Весенний шум

Интересно! Совсем другой мир, другие профессии! Маша вспомнила рассказы Сергея о его дяде-пограничнике. За эту мысль невольно зацепилась другая, вытягивая из прошлого картины их встреч с Сергеем, их разговоров… Больно отозвалось в сердце воспоминание о последнем поступке Сергея и их ссоре. Но настоящее было больнее.

После обеда они вышли и пошли пешком к Лиде. Она жила недалеко от университета, на Пятой линии Васильевского острова.

Квартиру она открыла ключом, звонить было незачем — дома пусто. Маша предполагала увидеть бивуак, раскиданные вещи, отсутствие уюта — ведь хозяйка дома еще не приехала. Однако все комнаты были хорошо убраны, на окнах висели занавески, стол был покрыт белой полотняной скатертью. Видимо, Лида умела хозяйничать.

— Что ты так смотришь? — засмеялась она, заметив Машины взгляды. — Думаешь, мамы нет, так и порядка не будет? Это я. Знаешь, для отца так важно, чтобы дома была уютная, спокойная обстановка. Уж кому-кому, а мне это понятно.

Сбросив туфли, они уселись с ногами на кушетку. Лида обняла Машу за плечи и сказала:

— Ну, теперь исповедуйся. Чувствую, что у тебя столько новостей, что нам вечера не хватит. А я так люблю слушать тебя!

Она посмотрела на Машу ласково и покровительственно, словно ее жизненный опыт был значительней Машиного. Лида не была замужем, с Лидой не приключилось никаких трагических событий, и все же Лида разбиралась в людях лучше и глубже, чем Маша. Так, по крайней мере, казалось Маше, которая смотрела на подругу с доверием и надеждой.

Она рассказала Лиде все-все, с самого начала, то есть с истории своего раннего замужества. Из писем Лида знала так мало, в общих чертах, что понять всего не смогла бы.

— И вот теперь… Он плохой, он недостойный, но я не могу без него! А ребенок — это ведь тоже он, это его будущее! Но как же после всего этого верить людям, Лида? И неужели все фальшивы?

Лида молчала. Она ничего не ответила Маше. Лида молчала, озабоченная тем, что услышала.

— Я… неправильно поступаю? — тихо спросила Маша.

— Тебе очень трудно будет, — ответила Лида. — Вот прикинь: ты совершила ошибку — нет, я тебя не обвиняю, только хочу, чтобы ты дала себе отчет. Ты сделала ошибку, которая навсегда оставит след в твоей жизни. Будет у тебя младенец, вырастить его ты, допустим, сумеешь. Но когда ты снова полюбишь — не зарекайся, с тобой это непременно случится, — ты уже будешь не то, что всякая другая женщина или девушка, сама по себе. Ты с ребенком, и тот, кого ты полюбишь, должен будет принять тебя с ребенком, его полюбить не меньше, чем тебя. Весь твой биографический шлейф он должен будет тоже принять, примириться с ним, чтобы никогда потом не попрекнуть тебя… Такого человека найти труднее, чем ты думаешь. Вот об этом сейчас поразмысли, о будущем.

— Ты так говоришь, словно любить можно десять раз в жизни, — возразила Маша. — А мне вот кажется, что я больше никого никогда не полюблю.

— Ты не ударяйся в амбицию. Знаешь, я думала, как определить, что такое любовь с философской точки зрения, — и любовь, и дружба, и товарищество. И определила. Товарищ — это человек, в общении с которым ты разрешаешь свои производственные противоречия. Друг — это человек, с которым ты разрешаешь целый ряд разных противоречий, кроме интимных, сердечных. А возлюбленный — тот, с кем ты разрешаешь все противоречия своей жизни, все-все, и только тогда это настоящая любовь. Если не все, то это еще не любовь, а подступы к ней, предисловие к ней, ее элемент.

— Вот философ так философ, — с восхищением протянула Маша. — Ты сама додумалась? Молодец! Это похоже на правду. Но все-таки из этого не следует, что любить можно несколько раз в жизни.

— Ты что же, замуж выходила без любви?

— Нет, но я тогда ничего не знала. И не я сама захотела этого, он привел меня к этой мысли. Но ведь он умер…

— А Сергей?

