Иное царство

— Соня! — сказала его тетка, не оборачиваясь, и прикрикнула на кур, которых слегка встревожило появление Майкла. — Сегодня я должна была собирать яйца одна, — продолжала она, но он знал, что она не сердится на него. Помощь от него была невелика — одно-два яйца из самых заметных гнезд: Просто ей нравилось его общество, чтобы вместе с ним любоваться ранним утром. Он смотрел, как она бросает корм курам, и раздумывал, открыть ей свой секрет или нет. А потом решил, что пусть лучше это будет его собственной тайной — пока.

— Хочешь поудить сегодня? — небрежно спросила она, бросив еще горсть корма толкающимся курам. Руки у нее были тонкими и длинными, смуглые от загара, покрытые золотым пушком. Ее босые ноги были мокрыми от росы, и их облепила пыль.

— Ага! — пропищал Майкл.

Она кивнула, продолжая иногда квохтать по адресу своих подопечных.

— У моста есть форель, еще молодая, но стоит того, чтобы наловить ее. Я их видела, когда солнце светило прямо на воду. Они держатся там, где поглубже, под ивами.

— Следи, чтобы твоя тень не падала на воду, — сказал Майкл машинально.

Этому его научила сама Роза, и теперь она улыбнулась его словам.

— Мама тебя отпустила до вечера?

— Ага.

— Что ты будешь делать? Я освобожусь только после обеда.

Он насторожился.

— Не знаю. Может, схожу в низину посмотреть на реку.

— Будь поосторожнее на спуске, — теперь машинально говорила Роза. — На ореховых пеньках можешь ногу сломать.

«А вот и не могу!» — подумал Майкл, теперь изнывая от желания поделиться своей тайной. Пеньков же там не было! Им овладела такая пьянящая радость, что у него даже голова закружилась. Он перепрыгнул на мокрую от росы траву, и куры тревожно шарахнулись.

— Поосторожнее, нескладеха! Убирайся отсюда! Я попозже тебя найду.

И она успокоила своих подопечных ласковыми словами. Дядя Шон говорил, что Роза всем курицам дала имена, хотя она яростно это отрицала. Но Майкл не совсем ей поверил. Иногда она шепотом называла их как-то странно.

Он припустил бегом, старые башмаки уже отсырели от росы. День будет жаркий, и над рекой будут летать стрекозы.

Кто-то, хромая, поднимался по длинному склону ему навстречу с вилами на плече, ведром в одной руке и шлейфом сизого дыма позади. Увидев Майкла, он помахал ему и сел на дерн, а вилы вогнал в землю. Это был старик Муллан. Майкл сел возле него. Трава была вся в золоте лютиков, и они сидели в тихо колышущемся желтом море, а их ноги уже осыпала пыльца.

Муллан чиркнул спичкой о каблук сапога и всосал бледный огонек в свою трубку с чашечкой из яблоневого дерева, такого густого коричневого цвета, что она выглядела почти багряной. Удивительно красивая трубка! Даже царапины и щербинки, полученные с годами, гармонично стали частью ее формы. Грязь и кровь Соммы не оставили на ней никаких следов. Муллан был ветеран, стрелок Иннискиллнигского полка. Хотя бабушка Майкла называла его старым пьянчугой, но он был единственным работником, которому она позволяла расположиться у плиты после ужина.

— Ну, так как, Майк, — сказал он, блаженно попыхивая трубкой. И еще он был единственным, кто называл Майкла так, и Майклу это нравилось. Такое взрослое имя! — Чего ты натворил? Я видел, как ты вернулся вчера вечером, по брови в грязи, а лицо бумаги белее. Ну, прямо, будто привидение повстречал, право слово.

Майкл сорвал лютик и посмотрел на золотистый отблеск у себя на ладони.

— Я упал… у реки. Ну, где спуск крутой. И до самого низа скатился.

— А-а! — Муллан поковырял в чашечке жароустойчивым мизинцем. — Странное местечко эта низина. Там темнеет так быстро, что и выбраться не успеешь. И заметь, овцы там никогда не пьют, хоть твой дед и повырубил орешник.

Майкл удивленно поднял голову. Ведь и правда — никогда!

— И птиц там никогда нет, — сказал он. — Почему?

Муллан улыбнулся. Подбородок у него был щетинистым, как стебель крапивы, а глаза — два проблеска голубизны в лабиринте морщин и складок. Он родился в другом столетии еще до самолетов, или автомобилей, или двух мировых войн — до того, как Ирландия раскололась на две части. Когда Пирс[1] поднимался по ступенькам дублинского главпочтамта, он и его товарищи ежились в окопах под весенним дождем.

