Страница 38 из 67
Шувалов быстро пробежал письма и помрачнел. Действительно, автор подробно излагал состав его корпуса и маршрут похода. Если бы Фридрих получил эти письма, то мог бы попытаться перехватить корпус на марше превосходными силами и дело кончилось бы разгромом. Не мог Обсервационный корпус один сражаться против всей прусской армии.
– Ну и что ты хочешь от меня?
– Ваше сиятельство, я имею на подозрении нескольких офицеров и хочу, чтобы вы сделали так…
Петенька пригнулся к самому уху Шувалова и зашептал. В конце концов, полотняная палатка не самое надежное укрытие. Выслушав, граф даже головой покрутил.
– Ну ты и хитер, майор, хитер. Истинный змей. Ладно, дозволяю, действуй. Письма означенные напишу сам и сам же вручу тем, на кого укажешь. – Но тут он уперся в Петеньку свинцовым взглядом: – Однако смотри, майор, если не сработает твоя хитрость, ответишь.
– Не впервой, ваше сиятельство, – криво усмехнулся Петенька.
– Господа генералы, я пригласил вас сюда, чтобы составить консилию по поводу дальнейших действий. – Шувалов оглядел собравшихся строго и продолжил: – Однако ж должен сказать, что государыня-матушка повелеть изволила принять мне командование армией, потому я все и всегда буду решать сам. Впрочем, я со всем вниманием готов выслушать ваши советы и принять их во внимание, когда буду отдавать приказания.
Вызванные генералы растерянно переглянулись. Они уже успели привыкнуть к тому, что у Апраксина или Фермора военный совет начинался с обильного застолья и главными действующими лицами становились повара и лакеи, дела же военные отходили на второй, а то и на третий план. Вообще штаб Апраксина больше всего напоминал барскую усадьбу, впечатление дополняла роскошная золоченая карета, стоявшая неподалеку. Хотя карета не слишком помогла Апраксину. Салтыков, «седенький, маленький и простенький старичок», как его называли, не слишком переменил эту невоенную атмосферу, принеся с собой из Киева ланд-милицкие привычки. Кстати, Шувалов немало удивился, что граф Петр Семенович совершенно спокойно воспринял известие о передаче командования армией, даже, скорее, с юмором прочитал рескрипт императрицы. Дело в том, что русская армия менее чем за год переменила трех командующих, так стоит ли удивляться, если следом за ними появляется четвертый? Поэтому Салтыков, посмеявшись тихонько, без лишних церемоний сдал командование, посетовал на давно треплющую его злую лихорадку, которую он наконец получил возможность вылечить, сел в свою скромную колясочку и укатил, забрав с собой лавры победителя при Пальциге.
Так вот, командиры дивизий Вильбоа, Фермор, Румянцев, князь Голицын и австрийский генерал Лаудон немало удивились, когда в палатке Петра Ивановича обнаружили большой стол, заваленный картами и реляциями, а не заставленный аппетитными блюдами. Шувалов заметил это смятение и обрадовался, хотя виду нимало не подал. Нет, господа, кончились вам забавы, начинается настоящая война. Начал генерал Фермор:
– Позвольте поздравить ваше сиятельство с назначением главноначальствующим всех войск русских в Пруссии. Но, граф Петр Иванович, как получилось, что твой корпус прибыл столь скоро? Мы не ожидали его ранее конца августа, а то и позднее.
Ну, что ж, господа генералы, вот вам первая пилюля. Шувалов приятно улыбнулся и объяснил:
– Все дело в том, что я реорганизовал корпус по примеру победоносных легионов Цезаря. Ничего лишнего, никаких обозов, кроме самых необходимых – артиллерийских, провиантских. Поэтому у меня установлена своя скорость передвижения – сорок верст в день.
– Сорок верст?! – ахнул Фермор. – Но это совершенно невозможно! Согласно уставу положено не более пятнадцати верст!
– Возможно, и я это доказал. Не только римский легионер, но и российский солдат способен на подобное. Более того, я намерен реорганизовать вагенбург всей армии по данному образцу, точнее, просто ликвидировать эту тяжкую обузу. Нельзя передвигаться, если к ноге приковано пушечное ядро, как у каторжника. Вагенбург с надлежащим конвоем будет отправлен обратно в Россию.