— Я любила его. Но, видно, это было одностороннее чувство. И потом — это была любовь детей. А сейчас, говоря твоим языком, я уже не объект, а субъект, что ли…

— Ты читала «Очарованную душу» Ромена Роллана? — спросила Лида.

— Нет. Я ничего его не читала.

— Как! Да ты совсем темная, отсталая!

Лида схватила с этажерки том в синем переплете и дала Маше:

— Прочитай, и поскорее. Это поможет тебе разобраться в своих обстоятельствах. Там героиня Аннета Ривьер, самостоятельная женщина. Жизнь у нее сложилась очень трудно. Был у нее жених, из того же буржуазного общества, что и она сама.

Но

она смотрела на вещи шире и по натуре была демократичней. И вот еще до свадьбы они сблизились. Она уже тогда начинала

чувствовать, что его политические взгляды и карьера — все это ей чуждо. А особенно семья его. И вот Аннета, уже беременная, заметила, что жених ее слегка охладел. Знаешь, в них пережитков куда больше, чем в нас, — им чем труднее, дороже достается женщина, тем ее ценят больше, как на рынке. А если сама пошла навстречу, значит, цена ей дешевле. Словно самой девушке нельзя и пожелать и влюбиться. И вот, когда она все это заметила, она могла бы, конечно, ускорить свадьбу и родить законного ребенка. Но не захотела. Нашла предлог, отдалилась и стала жить одна, и сына произвела на свет. Наследство отца скоро потеряла, пришлось работать, начались трудности. И все-таки именно она стала счастливой женщиной, а не те законные буржуазные жени, которые до свадьбы притворялись ледышками и всячески нагоняли себе цену.

— Как все-таки это обидно — цена…

—

Так вот, вернемся к Аннете Ривьер. Потом, позднее, она полюбила… Ты сама прочитаешь об этом, он так хорошо написал, Роллан! А хныкать о том, что люди плохие и лживые, зря нечего. Надо считаться с реальностью. Роллан не коммунист, но он понимает это. В одной из книг «Жана Кристофа» у него есть такая аллегория: человек несет через реку ребенка, ему

тя

жело,

он устал. Но вот занимается новая заря, их путь завершен, и человек говорит младенцу… Слушай, я прочту!

Она раскрыла книгу и прочитала:

— «Вот мы и пришли! Как тяжело было тебя нести! Кто ты, дитя?

И ответил младенец:

— Я — грядущий день».

Маша обняла подругу за плечи, прижалась щекой к

ее

смуглой щеке и так сидела неподвижно минуту или две. Нет, судьба благосклонна к Маше, она идет ей на выручку: в такую трудную минуту найти близкого друга, найти человека, которому хочется открыть душу и который не только выслушает и поймет, но и подскажет то, чего ты сама не знаешь!

— Скажи мне, Маша, откровенно: хотела бы ты, чтобы он стал твоим мужем? Согласилась бы ты на такого мужа? — спросила снова Лида.

— Мне пришлось бы его долго перевоспитывать.

И если я не справилась бы с этим, мне пришлось бы уйти от него.

— Почему? Ты же любишь его.

— Люблю. Но, видно, не совсем. Во-первых, он очень слаб перед искушениями. Лиза сказала мне, что подобных историй она уже вынесла больше десятка, только ни одна до меня не решилась иметь от него ребенка. Во-вторых, он добрый, но эгоист. Себе он не может отказать ни в чем, а между прочим, сам многого не умеет делать. Он считает, что вовсе и не надо все уметь, надо, чтобы другие делали для тебя то, что не интересно и чего ты сам не умеешь. Это не моя философия. И главное… ты знаешь, откуда пошла вся моя трагедия? Он спросил меня однажды, обнял очень нежно и спросил, кто мне дороже, он или комсомол…

— Думаю, что с таким человеком ты долго не прожила бы. И не тебе его перевоспитывать. Нужен воспитатель покрепче, посильнее тебя.

— Возможно… Я попала в какую-то паутину. Мне так хочется видеть его, так хочется, а умом знаю — он мне не пара.

— Маркизов Семен Григорьич… Ты хотя бы знаешь его биографию? — строго спросила Лида.