Что скрывал покойник

— Это ужасно! — Было видно, что он перестал бороться с собой и решил придерживаться правды. Вот так обстояло дело, в противном случае можно было счесть, что его описание еще очень мягкое по сравнению с тем, что он думал на самом деле.

Яркими, смелыми красками картина Джейн живописала парад-шествие перед самым закрытием ярмарки. Свиней можно было отличить от коз только по цвету — ярко-красному, кстати говоря. Дети выглядели как маленькие взрослые. «В сущности, — подумала Клара, осторожно подаваясь вперед, словно опасаясь, что холст нанесет ей еще один предательский удар, — это и не дети вовсе. Они на самом деле маленькие взрослые». Она узнала Оливье и Габри, которые вели на поводках синих кроликов. На скамьях вдоль улицы, по которой двигалась процессия, сидели зрители, целая толпа. Многие были изображены в профиль — глядя друг на друга или отвернувшись. Некоторые, таких было немного, смотрели прямо на Клару. У всех на щеках красовались безукоризненные красные круги, что означало, решила Клара, прекрасное здоровье. Картина и в самом деле была ужасной.

— По крайней мере, здесь не над чем ломать голову, — заявила Айрине Калфат. — Однозначное «нет».

Клара ощутила, как у нее похолодели руки и ноги.

Айрине Калфат была гончарных дел мастером. Она брала комья глины и превращала их в изысканные произведения искусства. Она разработала новый способ покрытия изделий глазурью, и теперь ее внимания домогались гончары со всех концов света. Разумеется, совершив паломничество в студию Айрине в Сен-Реми и проведя пять минут наедине с Богиней Глины, они понимали, что совершили ошибку. Она была одной из самых эгоцентричных и мелочных женщин на земле.

Клара поражалась тому, как человек, начисто лишенный даже элементарных эмоций, мог создавать такие шедевры. «А ты просто мучаешься и истязаешь себя, когда работаешь», — пропел внутри мерзкий тоненький голосок, который всегда составлял ей компанию.

Поверх края своей кружки она бросила быстрый взгляд на Питера. У того к подбородку прилип кусочек шоколадного кекса. Клара инстинктивно провела рукой по лицу, и, конечно же, тоже размазала у себя на лбу кекс, только ореховый. Но даже с этим нелепым шоколадным кексом на лице Питер выглядел сногсшибательно. Он был красив классической мужской красотой. Высокий, широкоплечий, как лесоруб, ничем не напоминающий утонченного художника, каким был на самом деле. Его волнистые кудри уже поседели, он постоянно носил очки, а в уголках глаз и губ притаилась паутинка морщинок. Ему недавно исполнилось пятьдесят, и он выглядел как бизнесмен, собравшийся на досуге отправиться в плавание. Почти каждое утро Клара просыпалась и смотрела, как он спит, и ей до боли хотелось раствориться в нем, прижать к своему сердцу и защитить ото всех мирских невзгод и тягот.

Голова Клары вечно играла роль магнита для пищи. Ее можно было смело назвать Кармен Мирандой выпечки и хлебобулочных изделий. Питер, напротив, всегда оставался безукоризненно чистым и опрятным. На улице мог идти проливной дождь, а он возвращался домой чище, чем выходил. Но иногда случались восхитительные моменты, вот как сейчас, когда природная аура подводила его и к лицу прилипал кусочек чего-нибудь эдакого. Клара знала, что должна сказать ему об этом. Но не сказала.

— Знаете, — произнес Питер, и даже Айрине взглянула на него, — я думаю, это замечательная картина.

Айрине фыркнула и многозначительно посмотрела на Анри, который великолепным образом проигнорировал ее. Питер нашел взглядом Клару и несколько мгновений, не отрываясь, смотрел ей в глаза. Это был своего рода ритуал. Когда бы Питер ни входил в комнату, он поначалу обводил ее взглядом, пока не находил Клару. А потом расслаблялся. Окружающие видели высокого, импозантного мужчину, а рядом с ним неряшливую супругу и никак не могли взять в толк, почему они вместе. Некоторые особо рьяные, к числу которых принадлежала и мать Питера, считали это надругательством над природой. Клара была для него центром мироздания, олицетворяя собой все хорошее и счастливое, что он надеялся отыскать в этом мире. Когда он смотрел на нее, то не видел ни растрепанных волос, ни мешковатых платьев, ни старомодных и нелепых очков в роговой оправе. Нет. Он видел свою тихую гавань. Хотя, естественно, в данный момент он видел и следы орехового кекса у нее на лбу. Инстинктивно он провел рукой по лицу, мимоходом смахнув кусочек шоколадного кекса, прилипший к подбородку.

