримов.
— Много ли американцев посещает это место? — спросил я человека, работавшего в поле.
— Да, конечно, — ответил он. — К нам приезжали двое молодых людей из Америки. Они ездили по Уэльсу на велосипедах. Их предки были из этих мест, и они могли говорить по-валлийски. Не слишком хорошо. И они пили пиво. Хорошие молодые люди…
Я подумал, что эти американцы проложили дорогу другим пилигримам к красивой деревне возле горы Ллантисилио.
В Ритин я приехал в час пик. Солнце ярко освещало площадь Святого Петра — самую изысканную городскую площадь из тех, что я видел в Уэльсе. Ритин настолько же гармоничен и конкретен, насколько Корвен невнятен и безобразен. Даже современное строительство не смогло отобрать у Ритина зрелую старинную красоту.
На южной стороне площади находится живописное здание пятнадцатого века. Когда-то в нем помещались тюрьма и суд. В старое время публичные казни совершались повешением на окнах этого здания. Кажется, последний раз здесь вешали иезуита в елизаветинские времена.
Это здание, должно быть, построили после того, как Оуэн Глендовер поджог Ритин. Дом № 2 на Уэлл-стрит — единственный, избежавший уничтожения.
Я целый час бродил по этому великолепному городу, восхищаясь старыми деревянными домами и торговыми лавками. Витрины гастрономического магазина были заставлены разнообразными сырами. В этом городе в 1850 году была основана школа латинской грамматики, имелись дома призрения при больнице и двенадцать домов-гостиниц рядом с церковью. Дома призрения были построены Габриелем Гудманом, уроженцем Ритина, деканом Вестминстера, а также одним из переводчиков Нового Завета.
Хотя церковь Святого Петра сильно пострадала за несколько столетий, здание сохранило великолепную крышу над северным боковым приделом. Эта крыша была даром первого валлийского короля Англии — Генриха VII. Она состоит примерно из пятисот резных панелей, среди которых нет и двух одинаковых…
Я пошел в гостиницу. В пустом обеденном зале за массивным столом сидели две девицы. Я ретировался и вошел в бар. Там сидели шестеро мужчин, пятеро из которых пили пиво, а один — виски. Судя по всему, некоторые из них были фермерами из долины, а один или два, я думаю, — преуспевающими владельцами магазинов или бизнесменами. Я заказал пиво и сыр. Заметно было, что мужчины прикидывают, кто я такой — коммивояжер или первая ласточка туристского сезона. Когда я вошел, они быстро говорили по-валлийски. Затем сначала один, а потом и другой заговорили по-английски, и я подумал, что они — хорошо воспитанные люди. Разговор шел о корнеплодах и чрезвычайно плохих ценах, которые дают на рынках за овец. Двое мужчин допили пиво и вышли. Затем один из торговцев (или бизнесменов) обратился ко мне:
— Вы приехали отдохнуть?
Я сказал: «Да». Мой собеседник, очевидно желая проявить расположение к иностранцу, заговорил о тривиальных достопримечательностях Уэльса. Мне нужно увидеть водопад в Беттус-и-Койд; я не должен уехать, не повидав такую-то чудную долину. Поеду ли я в Карнарвон?
Я ответил, что, хотя хочу посмотреть все эти места, больше всего меня интересуют сам Уэльс и его народ. Я хочу узнать, чем они отличаются от англичан, ирландцев и шотландцев. Манеры моего собеседника тут же изменилась. Он пришел в восторг. Что он может мне рассказать?
— Эти города… — сказал я. — Не скучно ли в них молодежи? В английском городе такого размера должен быть хотя бы один кинотеатр.
— Да нет, что вы! — воскликнул он. — У них есть чем заняться. У нас есть вечерние школы, и мы готовимся к Айстедводу.
Что касается страсти к обучению, то в этом отношении Уэльс не уступает Шотландии.
— Айстедвод в августе. Неужели вы уже сейчас к нему готовитесь?
