Реквием по Германии

Я глянул вниз и тут же поднял глаза, но в это самое мгновение латыш, словно разъяренный тигр, рванулся ко мне, пытаясь обхватить мою шею огромными ручищами. Секундой позже я нажал на курок. «Вальтер» выстрелил, и следующая пуля оказалась в патроннике быстрее, чем я успел моргнуть. Я снова выстрелил. Выстрелы эхом отозвались в саду и на небе, эти два звука словно призывали душу латыша на Страшный Суд. Я не сомневался, что ее очень быстро отправят на вечное поселение в ад. Огромное тело Райниса упало лицом вниз на гравий и окаменело.

Не теряя времени, я побежал к машине и прыгнул на сиденье, не обращая внимания на ключ от наручников, лежащий на нем. Нужно было поскорее завести машину. Я повернул ключ зажигания, и большая машина, судя по запаху еще совсем новая, мгновенно ожила. За спиной у меня послышались крики. Схватив пистолет с коленей, я высунулся из окна и дважды выстрелил в сторону дома, затем бросил его на соседнее пассажирское кресло, толкнул рычаг передачи, захлопнул дверцу и нажал на акселератор. «БМВ» занесло, и задние колеса оставили две глубокие борозды на дороге. Сейчас не имело никакого значения, что мои руки все еще оставались скованными: впереди был ровный спуск.

Но машину стало угрожающе бросать из стороны в сторону, когда я на мгновение выпустил рулевое колесо, чтобы переключить рычаг передачи на вторую скорость. Поспешно схватив рулевое колесо, я чудом избежал столкновения с машиной, стоящей на обочине, и чуть было не врезался в забор. Только бы мне удалось добраться до Штифтоказерне и Роя Шилдса! Я расскажу все об убийстве Вероники, и если американцы немного пошевелятся, то смогут арестовать всю эту нечисть по крайней мере за это. Потом уже можно будет сообщить все об Организации и Мюллере, и как только военная полиция запрет его в клетку, тут уж я постараюсь доставить максимум неприятностей Белински, организации КРОВКАСС, службе контрразведки – всей этой гнусной компании.

Я посмотрел в боковое зеркало и увидел огни машины. Я не был уверен, погоня ли это, но на всякий случай еще сильнее нажал на газ, несмотря на то что мотор уже и так ревел на пределе, и почти сразу же нажал на тормоз, резко вывернув руль вправо. Машина ударилась о каменный бордюр и отскочила назад на дорогу. Когда мои ноги снова почувствовали под собой пол, я услышал, как мотор, работавший ia первой передаче, громко выражает свое недовольство. Но я не мог рисковать, включив третью скорость, поскольку дорога теперь сильно извивалась.

У перекрестка Биллротштрассе с Гюртел мне пришлось почти лечь на руль, чтобы заставить машину двигаться строго по прямой, обгоняя автоцистерну, поливавшую улицу. Я слишком поздно заметил преграду, стоящую на дороге, и если бы перед импровизированным барьером, воздвигнутым на пути, не стоял грузовик, не думаю, что я потрудился бы свернуть и остановиться. Но, пытаясь свернуть, я слишком резко крутанул руль налево, и задние колеса моей машины заскользили по мокрому асфальту.

«БМВ» потерял управление, и перед глазами у меня все замелькало: барьер, американские военные полицейские, бегущие за мной и размахивающие руками, дорога, по которой я только что проехал, машина, следующая за мной, строй магазинов, зеркальное стекло витрины. Машина вертелась на дороге, встав на два колеса, словно механический Чарли Чаплин, и вдруг на нее обрушился стеклянный водопад. Дверцу с моей стороны прошило что-то твердое, меня швырнуло на сиденье пассажира, а затем я ударился о дверцу и едва успел почувствовать какой-то острый предмет под локтем, как моя голова пробила стекло дверцы. Я, должно быть, лишился чувств, но через мгновение в моем сознании снова возникли шум, движение, боль и хаос, а затем наступила тишина, и только звук медленно вращающегося колеса свидетельствовал о том, что я все еще был жив. Слава Богу, мотор заглох, поэтому моя тревога по поводу того, что машина может загореться, улеглась.