— Что ты видишь? — спросила Элис у Питера.

— Если честно, мне трудно ответить. Но я знаю, что мы должны взять эту работу.

Почему-то столь краткий ответ придал его мнению еще большую убедительность.

— Это рискованно, — заметила Элис.

— Я согласна, — заявила Клара. — Но что плохого может случиться даже в самом крайнем случае? Что люди, которые увидят выставку, решат, что мы сделали ошибку? Так они всегда так думают.

Элис задумчиво кивнула в знак согласия.

— Тогда я скажу вам, в чем заключается риск, — вмешалась Айрине, и было очевидно, что она едва удержалась, чтобы не добавить «вы, придурки». — Это общественное предприятие, и мы и так едва сводим концы с концами. Доверие к нам остается нашим единственным активом и достоинством. Как только пойдет слух, что мы отбираем работы, руководствуясь не их художественной ценностью, а дружескими отношениями с авторами, с нами будет покончено. Вот в чем заключается риск. Нас никто не станет воспринимать всерьез. Художников сюда и на аркане не затащишь, потому что они будут бояться испортить свою репутацию, заработать клеймо, от которого потом не избавишься. Сюда перестанет ходить публика, потому что она будет знать, что все, что ее здесь ожидает, это вот такая мазня… — Голос у нее сорвался, и она лишь махнула рукой в сторону холста.

И тут Клара увидела… Это было подобно вспышке, проблеску беспокойства на самой грани сознания. На мгновение «Ярмарка» засияла внутренним светом. Все кусочки головоломки встали на место, она сложилась… и тут же все исчезло. Клара вдруг поняла, что несколько секунд не дышала; одновременно она поняла и то, что смотрит на настоящее произведение искусства. Как и Питер, она не знала, почему и как, но мир, который до этого казался перевернутым с ног на голову и вывернутым наизнанку, вдруг встал на место. Она просто знала, что «Ярмарка» — это работа гения.

— Я думаю, это не просто замечательная, это выдающаяся работа, — сказала она.

— Ох, перестань. Неужели не понятно, что она говорит так только для того, чтобы поддержать своего муженька?

— Айрине, мы уже слышали твое мнение. Продолжай, Клара, — вмешалась Элис. Анри подался вперед, и стул под ним протестующе заскрипел.

Клара встала и медленно подошла к мольберту. Глядя на картину, она ощутила, что эта работа затронула в ее душе самые сокровенные, потайные струны, и на нее вдруг нахлынуло чувство такой огромной печали и одиночества, что она едва сдержалась, чтобы не заплакать. «Как такое может быть?» — спросила она себя. Образы были такими детскими, такими простыми. Их можно было даже счесть глупыми, глядя на танцующих гусей и улыбающихся людей. Но в картине было что-то еще. Что-то такое, чего она не могла выразить словами.

— Прошу простить меня. Я, право, в растерянности, — пробормотала она, чувствуя, как горят щеки. — Просто я не могу объяснить свои ощущения.

— Мне кажется, стоит пока отложить «Ярмарку» и посмотреть остальные работы. Мы еще раз вернемся к ней.

Оставшаяся часть дня прошла относительно спокойно и гладко. Солнце уже стояло над горизонтом, отчего в комнате стало еще холоднее, когда они наконец снова взялись за «Ярмарку». Все были измотаны, и каждому хотелось одного: чтобы все побыстрее закончилось. Питер щелкнул выключателем, под потолком вспыхнули лампы, и он вновь водрузил творение Джейн на мольберт.

— D'accord [4]. Не изменил ли кто-нибудь своего мнения в отношении «Ярмарки»? — задала вопрос Элис.

Молчание.

— Итак, двое «за» и двое «против».

4

Ну хорошо.