Реквием по Германии

Колено Вероники сильно кровоточило. Я поискал вокруг, чем бы завязать ее рану, и, не найдя ничего подходящего, решил воспользоваться рубашкой оглушенного мной человека. Сложив в несколько слоев, я крепко прижал ее к колену, а затем рукавами туго привязал. Закончив перевязку, я остался доволен первой помощью. Но дыхание Вероники было слабым, и я не сомневался: без носилок она отсюда не выберется.

К этому времени прошло почти пятнадцать минут с тех пор, как я посигналил Белински, и тем не менее не было никаких признаков, что наверху происходит что-то необычное. Сколько времени потребуется его людям, чтобы вломиться сюда? При наличии таких защитников, Как латыш, вряд ли можно было ожидать, что Мюллер и Небе будут арестованы без борьбы, но пока не слышалось ни криков, ни выстрелов.

Кениг застонал и слабо зашевелил ногами, как прихлопнутое насекомое. Я отбросил собаку и наклонился, чтобы рассмотреть его. Кожа под усами приобрела серо-синий цвет, и по количеству крови, которая стекла у него по щекам, я понял, что, наверное, отделил его носовой хрящ от верхнего отдела челюсти.

– Полагаю, теперь ты не скоро сможешь получать удовольствие от сигар, – проворчал я угрюмо, вытащил маузер Кенига из кармана и проверил затвор. Через смотровое отверстие я увидел знакомый блеск патрона центрального боя. Так, один патрон в патроннике. Я вытащил магазин и увидел еще шесть, расположенных в аккуратной последовательности. Точно сигареты в портсигаре. Тыльной стороной ладони я задвинул обратно в рукоятку магазин и пальцем взвел курок. Пора было выяснить, что случилось с Белински.

Я поднялся по подвальной лестнице, на мгновение задержался за дверью, прислушиваясь. Мне показалось, что я слышу чье-то дыхание, но тут же я понял, что это мое собственное. Я поднял пистолет к голове, снял с предохранителя ногтем большого пальца и вышел.

Долю секунды я видел черного кота латыша, а затем мне почудилось, словно потолок обрушился на меня. Я услышал хлопающий звук, точно пробка вылетела из бутылки шампанского, и чуть было не, засмеялся, когда понял, что это звук пистолета, непроизвольно выстрелившего в моей руке. Оглушенный, словно вытащенный на берег лосось, я лежал на полу, в голове звенело, словно к ней подключили телефонный кабель. Слишком поздно я вспомнил, что для большого человека латыш на удивление тихо ходил. Он опустился рядом со мной на колени и усмехнулся мне прямо в лицо, прежде чем снова ударить дубинкой.

Затем наступила темнота.

Глава 35

Меня ждало послание. Оно было написано заглавными буквами, как будто автор хотел подчеркнуть этим важность своего сообщения. Я попытался прочесть его, но буквы прыгали у меня перед глазами. С трудом удалось разобрать несколько букв. Пришлось напрячь для этого все свои силы, но выбора у меня не было. Наконец я сложил воедино все буквы. Послание гласило: «Помощь США». В этом был заключен какой-то важный смысл, но я не мог понять какой. Вдруг я заметил, что это была только часть послания, и притом вторая часть.

Я проглотил слюну, надеясь избавиться от тошноты, и принялся разбирать первую часть послания, явно зашифрованную: «ГР.ВТ. 26 фунтов. КЮ. ФТ. 0 10». Что бы это могло значить? Я ломал голову над этим текстом, но вдруг за дверью раздались шаги, и в замке повернулся ключ.

Я почувствовал мучительную боль в голове, когда меня подняли две пары рук и потащили лицом вниз, держа за руки и за ноги. Проходя через дверь, один из тех, кто нес меня, отшвырнул ногой пустую картонную коробку с надписью «Помощь».

Мои шея и плечо болели так сильно, что, когда меня схватили за руки, на которые, как оказалось, были надеты наручники, и подняли с пола, я весь покрылся гусиной кожей. В отчаянии я рыгнул и попытался снова улечься на пол, где чувствовал себя относительно удобно. Но держали меня крепко, а при сопротивлении боль только усиливалась, поэтому я смирился и позволил протащить себя по короткому сырому проходу мимо двух разбитых бочек, а затем вверх по ступенькам, которые вели к большому дубовому чану. Двое мужчин, притащивших вашего покорного слугу, грубо бросили меня на стул.

