Страница 135 из 143
В темноте неожиданно вспыхивает яркий свет, сыплются фонтаны огненных брызг, слышится шипение, и поток жидкой стали устремляется из печи в котел. Сталь переливается через кромку котла. В эту минуту она похожа на розоватое молоко, затем обретает красивый оранжевый цвет. В металле заперта ужасающая энергия. Если она выйдет из-под контроля «бесов» и вырвется на волю, мы все погибнем за две секунды. Жар, исходящий от нее — а мы стоим на расстоянии двадцати ярдов от котла, — почти непереносим.
Расплавленная сталь медленно льется в гигантский котел. На поверхности образуется пленка. По ней скачут искры. Лопаются пузыри. Стальной поток заканчивается. Вспыхивают последние искры, и процесс выплавки стали благополучно завершается.
В нескольких ярдах от меня работает молодой химик. Он стоит в небольшом помещении, заставленном бутылками. Дверь открыта.
Прежде чем шестьдесят пять тонн стали остынут — то есть прежде чем металл поменяет цвет со светло-красного до темно-красного, — молодой человек возьмет образец и взвесит унцию горячей стали. Проверит ее на содержание углерода, серы, фосфора, марганца, олова и никеля. Химик быстро перемещается между ретортами и пробирками. Он проверяет сталь с помощью реактивов. Записывает результаты на листе бумаги и составляет отчет, в котором пишет, что шестьдесят пять тонн из печи № 1 содержат такую-то пропорцию углерода, такую-то — никеля…
— Вы можете забраковать все эти тонны стали?
— Если обнаружу серьезную ошибку.
— Это часто бывает?
Он улыбнулся с видом превосходства.
— Только не на нашем заводе…
Вошел менеджер, посмотрел на отчет. Молодой человек выключил горелки, вымыл пробирки и бутылки.
У печи № 2 «бесы» в синих очках загружают ворота ада. Через час печь № 2 будет готова выпустить в ночь поток белого шипящего металла…
И все это — первая глава в жизни консервной банки.
Удивительно, сколько мучений испытывает сталь, прежде чем превращается в консервную банку. Длинные полосы металла нарезаются на куски. Так продавец в гастрономе режет сыр. Нарезанные заготовки снова идут в печь. Нагретые докрасна пластины раскатывают катком, пока не становятся тонкими, как картон, и плоскими, как коврик в ванной. Затем рабочий хватает пластину щипцами, сгибает пополам, штампует и швыряет к другим, уже обработанным. Пластины снова прокатывают, снова сгибают пополам и штампуют. Операция повторяется. Каждая пластина становится в восемь раз толще.
Люди работают так быстро, что каждая пластина все время в движении.
Потом спрессованные пластины поступают в руки девушек. В Уэльсе давняя традиция — женщины разделяют куски металла. Они выстраиваются в ряд. Их руки обмотаны тряпками, которые когда-то были перчатками. В ладони каждой руки кусок металла. Девушки берут пластины и быстрыми движениями снимают одну пластину за другой.
— Сколько пластин вы делаете за день?
— Восемьдесят ящиков, — сказала девушка.
Восемьдесят ящиков стальных пластин, размером двадцать восемь на двадцать дюймов, итого 4480 пластин! Вот такая дневная норма!
Смотреть на девушек, разнимающих стальные пластины, не менее интересно, чем на работу литейщиков. Они редко ошибаются. Если стальная полоса отказывается отлепиться от пачки, девушка редко в этом виновата. Должно быть, в металле произошли какие-то изменения при взаимодействии с огнем.
После продолжительной прогулки по заводским помещениям и цехам, пахнущим серной кислотой, я увидел машину, превращающую сталь в жесть! Слово «жесть» может вызвать неправильные ассоциации. Банки, в которых вы покупаете лосося, молоко, абрикосы и другие продукты, на самом деле сделаны из тонкой стали, покрытой минимальным количеством олова. В пятидесяти шести стальных листах присутствует один фунт олова.
Машина, размазывающая олово по стальному листу, напоминает печатный станок. Она невероятно умна. С одного конца в нее поступают тусклые стальные пластины; с другого конца выходят блестящие жестяные заготовки.
