Страница 47 из 67
Азарт погони полностью захватил его, кровь с силой ударила в голову, перед глазами поплыла какая-то красная пелена. Он выхватил саблю из ножен и закричал, точнее зарычал. Конь одного из прусских гусаров сбился с ноги, и Петенька оказался совсем вплотную к нему. Гусар оглянулся, и перед Петенькой мелькнули белые от испуга глаза. Петенька снова зарычал, привстал на стременах и нанес удар, да так ловко, что голова гусара отлетела в сторону.
Петенька был готов продолжать погоню, но урядник, похоже, был совсем иного мнения. Он сохранил полное спокойствие, а потому вырвал из седельной кобуры пистолет, тщательно прицелился и выстрелил. Пуля попала в бабку коню Брокдорфа, и он сразу захромал. Второй гусар даже не подумал оставаться с генералом, наоборот, он дал коню шпоры и в мгновение ока умчался вперед, за ним никто не гнался. Брокдорф испуганно оглянулся, втягивая голову в плечи, похоже, он опасался удара в спину, но никто пока не собирался убивать голштинца.
Брокдорф понял, что удрать ему не удастся, и спрыгнул с коня, тем более что конь уже начал сильно припадать на раненую ногу. Его лицо покрылось крупными каплями пота, жирные щеки тряслись. Петеньке не сразу удалось остановить разогнавшегося коня, но вскоре все они окружили Брокдорфа.
– Кажется, моим странствиям пришел конец, – неожиданно спокойно произнес голштинец.
– Да, презренный изменник! – горячо воскликнул один из корнетов, спрыгивая с коня. – Настал час расплаты за твои злодеяния.
– Какие? – поинтересовался голштинец.
Петенька, который уже отошел немного от жара погони, скучным голосом сообщил:
– Нам доподлинно известно, что вами были посланы на Урал со шпионским промыслом офицеры фон Заукен и Эрхард, каковые были иманы Тайной канцелярией и во всем сознались.
Брокдорф пожал плечами:
– Не я командую голштинскими полками, все вопросы к его высочеству великому князю Петру Федоровичу.
– И что же генерал голштинской службы делать изволил при штабе прусской армии во время войны? Сие есть прямая измена, каковая карается через расстреляние.
Брокдорф ухмыльнулся:
– Вы правильно вспомнили про голштинскую службу. Герцогство Голштиния с Пруссией не воюет, по таковой причине я волен находиться там, где мне мой государь прикажет, и дела российские в том помехой не служат. В конце концов, фельдмаршал Кейт прямиком из русской службы в прусскую поступил. А я как был, так и остался голштинским офицером. Так что обвинить меня решительно не в чем.
– А девица, которую ты пытался похитить, чтобы своему сластолюбивому господину представить?! – снова взвизгнул корнет. – Сие недостойно не токмо дворянина, но просто порядочного человека. Сводничество!
– Ну, что до порядочности, иным бы помолчать. Что девица? То мелочи и прихоть государя, каковая обязана быть исполненной. А вот другие письма австрийскому командующему возят без всякого на то понуждения, – как бы вскользь заметил Брокдорф.
– Молчи, презренный! – завопил корнет, выхватил саблю и бросился на голштинца.
Он сразу нанес сильный рубящий удар, но Брокдорф успел обнажить свою шпагу и парировал его. Завязалась сумбурная, некрасивая драка, которую никак нельзя было назвать благородным словом «дуэль». Впрочем, она не могла затянуться слишком долго, Брокдорф понимал, что ему не дадут покинуть полянку, слишком опасное обвинение он бросил, и если кто спасет его, то лишь злейший враг, секунд-майор Тайной канцелярии. Однако ж такое спасение могло оказаться хуже смерти, так как прямиком вело на дыбу в застенке. И это понимание невольно сковывало ему руку, да к тому же корнет имел тяжелую гусарскую саблю против легкой офицерской шпаги.
Пару минут звенела сталь, сталкивались лезвия, но было видно, что голштинец лишь с большим трудом отбивает неумелые, но сильные удары корнета. Мальчишка даже успел распороть ему грудь скользящим ударом – рана неопасная, но болезненная и кровавая. Если бы поединок затянулся, Брокдорф в самом скором времени лишился бы сил от потери крови. Сам Брокдорф нанес разящий, как ему казалось, укол прямо в грудь, но молодость, проклятая молодость! Мальчишка успел кошкой отпрыгнуть в сторону, и лезвие лишь прокололо ему левую руку.
