Что скрывал покойник

Не могла ли она ошибаться? Могла, причем наверняка. Она что-то забыла или придала чему-то слишком большое значение, увидела то, чего на самом деле не было. В первый раз эта мысль пришла ей в голову, когда она внимательно рассматривала «Ярмарку» во время вечеринки с коктейлями, хотя некоторые догадки начали формироваться у нее в голове еще раньше, до открытия вернисажа в галерее «Артс Уильямсбург». Но тогда она отвергла эту мысль. Она была слишком болезненной. Слишком похожей на правду. Даже слишком.

Но эта проклятая мысль упорно возвращалась к ней, и вот несколько минут назад, сидя в гостинице, она поняла, что с самого начала была права. Пока они рассматривали «Ярмарку», все кусочки головоломки встали на свои места. Все ниточки сходились к одному и тому же человеку, все улики указывали на него. Ей все стало ясно. Она просто не могла идти домой. Только не сейчас. Она боялась туда идти.

— Ну что вы обо всем этом думаете? — полюбопытствовал Бювуар, сидя в кресле напротив старшего инспектора. Николь устроилась на диване, она читала иллюстрированный журнал, наказывая Гамаша своим молчанием. Габри и Оливье отправились спать.

— Иоланда, — задумчиво протянул Гамаш. — Я все время возвращаюсь мыслями к этой семейке. Туда ведут слишком многие нити расследования. Навоз, обои на стенах. И еще тот факт, что у Андрэ есть охотничий лук.

— Однако как раз классического, изогнутого лука у него нет, — с грустью констатировал Бювуар.

— Он мог его уничтожить, — возразил Гамаш, — но зачем вообще пользоваться им, это вопрос. Зачем кому-то понадобилось стрелять из старого лука, вместо того чтобы взять современный охотничий лук-компаунд?

— Может быть, стреляла женщина? — предположил Бювуар. Он очень любил такие моменты в расследовании, когда поздно вечером можно было посидеть с шефом у камина, потягивая напитки, раскладывая по полочкам улики и строя гипотезы. — Классическим, изогнутым луком легко пользоваться, а стрелять из старого классического лука еще легче. Мы убедились в этом на примере Сюзанны Крофт. Она не смогла управиться с современным луком, хотя несомненно стреляла из старого. И тут мы снова возвращаемся к Иоланде. Она наверняка изучила творчество своей тетки, во всяком случае разбиралась в нем лучше других. Кроме того, у них в семье как раз изобразительное искусство почитается смертным грехом. Уверен, что если мы копнем поглубже, то обнаружим, что когда-то и Иоланда забавлялась кистью и красками. В округе этим грешат сплошь и рядом. И мне это кажется закономерным.

— Хорошо, давайте рассмотрим этот вариант. Зачем Иоланде понадобилось убивать Джейн?

— Ради денег или ради дома, что, в сущности, одно и то же. Она наверняка считала, что унаследует его. Держу пари, она подкупила этого мошенника-нотариуса в Уильямсбурге, чтобы он рассказал, что написано в завещании тетки, и, Господь свидетель, у нее для этого были все основания.

— Согласен. Но при чем здесь «Ярмарка»? Что такого было в этой картине, отчего Иоланда вздумала изменить ее? На ней изображено заключительное шествие окружной ярмарки, состоявшейся в нынешнем году, но в то же время создается впечатление, что эта картина — дань памяти Тиммер Хедли. Как могла Иоланда увидеть ее, и если даже видела, то зачем ей понадобилось подделывать лицо?

Ответом ему послужила напряженная тишина. Спустя несколько минут Гамаш продолжил:

— Ладно, давайте посмотрим на остальных. Что вы скажете о Бене Хедли?

— Почему именно он? — спросил Бювуар.

— У него есть доступ к лукам и необходимые навыки, он знает окрестности как свои пять пальцев. Мисс Нил наверняка доверяла ему, и он умеет рисовать. Очевидно, он очень неплохой художник. Кроме того, он член совета директоров галереи «Артс Уильямсбург», так что у него есть ключи от всех дверей. Он мог войти в любое время и увидеть «Ярмарку».

— А мотив? — не соглашался Бювуар.

— Да, с этим проблема. Четкого мотива у него нет, не так ли? Зачем ему понадобилось убивать Джейн Нил? Уж во всяком случае, не из-за денег. Тогда зачем?

