Страница 24 из 70
Эдвин и Моркар, а также архиепископ Альфред выехали навстречу Вильгельму, чтобы поприветствовать завоевателя и предложить ему корону Англии. Но никто не знал, правда ли это. Чтобы выяснить все, Голдвин и отправлялся в город.
Еще до вторжения Фелиция рассказывала, что герцог Вильгельм суровый человек и ему трудно угодить. По ее словам, от своих подданных он требовал беспрекословного повиновения и жестоко наказывал всякого, кто набирался храбрости перечить ему. Погибал любой, кто вставал на его пути.
— Но к тем, кто повинуется ему, он справедлив, — многозначительно подытожила тогда Фелиция. — Оберт рассказывал, что герцог приказал казнить одного из своих воинов за то, что тот после заключения мира ограбил чей-то дом. Так же сурово он наказывал и насильников. Вильгельм всегда держит данное слово и требует того же от других.
Они разговаривали с Фелицией, когда Голдвин еще находился на севере. С того дня Эйлит больше не виделась с подругой. После возвращения мужа с войны у нее не было ни времени, ни желания ездить в Сент-Этельбург. О Фелиции она вспомнила только сейчас. У нее тоже близился срок родов. Интересно, что она почувствовала, о чем подумала, узнав о победе норманнов?
Эйлит намотала кусок нитки на веретено и с ожесточением принялась за работу. В голову ей пришла неожиданная мысль. Оберт де Реми — преданный подданный и доверенное лицо герцога! Герцога, который, судя по всему, скоро станет новым королем Англии. Пожалуй, стоит позабыть о ненависти и обидах и возобновить дружеские отношения с Фелицией. По воле Господа Бога Фелиция от рождения норманнка, а она, Эйлит, англичанка, и здесь уже ничего не изменить. Как бы то ни было, им обеим лучше держаться друг за друга.
Приняв важное решение, Эйлит повеселела и приободрилась. Отложив рукоделие, она встала, чтобы приказать Сигрид подкинуть в огонь дров. Но странное, непривычное ощущение в нижней части живота не позволило ей открыть рот. В следующую секунду из недр ее тела хлынула и потекла вниз по ногам горячая влага. На мгновение Эйлит оцепенела от ужаса, решив, что произошло нечто непоправимое, но, собравшись с мыслями, вспомнила слова госпожи Гульды: «…Ребенок во чреве матери находится внутри пузыря с водой, а накануне родов пузырь лопается, и тогда воды выходят наружу. Здесь нечего бояться, милая».
И дрова и огонь были мгновенно позабыты. Сигрид сломя голову побежала за Гульдой, а Ульфхильда помогла хозяйке подняться по лестнице в спальню.
— Мальчик, госпожа Эйлит! У вас с господином Голдвином родился сын.
Гульда положила попискивающий комочек на живот Эйлит. Ребенок, все еще испачканный кровью и слизью, слабо шевелил руками и головой. Темноволосый и темноглазый, он с удивлением смотрел на окружающий мир и выглядел таким крошечным и хрупким, что Эйлит испугалась. Она никак не решалась дотронуться до сына. Тем временем Гульда перерезала пульсирующую пуповину и перевязала ее куском нитки. Затем взяла из рук дрожащей от волнения Сигрид льняное полотенце и завернула в него младенца.
— Все прошло прекрасно, госпожа Эйлит. — Гульда одобрительно кивнула головой. — Вы разрешились от бремени очень быстро: еще только полдень. Малыш некрупный и, судя по всему, не нанес вам внутренних повреждений. — Она протянула Эйлит ребенка. — А теперь познакомьтесь друг с другом, пока я осмотрю вас.
Эйлит робко взяла сына на руки, чувствуя, как трепещет под полотенцем его тельце. Личико новорожденного сморщилось, и он жалобно захныкал. Все произошло так быстро, что во время родов Эйлит почти не испытывала боли, разве что некоторое неудобство. В памяти тотчас всплыли слова Фелиции: «Ты крепкая, как каменный сарай. Стоит тебе только распахнуть двери, как ребенок сам выскочит наружу». Эйлит слабо улыбнулась, затем по ее щекам заструились слезы.
— Ну, не глупите. Совсем как девчонка, — с укоризной заметила Гульда. — Нет причины для слез. Лучше приложите-ка ребеночка к груди и покормите… Да поблагодарите Бога.