— Бывают места, — сказал он, — чем-то странные. Вроде бы обычные, только чуток не такие, а потому птицы их чураются, а людям там не по себе. Подобных мест полно по всей стране, то есть было полно, когда я пешком под стол ходил. — Его голос отодвинул это в неизмеримую даль. В другой век.

— Какие они? — спросил Майкл, широко открыв глаза. — Чем они нехорошие?

— Разве я сказал, что они нехорошие? Просто другие. Мелочи, которые чувствуешь время от времени, если день подходящий. В сумерках или на рассвете. А если посидеть там подольше, так и можешь увидеть кое-что. Самым уголком глаза. Фей, Майк. Народец холмов.

Майкла охватило разочарование. Те, кого он видел у реки, феями никак быть не могли.

— Так у них же вроде крылья есть и всякое такое, и уши заостренные.

Муллан со смешком выпустил клуб голубого дыма. Трубка радостно булькнула будто сама.

— Ага. Крылышки — ну, как у стрекоз, блестящие и жужжат. — И он рассмеялся.

— Ты все выдумываешь!

— Нет. Я серьезно. — Но он продолжал дребезжать смешком, и Майкл покраснел, но старик протянул руку. — Погоди-ка минутку, — он откашлялся и сплюнул что-то полутвердое в лютики. — Господи! Нет, Майк, я над тобой не смеюсь. Вот послушай, я расскажу тебе историю… Да послушай же! — Майкл обиженно привстал. Муллан ухватил его за локоть и снова усадил во взметнувшееся облачко пыльцы лютиков.

— Так ты же смеялся!

— Знаешь поле за речкой, по ту сторону моста?

Майкл подозрительно кивнул.

— Так вот, Пат, твой дедушка нашел там меч, оставшийся после римлян, с письменами на лезвии, только он их прочесть не сумел.

— Я знаю. Про это все знают. Меч сейчас в музее, в городе. И феи тут совсем ни при чем.

— Так-то так, только твой дедушка мне рассказывал, что меч-то лежал на траве, прямо сверху, и что за ним из-за деревьев у воды подсматривали какие-то. Уже стемнело, и он точно знал, что они там, и хотел пойти посмотреть. Думал, браконьеры или Кэмпбеллы молодые — от них всего ждать можно, — но что-то его будто удержало. С ним был Демон, тогда еще совсем щенок, так он ворчал, рычал и прямо дрожал весь. Шагу к деревьям отказывался ступить, даже когда Пат его ногой пнул и отругал на все корки. А потом дедушка твой хватает старый меч и говорит, пропади оно все пропадом. И бегом домой, понимаешь Майк? Бегом! А пес бежит за ним и скулит. Что ты об этом думаешь?

— Он никогда про это не говорил. Он говорит, что нашел меч в ежевике.

— А, по-твоему, взрослый человек — ему же тогда под шестьдесят было — станет рассказывать, как напугался теней, точно несмышленыш? — Муллан торжествующе ухмыльнулся и убедительно взмахнул трубкой. Пепел рассыпался по воздуху.

— Ты сам все придумал.

— Может, да, а может, и нет. Верь не верь, дело твое. Одно я тебе скажу. Если б я в твои годы да сказал бы кому из старших такое, ухо у меня сразу бы вспухло. — На секунду лицо Муллана стало почти яростным, и мелькнул молодой солдат, который выпрыгнул из окопа в атаку в давно прошедшее июльское утро.

— Прости, — мрачно сказал Майкл. Он уже совсем собрался рассказать старику про лисьи морды у реки, но решил, что тот и слушать не станет. Значит, его тайна так тайной и останется.

Муллан ухватился за вилы, встал и взял загремевшее ведро.

— Да ладно. Но помни, в небе и на земле скрыто больше… — Он умолк. — Да, больше, чем ты успеешь палкой потыкать. Слушай старших, глядишь, и научишься чему-ничему. А я пойду. Смотри, не балуйся.

И он заковылял прочь, вскинув вилы на плечо, точно винтовку, напевая «Путь далек до Типперери» и волоча за собой шлейф дыма.

Когда Муллан ушел, Майкл спустился к реке в низину. Хоть солнце светило ярко, в тени деревьев царил сумрак. Он нерешительно остановился над обрывчиком, глядя туда, где река плескалась и что-то бормотала самой себе. Пеньки орешника торчали из палой листвы точно ограненные камни. Он задумался… Что, если?

1

Пирс Патрик Генри (1879–1916) — ирландский поэт и политический лидер, один из руководителей Дублинского восстания в 1916 году; был казнен