Первопроходцы

К нанайскому поселку Сакачи-Алян лодка пристала на закате дня. С воды были видны домики "на курьих ножках" — свайный поселок. У шалашей сидели на корточках старики и старухи, курили длинные трубки. От этого мирного вида веяло эпическим покоем и мудростью тысячелетий. Вдали высились деревянные трубы, непонятным образом выраставшие из земли, на расстоянии нескольких метров от дома, а рядом с ними — двускатные крыши нанайских жилищ, которым и принадлежали эти трубы.

В глубокой задумчивости Окладников долго стоял около построек, удивляясь простоте сооружения, в которой заложен многовековой опыт жителей седого Амура. И только позднее ему посчастливится раскопать жилище раннего железного века, в котором он увидит широкие лежанки, обогреваемые снизу дымоходом, выложенным из плит. Этот древнейший в мире кан, сооруженный две с половиной тысячи лет назад дальневосточными народами. Им позднее будут обогревать свои жилища чжурчежени, одно из амурских племен, создавшее в начале XIII века могущественное государство на Дальнем Востоке. Затем кан перейдет к их прямым потомкам — нанайцам. С Дальнего Востока кан распространится и в соседние страны — Корею, Маньчжурию и далее в Китай.

Размышления Окладникова прервали нанайцы — старик со старухой. Они приветствовали незнакомца и пригласили его в дом выпить чаю. Уже глубокой ночью, после очередной чашки круто заваренного кипятка, Алексей Павлович впервые услышал нанайскую легенду о рисунках Сакачи-Аляна.

"Это было давным-давно. В начале Света жили три человека. У них было три лебедя-ныряльщика. Однажды послали люди лебедей-ныряльщиков на дно реки достать для Земли камней и песка. Птицы нырнули. Семь дней были под водой. Вышли, смотрят: Земля ковром цветет, в реке Амур рыба плавает, тогда три человека сделали человека по имени Кадо и женщину Джулчу. И еще деву по имени Мамилчжи. Народ размножался и заселял всю землю по Амуру…"

Старый нанаец глубоко затянулся дымом из своей трубочки и надолго замолчал. Языки пламени вырывали из темноты лица сидящих у очага людей. Явственно слышался плеск: внизу волны Амура неслышно набегали на берег и, поиграв среди громадных валунов, также тихо откатывались назад. Лицо рассказчика — лицо мудреца, изрезанное глубокими морщинами, было погружено в раздумье. Нет, он вспоминал не легенду, которую помнил хорошо и много раз рассказывал своим детям и внукам. Он думал о своем маленьком народе, о его прошлом и настоящем.

Наконец постучал трубочкой о бревно и, выбив остатки табака, продолжил:

"Кадо сказал: "Есть три солнца на небе. Жить слишком горячо. Я хочу застрелить два солнца!" И пошел к восходу. Вырыл яму, спрятался в ней. Увидел, как взошло первое солнце, и застрелил его. Выстрелил во второе солнце, но — мимо. Третье — убил. Одно среднее осталось.

Вода кипела — горой стала. Гора кипела — речкой стала. А пока камни не остыли, Мамилчжи нарисовала на них птиц и зверей. Потом камни стали твердыми…"

Так вечным памятником великим делам первого охотника стали древние рисунки, застывшие на гранитных валунах и скалах у нанайского села Сакачи-Алян.

А ранним утром, когда первые лучи солнца позолотили верхушки сосен, старый нанаец на узкой лодке-оморочке, сшитой из коры деревьев, привез путешественников к тому месту, которое многие сотни лет считалось священным.

Здесь, на берегу могучей реки, громоздились глыбы черного базальта. Много миллионов лет назад они исторглись из недр земли и с тех пор лежат на берегу. Во время шторма, когда серый от пены и брызг, Амур страшен и всесилен в своем буйстве, они грудью отражают натиск волн и ничто не в состоянии сдвинуть с места эти черные громады — символ вечности и покоя.