Наблюдать за работой машины не слишком интересно: уж очень эффективно она трудится. Даже хочется, чтобы она сделала ошибку. Но этого не происходит! Она почти нежно подхватывает каждую стальную полосу. Сталь прокатывается через валки и погружается в ванну с расплавленным оловом. Затем пластина попадает в емкость с пальмовым маслом. Масло застывает на металле тонким слоем, после чего готовую пластину обтирают с материнской заботой, пропуская через матерчатые валки. И вот долгое путешествие из печи к консервной фабрике почти закончилось.
Город Суонси никогда не выиграет конкурс красоты, но его жителям повезло, потому что они живут в нескольких шагах от настоящего рая — полуострова Гоуэр.
Суонси меня заинтересовал. В этом старинном городе все следы прошлого были утрачены, когда началась промышленная революция и всех охватила жажда наживы. Я удивился, увидев мемориальную доску на доме Аппер-Гоут-стрит: там родился неподражаемый Красавчик Нэш. Суонси — одно из последних мест на Земле, которое воспринимается как связанное с первым английским «джентльменом».
— Первым делом, — сказал мне житель Суонси, — вы должны посетить медный завод. Это наше первое промышленное предприятие. Мы всегда плавили медь. Несколько столетий назад корнуоллское золото по воде отправляли на переплавку в Суонси. Позже появился флот из деревянных кораблей, они обошли весь мир в поисках медной руды. Иногда они за две недели огибали мыс Горн вместе с грузом…
И хотя сегодня сталь и другие металлы потеснили медь, эта историческая отрасль промышленности превратила наш маленький порт в один из самых заметных промышленных городов Уэльса.
Я послушно обследовал мрачную и ужасную долину Ландора. Сто или сто пятьдесят лет назад она, как и остальной Южный Уэльс, была красивым, мирным местом. Промышленная революция ее изменила. Вмешалось самое ужасное изобретение человека — литейное дело. Мрачные заводские трубы торчат по всей долине, точно сказочные великаны-людоеды. Ветер разгоняет дым. Это — драма Суонси. К огню и мускульной силе — этим примитивным родителям металла — добавилась наука. За кузнецом с молотом стоит сейчас химик в очках.
— Сегодня, — сказали мне, — руду выплавляют на шахтах и привозят к нам для очищения. Она содержит 95 процентов меди, 5 процентов железа, серы и других примесей. Мы эти примеси удаляем, подготавливая медь к дальнейшей обработке.
Я вошел в плавильный цех. Такие помещения, вероятно, существовали в Древнем Египте.
На фоне яркого света выделялись силуэты рабочих с черпаками на длинных ручках. Медь булькала, словно суп в кастрюльке. В нее вдули воздух. В процессе оксидирования примеси выходят из металла, поднимаются на поверхность в виде пены, и медники эту пену снимают.
В печь, под поверхность расплавленного металла, просовывают ветви молодых деревьев. Они насыщают медь кислородом и окисью углерода, и это способствует удалению примесей.
Как все примитивно — и как верно с научной точки зрения! Пока химик описывал процесс, сыпля техническими терминами, я не мог не думать о том, что тысячи лет назад какой-то человек, слыхом не слыхивавший об окиси углерода, обнаружил, что хорошее сочное молодое деревце оказывает удивительное воздействие на кипящую медь!
Складские помещения завода удивительны. Тонны медных листов, тонны медных дисков, тонны блестящей меди, готовые отправиться в любой уголок мира.
Здесь была медь, которая через несколько месяцев попадет в мастерские и лавочки на базарах Калькутты, Каира, Иерусалима. Я видел медь, предназначенную к отправке в Норвегию и Швецию. А вот эти блестящие стопки меди войдут в тысячи ванных комнат.
Выйдя из склада, я увидел в одном из цехов груду металлолома. Такие обычно стыдливо прячут в темном углу. Странно было видеть этот хлам посреди цеха. Тут были мятые кофейники, дырявые сковороды, искореженные чашки и другие предметы, чья первоначальная форма едва угадывалась.