Шмыгнув носом, Эйлит прижала сына к груди. Причмокивая, мальчик беспокойно покрутил головой, нашел сосок, но, сделав два маленьких глоточка, отвернулся от груди и захныкал.
— Он не голоден? — обеспокоенно спросила Эйлит.
— С новорожденными такое иногда случается, — успокоила Гульда. — Он, видимо, выскочил на белый свет так быстро, что еще не успел привыкнуть к нему. А, вот и послед. Ну-ка, госпожа, поднатужься, когда я скажу.
Затем ребенка выкупали и по древней традиции смазали десны медом и солью Гульда запеленала малыша и положила его на кровать рядом с матерью. Она не поделилась с Эйлит своими опасениями. Ребенок родился слишком маленьким, словно отлежал в утробе не положенные девять, а самое большее шесть месяцев. Конечности имели странный синюшный оттенок, а остальное тело было болезненно-бледным. Когда мать снова попыталась покормить малыша, у него появился аппетит, но, увы, не хватило сил, чтобы сосать молоко.
— Как вы собираетесь назвать его? — поинтересовалась Гульда, полагая, что чем скорее ребенка окрестят, тем лучше.
— Голдвин хочет назвать его Гарольдом. Но мне кажется, что это имя никому не приносит удачи. — Эйлит вздохнула. — Может, Эдуард? Хорошее английское имя. Кроме того, его почитают и норманны.
Пренебрежительно фыркнув, Гульда скрестила руки на груди, всем своим видом выражая неодобрение.
— Если бы покойному королю Эдуарду не было так по душе все норманнское, наш государь Гарольд не погиб бы.
Эйлит прикусила губу.
— Гульда, я хорошо знаю, как ты относишься к норманнам. Бог свидетель, их тщеславный герцог принес нашей земле много горя и страданий. И все же я прошу тебя об одном одолжении. — Гульда удивленно подняла брови. Эйлит, с трудом сохраняя самообладание, выпалила: — Отнеси, пожалуйста, записку Фелиции де Реми в сент-этельбургский монастырь. Передай ей привет и сообщи о том, что я благополучно разрешилась сыном.
Глаза повивальной бабки потемнели.
— Даже не знаю, что и сказать.
— Пожалуйста, это очень важно для меня. Возможно, в ближайшие месяцы нам понадобится ее поддержка. Поэтому мне хочется напомнить ей о наших добрых отношениях. Я обещала дать ей знать, когда родится ребенок. И она обещала мне то же самое.
— Воля ваша, госпожа, — неуверенно сказала Гульда. Судя по всему, доводы Эйлит не произвели на нее никакого впечатления. — Но вам придется подождать, пока у меня не появится срочное дело в городе. Я и не подумаю плестись в такую даль только ради этой норманнки. Эйлит осталась довольна и этим.
Удрученный и подавленный, Голдвин вернулся домой на закате. Его лицо осунулось от усталости, а в глазах горели мрачные огоньки… Когда он тяжело опустился на скамью, Эйлит протянула ему новорожденного сына. Голдвин осторожно взял спящего ребенка на руки и внимательно посмотрел на его крохотное сморщенное личико.
— Да поможет нам Бог, Эйли. Честно говоря, никогда в жизни не видел такого маленького человечка, — удивленно пробормотал он.
— Гульда сказала, что он быстро вырастет, — с обидой в голосе ответила Эйлит. Затем, улыбнувшись, добавила: — У малыша такие же темные глаза и волосы, как у тебя. И все мужские достоинства на месте. Из него вырастет настоящий мужчина.
Расчувствовавшись, Голдвин неуклюже поцеловал жену. В его глазах заблестели слезы.
— Подумать только, это мой сын, — прокашлявшись, произнес он. — Нам нужно подумать, как жить дальше. — Он вернул ребенка Эйлит, встал со скамьи и пересел на стул, стоящий у окна. Ульфхильда поспешила к хозяину, чтобы снять с него ботинки — рана не позволяла ему наклоняться. Сигрид принесла эль и хлеб.
— Что говорят в городе? — поинтересовалась.
Эйлит, когда Голдвин, сначала неохотно, но потом с все большим аппетитом взялся за еду.
— Герцогу Вильгельму предложили корону Англии и завтра-послезавтра Лондон официально сдастся на милость победителя. Армия Гарольда разбита, а новую собирать некому: лучшие воины погибли…