Весенний шум

Семен Григорьич не сводил своих голубиных глаз с Маши. Зазвонил звонок, надо было готовиться к выходу. Маша стала прощаться, но Маркизов не хотел уходить.

— Позвольте проводить вас после спектакля, — сказал он без достаточной уверенности и снова стал чем-то похож на Сергея.

Маша позволила.

Маша смывала грим, а мысли ее неизбежно возвращались к Сергею. А может, она не поняла его? Может, он придумал нарочно историю с болезнью… Это подозрение было отброшено, как оскорбляющее Сергея, потом Маша вернулась к этим мыслям опять. Странно, — сказал о таком жутком деле, как собственная смерть через два года, а сам ухаживает за девушкой, поступил учиться… Герой? Если герой, то не стал бы бегать за такой «Пышкой», тогда он все делал бы осмысленно и серьезно. А если не герой? Тогда… Ох, лучше и не думать.

Одевалась, зашнуровывала баретки, а сама все возвращалась мыслями к нему и только к нему. Да, ее любовь была видна каждому, видна невооруженным глазом, а его… Почему он скуп на эти слова? Почему он ведет разговоры о том, что ему не следует жениться? А если все это делается с одной целью — объяснить ей, Маше, то самое, что она так прямо и просто объяснила Оське? И вот теперь, в эти два дня он всем своим поведением сказал ей достаточно ясно: «отстань!»

Пунцовая от мысли о таком позоре, она вышла из клуба, обдумывая письмо, которое она ему отправит. Нет, объясниться устно не хватит ни сил, ни выдержки. А унижаться больше нельзя. Она напишет.

— Долго же вы, Машенька… Но я ждал вас и даже соврал что-то своему товарищу по театру, чтобы он шел один.

Семен Григорьич стоял на ступеньках подъезда и ласково улыбался Маше. Да, она разрешила… Ну и хорошо, надо хоть отвлечься от своего несчастья.

— Я приметил вас еще год назад, — начал Семен Григорьич негромко, внимательно разглядывая Машу. — Тогда ваш коллектив ставил «Грозу», не блестяще поставил — очень уж в лоб, упрощенно многое было. А Катерину я заметил, сразу подумал, — где они взяли такую Катерину? Не скрою, я опоздал к началу спектакля и не знал, что за коллектив. Спектакль мне не понравился, а вот о вас я хотел разузнать все, что только можно И не сумел, так, знаете, все сложилось неудачно — мы на гастроли уезжали, кое-что у меня не заладилось… В общем, не узнал я, чей коллектив и как вас зовут… А сегодня я словно подарок получил…

Семен Григорьич выразительно посмотрел на Машу. Она слушала беспечно, бездумно, не замечая его взгляда.

Мимо пролетел грузовой автомобиль. Маша шла по краю тротуара, и Семен Григорьич осторожно взял ее за локоть, чтобы отвести от мостовой. Маша почувствовала его руку чуть ниже локтя своей и строго, вопросительно взглянула на спутника.

— Вы разрешите? — спросил он, немного смутившись. В этот миг он снова стал чем-то похож на Сергея. Неосознанная благодарность шевельнулась в Машиной сердце, и она ответила «пожалуйста!», хотя до сих пор никому не разрешала брать себя под руку. Сергей всегда ходил с ней рядом, свободно размахивая руками, а иногда обнимал ее рукой за талию, как заправский деревенский кавалер.

Дальше они шли уже под руку. Семен Григорьич подшучивал над ее задумчивостью, называл кокеткой, отчего Маша искренне, весело смеялась. Вот уж что всегда было ей смешно и противно, так это женское кокетство, преднамеренные старания привлечь к себе внимание. Но Семен Григорьич не уступал:

— Вы прирожденная, природная кокетка, это внутри вас сидит. Признайтесь, вы дома часто в зеркало смотритесь?

Врать Маша не умела. Да, часто. Но это не от кокетства, а от желания получше понять себя.

— Вы еще ребенок и потому спорите. Поверьте мне, я

кое-что

понимаю в этом, — настаивал он. — Я все-таки режиссер, деятель театра, я видел на своем веку столько женщин… У вас это от природы, другие стараются.

Они вышли к Марсову полю. Маша спохватилась, что уже, наверное, поздно.

— Где вы живете, Маша? — спросил Семен Григорьич, заглядывая ей в лицо. — В общежитии или дома?

