Страница 7 из 53
Вечером я ходил по красивому, зеленому городу Душанбе, наслаждаясь вечерней прохладой, но сердце мое было уже там, на Анзобском перевале, среди чистых, высоких гор, освещенных сейчас луной. Неужели я опять опоздал?
На другое утро, возвращаясь с завтрака, увидел я в вестибюле гостиницы совсем еще молодого, рыжеватого парня с усами. Он и оказался Игорем Владимировичем Максимовым. Я подивился его молодости, а он, как признался потом, моей. Понравился он мне с первого взгляда и показался чем-то похожим на Георгия Петровича Гриценко из Ташкента, сотрудника Музея природы, с которым мы уже не раз бывали в экспедициях. К тому же выяснилось, что Игорь Максимов родился и жил в Ташкенте почти всю жизнь (два года, как переехал в Таджикистан), хорошо знает Гриценко…
Машина слегка запаздывала, Игорь нервничал, стремясь обязательно вернуться сегодня в Калининабад. Выехали что-то около полудня. Проехали окраины Душанбе, помчались по знаменитому Варзобскому ущелью. Речка, вдоль которой мы ехали, сначала, в самом городе, называется Душанбинка, а потом — Варзоб. Я, конечно, вертел головой по сторонам, держа фотоаппарат наготове — не часто ведь бываешь в Варзобском ущелье! — но, честно сказать, не был слишком уж потрясен. Даже скалы казались почему-то искусственными, а во многих местах ущелья виднелись остатки туристских стоянок и пикников. Вода в Варзобе очень красивого, зеленовато-голубоватого цвета, но у меня было такое впечатление, что она подкрашена… На маленьком своем «уазике» мы поднимались все выше и выше по узкой долине Варзоба.
С Игорем мы говорили почти все время. Захлебываясь, он рассказывал о своем увлечении как о главном деле жизни. Ему двадцать семь лет, работает строителем, едет в Новосибирск на курсы мастеров повышать квалификацию… Знает почти всех специалистов по бабочкам и коллекционеров в Москве и Ленинграде, бывал, конечно, и в других городах.
— Правда, что вы открыли несколько новых видов? — спросил я.
— Ну, да что там, — он скромно потупился.
— А где вы вообще ловили? Какие бабочки вам больше других нравятся?
И тут он заговорил с таким пылом, с такой неподдельной любовью к предмету — даже голубоватые светлые глаза его как-то ласково сощурились…
Проехали несколько селений, и во всех чувствовалось ожидание национального праздника — рамадана.
Наконец показалось селение с красивым названием Зидды. Белые домики на гигантском склоне горы, деревья, заборы. Мы выбрались из узкого ущелья Варзоба, и тотчас со всех сторон нам открылись снежные горы. Воздух на высоте почище, хотя «афганец» все-таки и здесь сказывался. Начался серпантин к Анзобскому перевалу, и вскоре мы забрались на высоту 2500 метров к стационару. До перевала, по словам Игоря, оставалось еще километров десять, но Аполлоны в принципе могли быть и здесь.
Стационар расположился на крутом откосе гигантской горной гряды. В незапамятные времена здесь образовалась довольно широкая каменная ступенька, теперь она была покрыта разнообразной горной растительностью, невдалеке бурлила небольшая речушка, приток Варзоба. Это место и было выбрано сотрудниками института: построили несколько маленьких домиков, разбили небольшую опытную плантацию. Не знаю почему, но меня и здесь не покидало ощущение какой-то искусственности. Все было слишком обжитым…
Встречать нас вышел старик таджик, он о чем-то поговорил с Игорем по-таджикски, потом мы зашли в один из домиков.
— Недавно снег был, — сказал мне Игорь. — Нечего здесь делать, бесполезно.
Да я и сам почувствовал почему-то, что здесь не останусь.
На незатейливом дощатом столе появились зелень, мясо и бутылка вина. Старик что-то сказал на своем языке, Игорь весело расхохотался.
Пришли еще двое мужчин, все говорили по-таджикски, и все дружно пили из эмалированных кружек. А мне не терпелось походить по окрестностям, и я делал знаки Игорю, но, очевидно, нужно было выдержать обязательный этикет.