Услышав шаги по осколкам стекла и голоса американцев, которые кричали, что идут мне на помощь, я закричал им в ответ, но, к моему удивлению, изо рта у меня не вырвалось ничего, кроме шепота. А когда я попытался поднять руку, чтобы открыть дверную ручку, то снова потерял сознание.

Глава 37

– Ну, как ты чувствуешь себя сегодня? – Около моей кровати на стуле сидел Рой Шилдс. Наклонившись вперед, он постучал по гипсовой повязке на моей руке. Проволока, переброшенная через блок, поддерживала ее высоко в воздухе. – Должно быть, очень удобно, – сказал он. – Постоянное нацистское приветствие. Черт, вы, немцы, можете сделать так, что и сломанная рука выглядит патриотично.

Я быстро огляделся. Казалось, это была обыкновенная больничная палата, если бы не решетки на окнах и не татуировки на предплечьях медсестер.

– Что это за госпиталь?

– Ты в военном госпитале на Штифтсказерне, – сказал он. – Для твоей безопасности.

– Сколько я уже здесь?

– Почти три недели. Твоей квадратной голове здорово досталось: был проломлен череп. Ты, не переставая, бредил с тех пор, как поступил сюда. Да, в довершение того, сломанная ключица, сломанная рука и сломанные ребра.

– Наверное, надо винить в этом фен.

Шилдс засмеялся, но затем его лицо стало более серьезным.

– Постарайся и дальше сохранить чувство юмора, – сказал он. – У меня плохие новости для тебя.

Я стал перебирать картотеку у себя в голове. Большинство карточек были решительно сброшены на пол, остались несколько, относящихся к какому-то делу, над которым я работал. В памяти всплыло имя.

– Эмиль Беккер, – произнес я.

– Его повесили позавчера. – Шилдс пожал плечами, извиняясь. – Мне жаль, в самом деле, жаль.

– Ну, вы-то уж конечно время даром не теряли, – заметил я. – Так это и есть добрая старая американская эффективность? Или один из ваших людей скупил веревки на рынке?

– Я бы не стал волноваться по этому поводу, Гюнтер. Убил он Линдена или нет, но Беккер заслужил петлю.

– Не самая лучшая реклама для американского правосудия.

– Брось, ты же знаешь – это австрийский суд ударил по его шару.

– Но кий и мел передали им вы, не так ли?

Шилдс на мгновение отвел глаза, а затем с раздражением потер лицо.

– Ну какого черта! Ты – полицейский и прекрасно знаешь: подобное случается в любой системе. Только из-за того, что на туфли налипло немного дерьма, не станешь покупать новую пару.

– Конечно, но зато научишься ходить по тропинке, а не срезать через поле.

– Умница. Вот одного я не пойму: почему мы ведем этот разговор? Ты еще мне не представил ни единого доказательства. Почему я должен признать, что Беккер не убивал Линдена?

– Уж не собираешься ли ты организовать повторный суд?

– Дело никогда полностью не завершается, – сказал он, пожимая плечами. – Даже если все участники мертвы. Для меня кое-что осталось не совсем ясным.

– Я из-за этого очень мучаюсь, Шилдс.

– Да, тебе, пожалуй, следовало бы помучиться, герр Гюнтер. – Его тон стал более сухим. – Возможно, следует напомнить тебе, что это военный госпиталь, причем под американской юрисдикцией. Как-то у меня уже был случай предостеречь тебя против вмешательства в это дело. Но ты не последовал доброму совету, и теперь тебе придется еще кое-что объяснить. Ну, для начала владение огнестрельным оружием немцам или австрийцам запрещено постановлениями австрийского военного правительства по общественной безопасности. Только за это тебе причитается пять лет тюрьмы. Затем машина, которую ты вел. Мало того, что ты был в наручниках и, кажется, не имел действительных водительских прав, так еще возникает маленький вопрос о том, как это ты решился проехать военный пропускной пункт. – Он замолчал на минуту и закурил. – Так что же мы предпочтем, господин Гюнтер: дать информацию или отправиться в тюрьму?

– Весьма конкретно сказано.

– Такой уж я конкретный, как, впрочем, и все полицейские. Давай-ка лучше послушаем твой рассказ.

Я покорно откинулся на подушку.