Они дружно шагнули назад, тяжело дыша и обливаясь кровью. Мундир Брокдорфа быстро темнел, наливаясь кровью, а рука корнета беспомощно повисла. Но никто не собирался просить пощады и давать ее. Петенька, которого неприятно поразил намек голштинца, вдруг переменил решение. Если раньше он собирался исполнить приказ графа Шувалова и убрать опасного шпиона чужими руками, то сейчас шпион вдруг приобрел цену немалую. Откуда прусский подсыл узнал о делах австрийских? Что Бестужев радеет о своим кармане, набивая его золотом венским, – то было давно известно. Но вдруг корни идут куда глубже, чем кажется на первый взгляд? А что, если через голштинское посредство австрийцы пытаются сговориться с Фридрихом? Нет, вздор, именно австрийцы с пруссаками затеяли эту войну… Однако ж они, яростно деля Силезию, вполне могут затеять интригу в ущерб России, сильная Россия Австрии не нужна столь же, сколь и королю Фридриху. Глупо? Но сказать это можно будет лишь после того, как проявятся все наималейшие обстоятельства.
Но тут корнет выдохнул воспаленным ртом:
– Умри, проклятый! – и бросился на голштинца.
Тот попытался было парировать яростный удар, но все его искусство оказалось ничтожным против молодой силы. Мощный удар мальчишки, и с резким щелчком лезвие шпаги лопается, а сабля, продолжив свой смертоносный путь, ударила Брокдорфа косо под основание шеи, скрежетнула противно о кости, разрубила ключицу. Изо рта голштинца плеснула кровь, уже мертвое тело сделало пару шагов, натыкаясь на деревья и странно поводя руками, словно бы продолжая бой, а потом рухнуло навзничь.
Петенька недовольно покачал головой, прикидывая, как оправдываться перед графом Шуваловым, ведь приказано было взять изменника живым. Он многое мог сказать, но мог и лишнего наговорить.
– Это вы поспешили, поспешили. Он мог многое сказать!
Корнет упрямо мотнул головой:
– Он должен был умереть, негодяй, и он умер.
– Ладно, не будем спорить. Обыщите его, все бумаги передайте мне.
– Это невместно для достоинства дворянского, – прошептал мальчишка, быстро бледнея, все-таки рана его была хоть и неопасной, но довольно серьезной. Такое можно ляпнуть лишь с дурна ума да в запале. Друзья подскочили и подхватили его, не давая упасть.
– Ладно, – снова произнес Петенька. – Урядник, обыщите его. Бумаги мне, все остальное вам.
– Это мы завсегда готовые, – довольно осклабился казак.
Глава 10
Даже успешное бегство из-под Кунерсдорфа не подняло настроение Фридриха, скорее наоборот, он окончательно потерял самообладание и рассудок. Когда ротмистр Притвиц силой утащил его с поля боя, ведь совсем рядом пронеслась группа русских кавалеристов и король вполне мог попасть в плен, он дрожал, как в лихорадке, и все время повторял: «Притвиц! Я погиб!»
Маленькая группа прусских гусар все-таки сумела ускользнуть от русских, которые, сказать по правде, преследовали пруссаков не слишком усердно. Гусары на всякий случай свернули в глубь леса и уже в сумерках натолкнулись на хижину не то дровосека, не то смолокура. Королю пришлось лежать на охапке гнилой соломы – не слишком роскошное ложе для того, кто еще утром намеревался стать властелином Европы. Фридриха продолжало трясти так, что зубы выбивали чечетку, руки его тряслись, и он еле сумел нацарапать несколько записок. Одна была адресована кабинет-министру фон Финкенштейну в Берлин: «Все пропало! Спасайте королевскую семью! Прощайте навеки». В другой записке король приказывал генералу Финку принять командование остатками армии, если эти остатки еще удастся собрать, ведь из сорока тысяч, стоявших под ружьем утром, сейчас остались едва три. Финк оказывался генералом без армии. Отчаяние короля было столь велико, что он даже решил было отказаться от престола в пользу племянника Фридриха-Вильгельма, а верховное командование армией передавал своему брату принцу Генриху.