– Правильно, ваше сиятельство! – искренне поддержал Румянцев. – Давно пора сбросить эти кандалы, стремительность – вот залог успеха.
– Я рад, что вы меня понимаете, – кивнул Шувалов.
– Но как так? Нельзя. Офицеры будут недовольны, – возмутился князь Голицын. – Им неможно воевать без правильно устроенной жизни!
– Господа, я уже сказал: мои приказы не обсуждаются, они исполняются неукоснительно. Вам напомнить, чем грозят артикулы воинские за неисполнение приказа начальника в битве? Всем вам будет вручена роспись штатов полка, извольте в течение трех дней привести свои полки в согласие с росписью. Лишнее долой! У меня, командующего армией, в личном обозе всего четыре повозки!
– Четыре?! – выпучил глаза Голицын. – Не может быть, ваше сиятельство! У меня их тридцать… – он даже замялся, вспоминая, – шесть. Кажется.
– Согласно росписи командир дивизии получает право иметь три повозки для своего скарба.
Голицын энергично замотал головой:
– Нет, это просто невозможно. Офицеры не согласятся. Они в отставку начнут подавать.
Шувалов холодно прищурился:
– Вам еще раз напомнить, что мы ведем войну и находимся на вражеской земле? Ни один рапорт конфирмован не будет, подавший его будет взят за караул яко трус и дезертир и передан аудитору. У меня нет времени возиться с церемониями военных судов, разбирательство будет коротким. Дезертиров и мародеров у меня вешают. Невзирая на чины. Господа, римляне правильно сказали: закон суров, но он закон. Именно это позволило им стать властелинами мира, и если мы желаем России такого же величия, мы должны следовать путем римских цезарей, в большом и малом.
Но тут вмешался Лаудон:
– Ваше сиятельство, австрийская армия имеет собственные артикулы и регламенты, не согласующиеся с русским. Мы просто не имеем права исполнить мудрое распоряжение вашего сиятельства.
– Господин барон, – Шувалов отвесил австрийцу изысканный поклон, – у меня даже в мыслях нет посягать на регламенты вашей армии. Просто я сообщаю, что впредь для армии российской установлен дневной марш в сорок верст, и уже вам решать, как вы сумеете выдержать такой темп. Если же в силу обремененности обозом или иных причин ваш корпус не сумеет следовать за мной, русская армия впредь не станет рассчитывать на помощь союзника, равно и согласовывать с ним свои действия. Но вы имеете полное право оставить часть обоза позади, приказав ей следовать за собой под приличным конвоем.
– Однако ж Конференция требует действовать совместно с австрийскими и саксонскими союзниками, – осторожно напомнил Фермор.
– Рескриптом государыни императрицы мне вручена верховная власть над войсками российскими, действующими против неприятеля. Потому я готов принять во внимание распоряжения Конференции и никак им не противлюсь, но действовать буду сообразно сложившимся обстоятельствам. Не думаю, что из Петербурга видны наималейшие детали, кои я должен учитывать, готовя диспозицию. А от совместных действий я не отказываюсь.
Лаудон мрачно посмотрел на Шувалова, но более спорить не стал. Петр Иванович помолчал внушительно и продолжил:
– Сейчас мы, господа генералы, должны решить один вопрос наиважнейший касательно дальнейших действий наших. Венский Гофкригсрат и Петербургская Конференция предлагают нам повернуть на юг, дабы помочь австрийским союзникам в борьбе за Силезию. Но я полагаю такой маневр ненужным и опасным. Ненужным потому, что он никоим образом не приближает победу. Наша армия может хоть до второго пришествия маневрировать в пределах силезских, но королю Фридриху от того хуже николи не станет. Армия его базируется не на Силезию, и даже если мы весь край предадим огню и мечу, результата это не даст. Опасен же сей маневр потому, что мы еще более удаляемся от наших баз и магазейнов в Польше, в результате чего наши коммуникации опасно растягиваются и повисают в воздухе. Пруссаки могут их в любой момент перерезать, и тогда наша армия останется без провианта и боеприпаса. При наличии нескольких прусских армий на территории Бранденбурга почитаю такой маневр немыслимым.