Гамаш уставился в угасающий огонь, отчаянно напрягая собственные мозги. При этом ему в голову пришла мысль, что не слишком ли усердно он размышляет о других подозреваемых, боясь прийти к очевидному умозаключению в отношении совсем другого человека?

— Будет вам. Это сделал Питер Морроу. Кто же еще?

Гамашу не нужно было поднимать голову, чтобы понять, кто подал голос. Тыква на обложке журнала Harrowsmith Country Lifeнаконец-то заговорила.

Клара уставилась на свое отражение в окне кухни Джейн. Оттуда на нее смотрела насмерть перепуганная женщина, настоящее привидение. Ее теория обретала реальные черты.

«Забудь о ней, — подсказывал внутренний голос. — Это не твое дело. Пусть этим занимается полиция. Ради всего святого, молчи и ничего не говори». Это был искушающий голос, он обещал мир, спокойствие и продолжение ее чудесной жизни в Трех Соснах. Если, исходя из того, что ей известно, она начнет действовать, то погубит свою жизнь.

«А что, если ты ошибаешься? — не унимался голос. — Ты причинишь боль и доставишь неприятности многим людям».

Но Клара знала, что не ошибается. Она боялась потерять жизнь, которую любила, и потерять мужчину, которого любила не меньше.

«Он придет в ярость. Он будет все отрицать! — взвизгнул насмерть перепуганный голос у нее в голове. — Он смутит тебя и собьет с толку. Ты будешь чувствовать себя ужасно оттого, что могла хотя бы подумать об этом. Лучше не говори ничего. Ты можешь потерять все, не приобретя ничего взамен. Кроме того, никто ни о чем не узнает, да никому и не нужно ничего знать. Никто никогда не узнает о том, что ты предпочла промолчать».

Но Клара знала, что голос лгал. Он всегда лгал ей. Будет знать сама Клара, и это знание в конце концов в любом случае разрушит ее жизнь.

Гамаш лежал в постели, не сводя глаз с «Ярмарки». В голове у него смешались голоса и обрывки разговоров. Он рассматривал стилизованные фигурки людей и животных, вспоминая, что сказал тот или иной человек за прошедшие две недели.

Иветта Николь была права. Самым вероятным подозреваемым представлялся Питер Морроу, но улик против него не было. Гамаш отдавал себе отчет в том, что единственный шанс изобличить его заключался в этой картине и предстоящем завтра анализе. «Ярмарка» была своеобразным «дымящимся пистолетом» в руке убийцы, явным и очевидным доказательством. Но, глядя поочередно на лица на картине, он вдруг ощутил смутное беспокойство. У него зародилась одна идея. Идея столь невероятная, что он не мог в нее поверить. Он сел на постели. Изобличить убийцу может помочь отнюдь не то, что изображено на картине «Ярмарка». Изобличить его поможет как раз то, чего в ней не было. Гамаш вскочил с кровати и принялся одеваться.

Клара не замечала дождя, но ветер досаждал ей изрядно. Кайла превратила осенние листья, которые так чудесно смотрелись на деревьях, в маленькие ракеты. Они вихрем кружились вокруг, прилипая к лицу. Она заслонила глаза рукой и наклонилась вперед, шагая против ветра и спотыкаясь на неровной дороге. Листья и сучья со стуком ударялись о ее дождевик, пытаясь добраться до кожи. Там, где листья оказывались бессильными, в дело вступал дождь. Он тек у нее по спине, заливал рукава, забивал нос и попадал в глаза, когда она осмеливалась приоткрыть их хотя бы на секунду. Но она уже почти пришла.

— Я уже начал беспокоиться. Я ждал тебя раньше, — сказал он, подходя, чтобы обнять ее. Клара сделала шаг назад, ускользая от его объятий. Он взглянул на нее, и в глазах у него появилось удивленное и обиженное выражение. Потом он опустил взгляд на ее сапоги, лужицы воды и грязи на полу. Она проследила за его взглядом и машинально разулась, улыбнувшись тому, что поступок этот показался ей почти нормальным. Может быть, она все-таки ошибалась. Может быть, ей стоит всего лишь снять сапоги, присесть и ничего не говорить. Впрочем, слишком поздно. Губы ее уже шевелились.