Голос Мюллера велел им принести для меня вина.

– Я хочу, чтобы он пребывал в полном сознании, когда мы будем задавать ему вопросы.

Кто-то поднес стакан к моим губам и грубо запрокинул голову. Осушив стакан, я почувствовал вкус крови во рту и сплюнул прямо перед собой, не заботясь о том, куда попадет мой плевок.

– Дешевая дрянь, – услышал я свой голос. – Вино для кухарок. Мюллер засмеялся, и я повернул голову на этот звук. Лампочки без плафонов горели тускло, но даже такой свет причинял моим глазам мучительную боль. Я просто зажмурил глаза, а затем снова открыл их.

– Прекрасно, – сказал Мюллер. – От вас прежнего кое-что осталось. И это вам понадобится, чтобы ответить на все мои вопросы, господин Гюнтер, уверяю вас.

Мюллер устроился на стуле, скрестив ноги и сложив руки на груди. Он напоминал человека, который решил поприсутствовать на прослушивании актеров. Рядом с ним сидел Небе, который, однако, выглядел более напряженным, чем бывший шеф Гестапо, а по соседству с ним – Кениг в чистой рубашке, прижимавший к своему носу и рту платок, точно у него был сильный приступ сенной лихорадки. У их ног на каменном полу лежала Вероника – без сознания и совершенно голая, если не считать повязки на колене. Как и у меня, на руках у нее поблескивали наручники, хотя, учитывая ее состояние, это была совершенно излишняя предосторожность.

Я повернул голову направо. В нескольких метрах от меня стоял латыш и еще какой-то головорез, которого я раньше не видел. Латыш возбужденно улыбался, несомненно предвкушая зрелище моего унижения.

Мы находились в самой большой хозяйственной постройке поместья. Темная ночь за окнами бесстрастно взирала на собравшихся. Где-то негромко постукивал генератор. Малейшее движение головой и шеей причиняло мне нестерпимую боль, поэтому я решил, что будет лучше смотреть на Мюллера.

– Спрашивайте, что хотите, – сказал я. – Вы от меня ничего не добьетесь. – Но, произнося эту фразу, я знал: как только попаду в умелые руки Мюллера, не останется никакой надежды скрыть от него то что он захочет узнать. Это было так же верно, как и то, что мне никогда не назвать имени следующего Папы Римского.

Моя бравада только рассмешила его.

– Давненько я никого не допрашивал сам, – сказал он, и в его голосе прозвучали ностальгические нотки. – Однако надеюсь убедить вас, что не потерял квалификации.

Мюллер посмотрел на Небе и Кенига, словно ища их одобрения, и они оба мрачно кивнули.

– Могу поклясться, что вы, недоношенный ублюдок, получали за это награды.

Не стерпев, латыш нанес мне сильный удар в щеку. Голова моя дернулась, и все тело до кончиков ногтей пронзила острая боль, от которой я вскрикнул.

– Нет-нет, Райнис, – сказал Мюллер таким тоном, каким отец разговаривает с сыном, – дадим Гюнтеру возможность выговориться. Он может оскорблять нас, сколько хочет, но в конце концов скажет все, что мы захотим узнать. Пожалуйста, не бей его, пока я тебе не прикажу.

Затем заговорил Небе:

– Это бесполезно, Берни. Фрейлейн Цартл только что рассказала нам, как вы с американцем избавились от тела бедняги Хайма. Я, признаться, удивлялся, почему ты так интересовался ею, но теперь мы знаем.

– Мы знаем очень много, – сказал Мюллер. – Пока вы предавались сну, Артур в форме полицейского проник в вашу квартиру. – Он самодовольно улыбнулся. – Это не составило для него особого труда: австрийцы такие покорные, законопослушные люди. Артур, расскажи господину Гюнтеру, что ты обнаружил в его квартире.

– Твои фотографии, Генрих. Думаю, это американцы дали ему их. Что ты на это скажешь, Берни?

– Иди к черту.

Небе продолжал, не обращая внимания на мои слова:

– Там был также рисунок надгробия Мартина Альберса. Вы помните это неудачное дело, господин доктор?

– Да, – сказал Мюллер. – Макс был так неосмотрителен.