Страница 7 из 72
– Мне пора идти, – сказал он и, вынув записную книжку, принялся что-то быстро писать на чистой страничке. – Если вы все же измените свое решение, позвоните по номеру 55-16-44 в Карлсхорсте и спросите специальный секретный отдел генерала Кавернцева. Я записал также номер моего домашнего телефона: 05-00-19.
Порошин улыбнулся и кивнул на листок, который я взял у него:
– Если вас вдруг арестуют американцы, то я бы на вашем месте не позволил им увидеть это. Уж они-то наверняка сочтут вас шпионом. Все еще улыбаясь, он попрощался и стал спускаться по лестнице.
Глава 5
Для тех, кто свято верил в Фатерланд, поражение в войне стало своего рода возрождением, крушением патриархальных устоев общества. Из истории Берлина, разрушенного тщеславием мужчин, можно было извлечь горький урок: когда война проиграна, солдаты похоронены, а стены разрушены, город состоит из одних женщин.
С такими мыслями я шел мимо серого гранитного ущелья, которое скрывало все еще работающую по инерции шахту. Показался маленький паровоз, тянущий груженные углем платформы. На одной из платформ тесной группой сгрудились оборванные женщины. До меня донеслись обрывки фразы: «Теперь уже не до любви». Я никогда не забуду их запыленных лиц и борцовских фигур. Но и сердца, думается, у них были столь же большие, как их бицепсы.
Улыбаясь в ответ на насмешливое женское улюлюканье и едкие шуточки о том, где, мол, мои руки и не помешало бы приложить их к восстановлению города, я помахал им тростью, как бы указывая на причину своей немощи, и поспешил на Песталоцциштрассе. Там жил Фридрих Корш, мой старый друг, коллега по уголовной полиции, а теперь – комиссар полицейского участка Берлина, где господствовали коммунисты, который и сообщил мне, где найти жену Эмиля Беккера.
Я отыскал нужный мне дом под номером 21 – поврежденное бомбой пятиэтажное здание с бумажными занавесками на окнах. С внутренней стороны входной двери висела записка, которая предупреждала: «Ненадежная лестница! Опасна для жизни посетителей». К моему счастью, фамилии жильцов и номера квартир были написаны мелом на той же двери. Оказалось, что фрау Беккер живет на первом этаже.
Я прошел по темному сырому коридору к ее двери. Возле стоявшего рядом с дверью умывальника старая женщина сдирала с влажной стены большие куски плесени, складывая их в картонную коробку.
– Вы из Красного Креста? – спросила она.
Я сказал, что нет, постучал в дверь и стал ждать.
Женщина улыбнулась.
– Вы знаете, все в порядке, нам здесь хорошо. – В ее голосе слышалась боль.
Я постучал снова, на этот раз громче, и услышал приглушенный скрежет открывающейся задвижки.
– Мы не голодали. Бог помогает нам, – продолжала старуха, показывая мне содержимое своей коробки. – Посмотрите, здесь даже растут свежие грибы. – Она оторвала кусок плесени от стены и съела его.
Наконец дверь открылась, и я на миг от возмущения лишился дара речи: фрау Беккер, заметив старуху, решительно отстранила меня, выскочила в коридор и с руганью прогнала пожилую женщину прочь.
– Мерзкая старая нахалка! – никак не могла успокоиться она. – То и дело приходит сюда и ест эту плесень. Сумасшедшая. Круглая идиотка.
– Вне всякого сомнения, она что-то жевала, – заметил я с отвращением.
Фрау Беккер устремила на меня пронзительный взгляд сквозь очки.
– А вы, собственно говоря, кто такой и что вам нужно? – бесцеремонно спросила она.
– Мое имя – Бернхард Гюнтер... – начал было я.
– А, слышала о вас, – нетерпеливо перебила взвинченная женщина. – Вы из криминальной полиции.
– Да, я действительно работал там.
– Тогда вам лучше зайти. – Фрау Беккер захлопнула за мной двери и тотчас закрыла на задвижку, как будто смертельно чего-то боялась. Заметив мое удивление, она, как бы оправдываясь, добавила: – Сейчас смутные времена, нужно быть осторожным.
– Да, вы правы.