Века, — а скорее всего — тысячелетия, сгладили острые грани глыб, отшлифовали их поверхность, но не смогли стереть глубокие полосы, выбитые рукой неведомого художника древних племен. С одного из валунов на путешественников глядело лицо чудища. С илистого дна реки, из мутной воды, как будто выплывало само подводное страшилище — властитель Амура, "Черный Дракон". Его узкие, по-монгольски раскосые глаза, смотрели на пришельцев с немой угрозой. Образ чудища, выбитый на са-качи-алянском камне, рожден как будто самой матерью-землей, создан ее стихийной творческой силой, той самой, что гонит из своих глубин весенние бурные соки и дает начало всему живому на свете.

Окладников долго ходил среди базальтовых глыб, рассматривая все новые рисунки: изображение масок — личин, змей, животных, птиц. Они поразили его необычностью сюжетов, смелостью и точностью линий, хотя все изображения выбиты на прочном и твердом камне.

Загадочные рисунки Сакачи-Аляна потрясли Алексея Павловича изобразительной масштабностью и художественной ценностью: "Я вспомнил тогда, — напишет он позднее, — древний греческий миф о детстве вселенной и богов, о порожденных богиней земли Геей чудовищных исполинах, многоруких и змееногих титанах. Вспомнил битву олимпийцев с сынами земли, высеченную на мраморе Пергамского алтаря! Не таким ли изначальным мифом о детстве земли рожден и этот загадочный образ древнего чудовища на Амуре? В самом деле, как ни далек древний Пергам от Сакачи-Аляна, мы еще увидим, что у жителей Сакачи-Аляна до сих пор живет такой же миф о первых днях вселенной, о мифических героях-полубогах, миф, который служит ответом на вопрос — как появились рисунки на камнях Сакачи-Аляна".

Особенно поразительны были антроморфные маски — личины. Широкая верхняя часть, огромные круглые глаза, раскрытая пасть с двумя рядами больших острых зубов и непропорционально узкий, округлый подбородок создавали картину, поражавшую своей демонической притягательностью. В верхней части некоторые маски окружены ореолом расходящихся лучей.

На одном камне — два рисунка. Глядя на них, нельзя не поразиться, с какой удивительной выразительностью древний мастер смог передать устрашающую силу этих изображений. Глаза не могут оторваться от них, и даже кажется, что чудища отделяются от камня и приближаются к тому, кто дерзнул нарушить их уединение.

Память подсказывает: маски на одежде и обуви нанайцев и ульчей Нижнего Амура удивительно похожи на эти изображения. А рядом с устрашающими личинами на скалах выбиты фигуры лосей, оленей и других животных и птиц. С воздушной легкостью подчеркнуты первобытным мастером гордый развал рогов, стремительность бега и спокойствие отдыха оленя.

Неподалеку, уже на самой скале, выбита фигура змеи в виде широкого зигзага, заполненного внутри тончайшей сеткой. Нанайцы объяснили Окладникову, что этот рисунок изображает гигантскую змею или дракона — "мудур". Мудур в нанайских преданиях могущественное существе, то благодетельное, то страшное — непременный персонаж шаманских мистерий. Неудивительно, что этот божественный змей тоже нашел себе почетное место на священных скалах Сакачи-Аляна рядом с масками-личинами грозных шаманских духов. Мифический змей высечен был в таком месте, куда можно было добраться только по воде, на легкой нанайской лодке.

Среди изображений зверей особенно поражает экспрессией и тонкостью исполнения образ космического лося на большом камне, который наполовину затоплен, а во время высокой воды совсем скрыт под водой. Продолговатое туловище, длинная шея и маленькая голова с роскошными рогами — все готово к стремительному бегу. Внутри туловища выбито несколько концентрических кругов, знаков, связанных с солнцем. Это не просто обитатель тайги, а лось особенный, "небесный". Тот, который живет в легендах и преданиях многих народов, связанных с охотой на лося и северного оленя. С ним связывали охотники свое благополучие, обилие стад и удачу промысла. Несомненный культовый смысл имели и маски-личины. Не потому ли изображения в Сакачи-Аляне находятся на берегу Амура в месте, окруженном густым лесом?

Конечно, сейчас трудно установить, какое значение имело каждое из них, одно ясно: все фигуры сделаны очень талантливой и упорной рукой мастера.