Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 35 из 67

Петеньке не слишком все это нравилось, в конце концов, в душе он все-таки не до конца еще зачерствел, однако приказ был хоть и расплывчатым, но недвусмысленным. Поэтому сам он рук в крови не мочил и приказов никаких не отдавал, но и головорезов своих не останавливал. Да если уж на то пошло, то лилась кровь не православная, а еретическая, поэтому дело сие было если не богоугодное, то уж ни в коем случае не богопротивное.

Он вскинулся было, когда до него долетели вопли насилуемых женщин, но Иван остановил его:

– Не лезь, вашбродь, а то как бы чего не вышло.

– То есть как?

– Мужики на походе уже, почитай, месяца три, я с сотником говорил. Вот столько времени баб и не шшупали. Кровь кипит, успокоить надо, и когда начнут, тут окончательно голову теряют. Что поручик им, что сам фельдмаршал – никто не остановит. Не лезь, сгоряча и пришибить могут.

Петенька кисло усмехнулся:

– А сам ты, сержант, как?

– Я что… Я ничего, – несколько смутился Иван. – Мы по способности…

Что это означало, поручик прекрасно понял, но не сказал ни слова. Окончательно его добило то, что нойон приволок к нему за волосы молодую немку и, почтительно кланяясь, сказал:

– Это тебе, бачка-барин, девка молодой, красывый.

Петенька вспыхнул, словно маков цвет, и уже открыл рот, чтобы обругать башкирца, но тот опередил его:

– Эфенди, не карашо от подарок отказываться. Кровный обида будет. А не хочешь, я девка свой отдам, ей хуже будет. Вон там кроват стоит.





Поручик невольно оглянулся – и действительно, казаки для полного удобства вытащили из ближайшего дома массивную кровать, и кто-то уже успел опробовать ее в деле. Но, заметив, что начальство смотрит, казачки торопливо шарахнулись прочь с глаз. Петенька если и продолжал колебаться, лишь потому, что перед глазами всплыл эфирный образ княжны Шаховской. Как-то немного неловко было перед ней, но эта неловкость стремительно улетучилась, особенно когда бей, желая услужить «эфенди», рванул платье, обнажив юное тело. Поручик хмыкнул и отбросил колебания: княжна в Питере, там мирное житие, а здесь война, соответственно закон и мораль военные. Наше дело солдатское. И он спрыгнул с коня.

В общем, удовольствие получилось специфическое и довольно острое. Девица, правда, сначала верещала довольно громко, но потом примолкла. В конце концов, он ведь не зверь, не так ли? Просто во время войны, среди крови и грязи, невольно грубеешь. Он вдруг почувствовал себя легендарным героем, взявшим Трою, все теперь его – золото, рабы, женщины. Исчез просвещенный XVIII век, время повернуло вспять, победителю дозволено все. Когда Петенька встал, то перехватил жадный взгляд Ивана, второй сержант уже куда-то исчез. Петенька расслабленно махнул рукой:

– Давай, если хочешь. У меня другие заботы.

И действительно, ему пришлось заниматься приведением в порядок отряда. Дорвавшиеся до добычи и казаки, и башкирцы волокли с собой кучи всякого добра, найденного в домах. Буквально за полчаса отряд потерял всю боеспособность: какой из казака воин, если у него за седлом приторочена пуховая перина? И венский стул в придачу. В общем, пришлось устроить своим мародерам хорошую нахлобучку. Петенька долго вразумлял их: не стоит волочь за собой всякое барахло, следует брать только деньги, предпочтительно золото, и, в конце концов, добился своего. После небольшой задержки отряд двинулся дальше, оставив позади себя дымящиеся развалины, впрочем, значительная часть деревни все-таки уцелела.

Однако страшнее всяких развалин стал моментально разлетевшийся слух о нашествии диких монголов, которых привели русские. И слух этот возымел двоякое действие. С одной стороны, сельское население при приближении русских отрядов стремительно срывалось с места и, бросив пожитки, бежало куда глаза глядят. Однако горожане бежать, понятное дело, не могли. Поэтому бургомистры встречали Петеньку, поднося городские ключи, хотя крошечные городишки отродясь никаких ворот и ключей не имели. Поручик творил суд скорый, суровый, но справедливый. Как и приказано было, он налагал соразмерную контрибуцию, руководствуясь правилом: война кормит сама себя. Впрочем, и его самого она кормила, потому что башкирцы – да-да, именно они, а не казаки! – отдавали «эфенди» львиную долю добычи. Казаки тоже выделяли кое-что, но было понятно, что гораздо больше попадает в их переметные сумы. Проводить обыски Петенька не хотел, да, если сказать честно, и не рисковал. Он прекрасно понимал, что после обыска ближайшим же вечером откуда-то из темноты прилетит пуля, и гадай, кто ее выпустил.