— Да, вся страна репетирует: школы, хоры, певцы, музыканты. Мы от природы музыкальный народ. Валлиец поет до изнеможения. Лучше всего мы выражаем себя в песне и музыке. Лучшее наше приобретение — ибо фантазия есть, а образования не хватает — это радиоприемник. Благодаря приемнику мы совершенствуем свой музыкальный вкус…
Другие мужчины, прислушивавшиеся к нашему разговору, кивнули и вышли на улицу, оставив меня наедине с моим экспансивным знакомцем.
— Несколько лет назад я жил в Англии, — сказал он вдруг. — Вы там много знаете валлийцев?
— Ни одного. Впрочем, мой молочник, наверное, валлиец. Уильямс.
— Да, наверняка. Кармартерншир. Валлийцев в Англии не любят.
Я из вежливости возразил.
— Да нет, так и есть, — сказал собеседник. — Знаете, это очень интересная тема. Мы относимся к самой нелюбимой разновидности кельтской расы. Среднему англичанину нравятся ирландцы и он просто обожает шотландцев. Можете спросить любого шотландца. Шотландский акцент в Англии — нечто вроде пароля. Когда я впервые приехал в Англию, то, разумеется, говорил с валлийским акцентом, и люди смеялись. Падди и Джок — хорошие ребята, но «Таффи — валлиец, Таффи — воришка…»
Я был обескуражен, но мой собеседник был настолько спокоен, что я преодолел смущение.
— Каждый английский ребенок знает этот стишок, — сказал я.
— Да, этот стишок принес Уэльсу много вреда. Хорошо бы его забыли. Думаю, его сочинили в те дни, когда валлийцы воровали английский скот, а англичане крали валлийских овец… Валлийцев, ко всему прочему, считают лгунами.
— И ирландцев — тоже.
— Да, но для англичанина ирландские враки полны очарования, — возразил он.
— А на ваш взгляд, валлийцы любят приврать?
— Это не вранье. Валлийцы, как и ирландцы, обладают живым воображением. Они не могут удержаться от искушения сочинить историю. Я и себя на этом часто ловлю. Лишенный фантазии английский мозг этого не понимает и не одобряет. Когда узнаете валлийцев получше, увидите, что мы очень чувствительны. В благожелательной атмосфере мы расцветаем, но поместите нас во враждебную, и мы закроемся, как устрицы. В моих соотечественниках мне не нравится то, что они не доверяют друг другу. Мы очень подозрительны. Может, это пережиток той поры, когда мы жили кланами. Не знаю. Мы очень эмоциональны, со всеми недостатками, которые из этого следуют. Например, возникает какое-то движение, и мы присоединяемся к нему с невероятным энтузиазмом. Постоянно говорим о нем. Затем — неожиданно — движение умирает. Мы теряем к нему интерес. Бросаем, так и не начав. Вот вы, англичане, гораздо предприимчивее, целеустремленнее…
Я вежливо хмыкнул, опровергая его слова.
— Да ведь так и есть. Вы наверняка заметите, что мы, валлийцы, страдаем комплексом неполноценности.
— Но почему?
Мне не суждено было услышать ответ. Открылась дверь. Вошла толпа мужчин, они громко здоровались с моим собеседником, и тот замолчал. Допил пиво, перегнулся ко мне и тихо сказал:
— Я горжусь тем, что я валлиец. Уехав из Англии, я потерял в деньгах. Вы еще увидите, что мы добродушные люди, нам можно доверять, мы не лживее, чем…
Он встал и лукаво закончил:
— … англичане, ирландцы или шотландцы.
Я с некоторым сожалением посмотрел ему вслед, потому что чувствовал, что он мог бы рассказать мне гораздо больше.
День был таким хорошим, а небо таким ясным, что я не устоял перед большой зеленой горой. Это была Моэл Фаммау, самая высокая точка Клуидского хребта.
— Откуда лучше всего забраться на Моэл Фаммау? — спросил я у прохожего.
— Моэл Вамма? — переспросил он. — Поезжайте в Лланбедр, до церкви, и сверните направо…
Но в Лланбедре я узнал, что легче и быстрее будет доехать до Таварн-Гелин: это всего в двух милях от вершины. Здесь я оставил автомобиль и пошел по узкой тропе.