Она рассердилась. Зачем он спрашивает? С какой целью?

— Я не поняла вашего вопроса, вас интересует адрес или что-нибудь другое?

— Меня интересует, в каких условиях вы живете, трудитесь… У вас есть своя комната?

— Я живу у родных, в своей семье, — ответила она раздраженно. — Комнаты у меня обычно нет.

— Что значит — «обычно»?

— Это значит, что когда отец уезжает в командировку, то в его кабинете живу я.

Маркизов перевел разговор на другую тему. Он стал рассказывать о незнакомых Маше фильмах, виденных им на просмотрах в Доме кино.

Он умел рассказывать. Просто, добродушно, безо всякой позы он мог рассказывать о чем угодно, смягчая шуткой остроту положения, если это нужно было. Маша живо представила себе фильм, о котором он рассказывал: большой американский город, небоскребы, улицы забиты машинами. В саду случайно познакомились юноша и девушка, они сразу сильно понравились друг другу. Они играли вместе в лотерее, катались на «чертовом колесе», слушали концерт, а теперь вот шли по улице домой. Надо было перейти дорогу, они розняли на миг руки, и случилось так, что перешла она, он не успел. Машины снова загудели, толпа окружила девушку, оттеснила куда-то в сторону, и они потеряли друг друга. Тщетно искал ее парень, — он даже не знал ее фамилии, а тем более адреса! Измученный этой потерей, он поднялся на лифте к себе на двадцатый этаж и упал на свою койку в страшной тоске. Как назло, за стеной кто-то завел патефон, и назойливая песенка раздражала

его

все больше. Не в силах выдержать, он вскочил, выбежал в коридор и без стука распахнул дверь соседней комнаты. Здесь он увидел за столом девушку, закрывшую лицо руками, — она плакала. Она

подняла

лицо, и тогда

он

увидел,

что

это та девушка…

— Когда я смотрел этот фильм, я почему-то вспомнил «Грозу» и вас год тому назад… И теперь, на нынешний смотр я шел с надеждой, что чудо может-таки произойти.

— А зачем вам чудо?

— Не надо злиться, — сказал Семен Григорьич нравоучительно. — Вы еще слишком молоды и многого не понимаете. В нашем городе живут миллионы людей, среди них очень много хороших и милых, но почему-то мимо всех проходишь спокойно, а увидишь одного, того самого, и остановишься… Разве вы не знали этого?

— Нет! — ответила Маша вызывающе.

— С вами это произойдет очень скоро. Вот увидите. «Ничего ты не знаешь, болтун! — подумала Маша. — Именно так и было, когда я увидела Сережу. Вот мы влюбились друг в друга, вот мы год ходили вместе, целовались… И что же? К чему пришли? Он стал ухаживать за какой-то «Пышкой»!»

Слушать Семена Григорьича надоело, хотя смотреть на него было приятно, как всегда бывает приятно смотреть на человека, которому ты помог прийти в хорошее настроение. Но, к счастью, уже подошли к дому, и Маша стала прощаться.

Он записал ее телефон и попросил разрешения позвонить. Он надеялся, что и в вузе Маша не бросит театр, а он, Семен Григорьич, познакомит ее с интересными театральными людьми…

Размышляя о новом знакомстве, Маша подумала, что сожалеть о нем не следует. Она, видимо, нравится этому человеку. Ну что ж, в такую тяжелую минуту ее жизни, как эта, невредно хоть на короткое время побыть в роли того, кто нравится, но сам остается равнодушным. Специально дразнить и мучить она никого не собирается, да и Семен Григорьич не из тех, кто даст себя в обиду.

Но Сергей, может ли Сергей оставаться безнаказанным? Можно ли терпеть такое унижение дальше?

Она писала целую ночь. Прежде перо подчинялось ей так хорошо, а сейчас… Начала обстоятельно объяснять все, что случилось, перечла и порвала на клочки. Какой-то судебный протокол с длинными выяснениями. Написала коротко — и снова уничтожила: нельзя после всего, что было, после такого сильного чувства — вдруг такую отписку —

«все

кончено!» Делили свои

мечты,

думы, планы, и вдруг… Но что, если это «вдруг» — для нее, а для Сергея это вовсе не «вдруг»? Может, в любви своей она ослепла и не замечала, что чувство ее совсем не взаимно?