Страница 100 из 143
Итак, я смотрел на миссис Джонс, перебирающую струны арфы, и понял, что сделал открытие: арфа — единственный достойный инструмент, возвышающий играющего на нем человека. Даже плохой музыкант, думал я, должен вызывать восхищение, если он (или она) примет грациозную позу, как бывало в Древнем Египте.
Женщина поднялась, потерла руки и пояснила, что пальцы окоченели. Волшебство вмиг пропало. Она была просто миссис Джонс, к тому же беременна. У нее были муж и дом, за которым надо следить. Миссис Джонс снова уселась, развела ладони, согнула пальцы и осторожно провела ими по струнам. В одно мгновение она преобразилась. Казалось, достоинство старинного инструмента набросило на нее волшебный флер. В эту минуту сам Гомер мог бы встать подле нее и пропеть «Илиаду».
— Вам понравилось? — спросила она.
— Как это называется?
— «Нежная голубка».
Она взяла несколько аккордов и сказала:
— Я сыграю вам очень старый валлийский танец.
Ее пальцы запорхали по струнам, и полилась мелодия, от которой меня подбросило на стуле. Это были дикие и прекрасные звуки. В ней было все: девушки и юноши, поцелуи, подмигивание… Казалось, горные ручьи слились в белом потоке на фоне синих гор.
Я слушал и думал, что это — музыка высокомерного, еще не покоренного Уэльса. Человек, который написал ее, и люди, которые танцевали под эту мелодию, никогда не видели ни шелковую шляпу, ни пастора, ни молитвенное собрание. Это Робби Бернс в валлийском варианте, положенный на музыку. Это счастливая языческая мелодия.
— Сколько ей лет?
— Не знаю, — ответила женщина, — она очень старая.
— А как называется?
— «Eurwy’s Dyffryn» — «Золотая река долины».
Я хотел попросить, чтобы мелодию сыграли снова, но в дверь оглушительно постучали. Женский голос велел: «Потише». И в гостинице зазвучала еще одна арфа…
Я вернулся в свой номер и попытался писать — не вышло: «Золотая река долины» гремела в моей голове. В мозгу крутились странные мысли; я думал, что в старину в Уэльсе жили нимфы и фавны. Иначе как придумали эту мелодию, под которую рука об руку танцевали Бах с Паном?!
Настало утро Айстедвода. В Бангоре собралось полно народу. Все отели забиты. Иностранец начинает подозревать, что находится среди знаменитостей. С виду обычные люди, возможно, держатся немного официально, скованно, все в черных костюмах и ничем не отличаются по наружности от тех, кто собирается на похороны. Но то и дело портье нашептывает иностранцу:
— Это Пенгоэд, сэр.
Иностранец начинает крутить головой, пока не замечает в углу вестибюля пожилого священника, прихлебывающего чай.
— Пенгоэд? — удивляется иностранец. — Что вы имеете в виду?
Кажется невозможным, что о важном священнике служащий отеля может высказываться столь фамильярно. Почему не «мистер Пенгоэд» или «достопочтенный Пенгоэд»? Нельзя же вот так — Пенгоэд! Представьте себе клерка в палате лордов, привлекающего внимание иностранца словами:
— Это Кентербери!
Но вскоре иностранец начинает догадываться, что все эти серьезные или жизнерадостные валлийцы в темных костюмах — либо друиды, либо барды.
Друидам и бардам, избираемым на каждом Айстедводе, дают имена друидов и бардов, по которым впоследствии их узнают в кругах друидов и бардов.
Как я уже писал, иностранец может узнать главных друидов и бардов с помощью служащего отеля. Это, я думаю, важно, ибо доказывает, что глубокий интерес к Айстедводу пронизывает общественную жизнь Уэльса. Можете ли вы представить себе английского портье, испытывающего хотя бы искру интереса к поэту-лауреату? Он скорее заинтересуется мистером Селфриджем, а не мистером Мейсфилдом [65].
А вот валлийцы — от простых до высокопоставленных — испытывают непреходящую страсть к музыке и поэзии, и это делает ежегодный Айстедвод самой важной национальной церемонией на свете. Я не знаю ни одного другого события в европейской стране, которое бы каждый год привлекало духом равного соперничества интеллектуалов и безграмотных, богатых и бедных, университетского профессора и сельского труженика, священника и шахтера.
Встреча нации на чисто художественном событии — выдающаяся характеристика жизни Уэльса. Англия уважает любительство в спорте, Уэльс ценит любительство в искусстве. Двенадцать месяцев валлийцы практикуются в музыке и поэзии, чтобы выступить на очередном Айстедводе. Во всем княжестве нет ни одного города или деревни, которые не приняли бы участия. Вот почему национальный Айстедвод — такое серьезное, достойное и важное мероприятие. Будь это просто модное занятие или проводись оно исключительно на спонсорские деньги, оно очень скоро стало бы ненужным и непопулярным, как Горные игры в Шотландии.
Но Айстедвод — это голос Уэльса.
Какова история Айстедвода? Всех, кто приходит на этот праздник песни и поэзии, интересует, с чего все началось.
Кельты всегда любили песню и музыку. Прежде чем Цезарь явился в Британию, за два столетия до Рождества Христова, местного короля называли «королем гармонии».
Диодор Сицилийский написал в 45 году до новой эры: «У бриттов есть поэты. Наигрывая на музыкальных инструментах, напоминающих лиру, они поют песни, в которых кого-то либо восхваляют, либо порицают».
Инструмент, о котором упомянул Диодор, был, конечно же, валлийской арфой. Валлийцы, в отличие от своих кузенов ирландцев и шотландцев, никогда не играли на волынке. Король Уэльса Гриффидд ап Кинан, современник Вильгельма Завоевателя, играл на волынке, возможно, из-за того, что учился в Ирландии, но этот музыкальный инструмент так и не стал популярен в Уэльсе. Отношение древних бардов к волынке замечательно отражено в сатирическом стихотворении Льюиса Глина Коти, переведенном на английский язык миссис Ллевелин. Поэт описывает, как воскресным утром во Флинте он посетил английскую свадьбу и под аккомпанемент арфы пел там валлийские песни. Но гости его освистали. Льюис горько комментирует:
На той же свадьбе был волынщик по имени Уильям Бейзир, и арфист высказывается о его игре:
65
Мейсфилд Джон (1878—1967) — английский поэт, поэт-лауреат с 1930 по 1967 г.