Наконец, когда церемония знакомства была окончена, Игорь взял свой сачок диаметром сантиметров сорок, насаженный на короткую, около метра, ручку, я — привычную, потертую фото-сумку с объективами, пленками, насадочными кольцами и любимый «Зенит-Е». Мы вышли. Солнце просвечивало сквозь дымку «афганца», над вершинами гор клубились грозовые облака, дул ветерок, и было прохладно. Миновав территорию стационара, мы прошлись до конца «ступеньки», полазили по склону горы, исследовали неширокую долину речушки. Хилая, выгоревшая растительность, цветов почти нет, разве что вездесущий цикорий да еще какие-то розовенькие запоздавшие… Из бабочек лишь два-три вида обычных сатиров, а вот чего действительно много, так это мух. Все ясно, ждать нечего. Вдруг как-то внезапно наползла огромная черная туча, закапал дождь, засверкали молнии, загремел гром. Мы побежали к домику стационара.
Да, все было ясно. «Если здесь так, то на перевале еще хуже», — сказал Игорь.
Наш «уазик» ушел, но, к счастью, была еще одна машина, полуторка, которая как раз собиралась ехать в город. К этому времени мы пропутешествовали уже часа полтора и отправлялись в обратный путь в четыре часа пополудни. Машина была полуразвалившаяся, она еле-еле тащилась вниз на тормозах, борта громыхали, кабина скрипела, внизу под капотом что-то отчаянно скрежетало. Да и дорога была плохая. Оставалось загадкой, как эта развалюха вообще сюда забралась.
Наконец дорога стала лучше, мы поехали чуть быстрее и, спустившись в ущелье Варзоба, как-то сразу окунулись в тепло. Конечно, мне было грустно, но Игорь, наоборот, повеселел, как только мы забрались в полуторку. Когда он ходил со мной по окрестностям стационара, у него был такой унылый вид, что мне трудно было отделаться от чувства вины за свою настойчивость. Теперь же его лицо выражало оптимизм.
— У нас, конечно, не такие большие горы, но кое-какие есть. Аполлонов не встретите, но, может быть, удастся глауконому снять, — бодро сказал он. Я, к своему стыду, не знал, что это такое — глауконома, и спросил.
— Понтия глауконома, из семейства белянок, редчайшая бабочка. Ее в Советском Союзе никто почти не ловил и уж тем более не фотографировал.
Несмотря на то что мне окончательно пришлось смириться с мыслью, что опять опоздал — опять не сниму Аполлона, а вина на этот раз только моя, и ничья другая, — я почему-то тоже повеселел. Не только в самом Аполлоне дело в конце-то концов! Максимов же мне нравился все больше и больше.
Полуторка тащилась медленно, и Игорь уже подгонял шофера: нам нужно было еще взять мои вещи в гостинице, а потом успеть на последний автобус. Прямой рейс до Калининабада должен быть в половине седьмого, на него мы скорее всего опаздывали, но нам нужно тогда добраться хотя бы до Курган-Тюбе, а там близко.
Шофер-таджик довез нас до самой гостиницы. Мы с Игорем бегом кинулись собираться, я кое-как побросал вещи в рюкзак, гостиницу оплатил на всякий случай до завтра, сказав администратору, что, если не вернусь до двенадцати ночи, можно сдавать номер. Поймали машину до автовокзала, а там… большая толпа таджиков в национальных пестрых одеждах — едут на рамадан. Что делать? Долгие переговоры с диспетчером, и в восемь вечера мы наконец сели в автобус, а без чего-то десять были в Курган-Тюбе. Нам повезло: оказалось, еще пойдет последний автобус до Калининабада. Дождались его и в половине одиннадцатого были у Игоря дома.
Вот так и произошло в очередной раз. Ехал за Аполлоном, но не встретил его — опять опоздал! — и очутился совсем не там, куда направлялся. Мечта часто поступает с нами именно так: поманит издалека, а стоит приблизиться, как она тотчас улетает в романтическую призрачную даль и вновь сверкает далекой звездой, вновь зовет…
И зачастую виноватыми в этом бываем мы сами! Впрочем, может быть, это и хорошо? Разве лучше, если бы, едва загоревшись, я тотчас своего Аполлона нашел?
Итак, впервые в жизни я был в гостях у коллекционера бабочек, который работал строителем. Что же я увидел?