Она проводила меня в холодную гостиную. Я окинул взглядом обшарпанные стены, потертый ковер и старую мебель – ее было немного и за ней тщательно ухаживали. Это, похоже, единственное, что фрау Беккер могла сделать при такой сырости.
– Шарлоттенбург выглядит не так уж плохо, – попытался я завязать разговор, – куда лучше других районов.
– Может быть, и так, – сказала она, – но, приди вы вечером, стучали бы до потери сознания, я бы ни за что не открыла. По ночам здесь повсюду снуют крысы.
Тем временем она подняла фанерку с кушетки, и на мгновение во мраке комнаты мне показалось, что я оторвал ее от составления головоломки. Приглядевшись повнимательнее, я различил множество пакетов с сигаретной бумагой «Оллешау», мешки с окурками, собранный в кучки табак и сомкнутые ряды закрученных сигарет.
Я сел на кушетку, вынул пачку «Уинстона» и предложил ей сигарету.
– Спасибо, – сдержанно поблагодарила она и заложила сигарету за ухо. – Я покурю позже. – Но я не сомневался, что она продаст ее вместе с остальными.
– И сколько же стоит одна сделанная вами сигарета?
– Около пяти марок. Я плачу сборщикам пять долларов за сто пятьдесят окурков. Из них выходит примерно двадцать хороших сигарет, за которые можно получить десять долларов. Уж не собираетесь ли вы написать об этом статью в «Тагесшпигель»? Я уверена, вы здесь из-за моего паршивого мужа, не так ли? Но я уже давно не видела его и надеюсь никогда не увидеть снова. Полагаю, вам известно, что он в венской тюрьме.
– Да, я знаю об этом.
– Смею вас уверить, когда американская военная полиция сообщила мне о его аресте, я была рада. Он ушел от мен"! – ладно, это еще можно забыть, но никогда не прощу, что он бросил нашего сына.
Для меня не имело значения, когда фрау Беккер превратилась в ведьму – до или после того, как от нее удрал муж. Но на первый взгляд она показалась мне принадлежащей именно к тому типу женщин, от которых сбегают мужья. У нее были узкие губы, выдающаяся вперед нижняя челюсть и маленькие острые зубы. Но раньше, чем я объяснил цель моего визита, она недвусмысленно намекнула на оставшиеся у меня сигареты, которые успокоили ее настолько, что она начала отвечать на мои вопросы.
– Что же произошло на самом деле? Вы можете мне рассказать?
– Как мне сказали, он застрелил американского армейского капитана в Вене и был задержан на месте преступления.
– А полковник Порошин? Вы что-нибудь знаете о нем?
– Вас интересует, можно ли ему доверять? Ну, он – иван. – Она презрительно усмехнулась. – Вот все, что вам нужно знать. – Она отрицательно покачала головой и быстро добавила: – Они познакомились здесь, в Берлине, в связи с одной из махинаций Эмиля, как я полагаю, связанной с пенициллином. Эмиль говорил, что полковник заразился сифилисом от какой-то девицы, которой был страстно увлечен, во что мне мало верится. Так или иначе, это оказался наихудший вид этого заболевания, который сопровождается отеками, и сальварсан ему совершенно не помогал. Эмиль достал для него пенициллин. Ну, я думаю, вы знаете, как трудно достать такое ценное лекарство. Это одна из причин, по которой Порошин пытается помочь ему. Все они одинаковы, эти русские. У них есть не только мозги в голове, но и щедрые сердца, а вот благодарность Порошина идет прямо из его мошонки.
– А другая причина? – Она недоуменно нахмурила брови. – Вы сказали, что это одна из причин.
– Да, конечно. По моим соображениям, готовность Порошина помочь Эмилю связана не только с его заболеванием. Я совсем не удивлюсь, если окажется, что Эмиль работал на него.
– У вас есть какие-либо доказательства? Он часто виделся с Порошиным здесь, в Берлине?
– Я не могу сказать ни «да», ни «нет».
– Но разве ему инкриминируют что-то еще, кроме убийства? Его ведь не обвиняют в шпионаже?
– А какое это имеет значение? У них и так достаточно оснований, чтобы повесить его.
– Но вы не знаете, как американцы умеют работать. Если он шпион, то они захотят узнать все. Эти люди из американской военной полиции, они расспрашивали о товарищах вашего мужа?