Оказалось, что война партизанская совершенно не похожа на правильную войну, какой ее себе раньше представлял Петенька. Куда пропали героические бои? Клубы пушечного дыма, развернутые знамена, сверкание штыков… Ни-че-го! Картинная атака во главе доблестного полка и, вполне возможно, героическая смерть на глазах потрясенных однополчан с обязательной вечной славой. Так сказать, Пересвет, Челубей и Петенька Валов. Вместо этого утомительные конные переходы, постоянные свары между казаками и башкирцами из-за добычи, перепуганные обыватели. Но зато и несколько коней с тяжеленными тюками, набитыми серебряными талерами, и отдельные кошельки с золотыми дукатами. Это хоть немного, но утешало разочарованного поручика. Вообще, за последнее время слишком много романтичных представлений разлетелось вдребезги, только успевай осколки подметать. Но, с другой стороны, жизнь подбрасывала взамен одних другие увлекательные приключения, вроде знакомства с княжной Шаховской. Да, над этим следовало хорошенько подумать…

Но подумать ему не удалось, так как его бесцеремонно разбудили. Оказалось, Петенька задремал прямо в седле, поэтому он едва не рухнул наземь, когда примчался казачок с диким воплем: «Обоз!» Вообще-то это было событием: впервые за весь рейд по Пруссии отряду встретился военный отряд. Конечно, провиантский обоз – это не пехотный батальон, пусть даже резервный, но все-таки уже не кучка перепуганных обывателей.

И действительно, вскоре над проселком заклубилась пыль и показалась длинная вереница телег. Ее сопровождала жалкая горстка драгун, собственно, чего-то иного даже и ожидать не приходилось. Петенька ощутил укол разочарования: боевой дебют явно откладывался, рассчитывать на схватку с этим жалким конвоем явно не приходилось. Драгуны были какими убогими, явно не из отборных полков Зейдлица, сидели в седлах, ровно кули с мукой, вроде тех, что валялись на повозках. Поэтому Петенька не стал изобретать никаких хитрых приемов, а просто дождался, пока обоз втянется в небольшую рощицу, служившую укрытием его отряду, и скомандовал: «Вперед!»

Удивительно было, как пруссаки не заметили его конников среди реденьких деревьев, но не заметили, за что и поплатились. Грохнул нестройный залп из фузей и пистолетов, и половина конвоя разом полетела с коней. И тотчас башкирцы с диким визгом и криками «Алла!» ринулись на врага, словно стая разъяренных ястребов. Конечно, в открытом поле в регулярной стычке башкирец не противник обученному кавалеристу, тяжелый палаш располовинит его, точно колбасу, но здесь враг не успел опомниться. Вскоре все драгуны были перебиты, а за ними и возницы, почуявших кровь азиатов было не остановить, да, собственно, Петенька и не собирался этого делать. Лишь командир конвоя, похоже, рубака знатный, чертом вертелся на коне, ловко отбивая сабли башкирцев. Двое магометан уже лежали мертвыми, пока это были единственные потери отряда. Петенька решил, что следует постараться захватить офицера, и даже крикнул «Живьем!», но кто ж его услышит в горячке. Тем более что пруссак зарубил уже третьего башкирца, и тут они совсем озверели, схватили луки, и пруссак сразу превратился в подушечку для булавок. Какая жалость! Петенька очень надеялся выяснить, куда же именно направляется обоз. Это помогло бы угадать намерения пруссаков.

А потом началось то, что Петеньке вспоминать позднее совершенно не хотелось. Вроде бы и обвыкся в Тайной канцелярии, уже не морщился при виде крови или мяса паленого, что поделать, если злодеи сознаваться не спешат, однако ж подобного ему видеть не приходилось. Да что он, даже сержанты, на что люди бывалые, и то позеленели, глядя, что творят его партизаны. И башкирцы, и казаки принялись обшаривать трупы, раздевая их до исподнего в поисках денег. Между ними то и дело вспыхивали стычки из-за добычи, но все кончалось парой затрещин, хвататься за сабли на глазах начальника не решались ни те, ни другие, помнили повешенного казачка.