Страница 89 из 223
Двадцать три партии, которые входили в парламент создаваемого Украинского государства, три дня спорили, но договориться между собой так и не смогли. Трое суток в зале Педагогического музея стоял шум и гам, даже перебранка. Двадцать три флажка, отмечавшие на скамьях, где какая партия сидит, трепетали, будто по залу непрерывно перекачивались порывы ветра.
6
Отдельно сидел Авксентий Нечипорук. Он сидел на скамье беспартийных, но и от беспартийных отделено. И за что только господь покарал его авторитетом и вознес аж в центральную власть? Ничего не понимал Авксентий Нечипорук и от этого тяжко страдал. Проклятая темнота — чтоб ему навеки пропасть, тому распроклятому старому прижиму: сделал умными только адвокатов, чиновников и панков, а простого мужика держал в темноте и несмышлености! Вот сиди теперь и кукарекай и пробуй разобраться… Говорили: бесчинство, беспорядок и анархия — и Авксентий был с этим согласен: нельзя потакать беспорядку, бесчинству и анархии, в государстве должен быть полный порядок! Но говорили ведь и другое: власть народу, трудящимся, пускай будет в стране власть Советов, — и Авксентий не мог и с этим не согласиться: а как же, кому же и быть теперь властью, как не народу, не трудящимся, раз теперь революция?
Но за кого руку поднимать?
За петроградское восстание или против петроградского восстания?
Сначала Авксентий поднял «против». Ибо действительно бечинство, беспорядок, анархия. Потом Авксентий поднял «за». Ведь за власть же трудящихся.
Вот так и поднимал руку Авксентий Нечипорук каждый раз «за»! За каждую резолюцию, которую ставили на голосование: безразлично — «за» или «против». Но против резолюций Авксентий не голосовал.
Резолюций было только две, но голосовались и переголосовались они без конца: сначала одобряли резолюцию в целом, затем начинали вносить поправки, потом — с поправками — отклоняли и голосовали снова.
Авксентий с горечью посматривал по сторонам — хоть бы кто–нибудь посоветовал по–человечески, растолковал, что же означают все эти новые, революционные слова: суверенитет, демиссия апробация, ратификация, прелиминарно… Тьфу, прости господи, запутали революцию в словах да резолюциях!
В перерывах, когда все устремлялись в буфет за бутербродами, Авксентий становился в коридоре у окна, развязывал свою сумку, доставал кусок житняка, луковицу и закусывал. С грустью и досадой посматривал он на божий свет за окном. За окном ничего отрадного не было видно: каменная мостовая, каменные дома, железный трамвай, черной воронье гроздьями на обнаженных ветвях деревьев. Но ведь был же там, за каменными громадами и запечатанной камнем землей, и настоящий, человеческий мир: голая, влажная, сытая, дышащая земля! Более всего досаждали Авксентию галки — за ними возникало перед его глазами видение: пашет плугом, кладет борозду, а галки кружатся позади, садятся на пахоту и выклевывают всяких червей да козявок… О господи! Пора же, пора, люди добрые, сеять озимь! Время уже давно миновало, а вы все заседаете да прелиминарные прения дискутируете, чтоб вам… прости господи! Не апробация и ратификация нужны, а сеять, сеять, сеять… А для кого? Для графа Шембека или для людей?.. Говорят, Учредительное собрание скажет об этом. Но ведь собрание состоится только и декабре месяце! Что же тогда, в снег сеять, по морозу в поле работать? Тьфу!
И Авксентий скорее заворачивал хлеб в капустный лист и торопился назад в зал: давайте поскорее голосовать новую резолюцию! Какую угодно, лишь бы побыстрее…
Собственно, вчера, как только в Киеве стало известно о победе в Петрограде: резолюция большевиков вот–вот должна уже была быть одобрена: сторонники Временного правительства сразу оказались в меньшинстве. Все партии, которые в своем названии имели префиксы «соц» и «укр», увидев, с каким энтузиазмом киевские улицы приветствовали петроградские события на митингах и в манифестациях, потому и побаиваясь утратить свои префиксы, — в патетических речах начали заверять, что они вовсе не против пролетариата и пролетарской революции, что они даже за большевиков, ибо большевистское движение является, несомненно, идейным, революционным и самим лучшим противодействием коварству контрреволюции. И все партии, снова перехватив в буфете бутербродов, торопливо разошлись по фракциям для окончательного обсуждения проекта резолюции и внесения последних поправок. Но вот сегодня, когда поправки уже были внесены, на пленум Центральной рады внезапно явились представители казачьего съезда — донских, кубанских и оренбургских казаков — и начали кричать: «Побойтесь бога, что же его вы делаете?!..» Казачьи делегаты сообщили, что всюду по окраинам бывшей Российской империи, в частности на Кубани и Дону, сегодня и вчера уже созданы свои собственные правительства, которые и приняли решение: до Учредительного собрания отстаивать «законный» строй — власть Временного правительства. Куда же смотрите вы, украинцы, нация самой большой, следовательно, и решающей окраины Российской империи?
Этот аргумент подействовал магически.
Смотрите, что творится на белом свете! Сегодня Дон и Кубань, завтра будет Сибирь и народы Кавказа — все утверждают свою государственность, а Украина плетется в хвосте!.. Разве же не ясно, что надлежит делать нам, украинцам, к тому же киевлянам, тем паче что как раз в Киеве и вокруг Киева целых двенадцать донских и кубанских полков?
И украинские эсеры и украинские эсдеки вдруг перестали колебаться: начали требовать, чтобы власть на Украине взяла в свои руки только Центральная рада и ее генеральный секретариат.
А тут еще принесли с телеграфа свежие сообщения: первые декреты вновь изданного советского правительства — о мире и земле!
В зале поднялся невероятный шум.
— Немецкие прихвостни! Продались ненцам! — дружно кричали все — и русские, и украинские — эсеры и эсдеки–оборонцы. — Открывают фронт!..
— Грабеж! Разбой! Забрать землю без выкупа! Караул! — просто надрывались все партии, сидевшие на правом крыле: и русские, и украинские, и польские, и еврейские.
7
Затонский с Пятаковым сидели с самого края на левом крыле. Возле них были левые украинские эсеры и левые украинские эсдеки. Это была левая оппозиция Центральной рады: левые эсеры требовали передать крестьянам землю без выкупа, эсдеки–интернационалисты — мира без аннексий и контрибуций. Они поддерживали резолюцию большевиков и требовали признания петроградскою советского правительства — ведь и левое крыло их русских одноименных партий принимало участие в петроградском восстании. Они запели:
Нам не надо златого кумира,
Ненавистен нам царский чертог…
Но за выкриками «долой», «протестуем», «узурпация» даже их пение невозможно было услышать.
Затонский наклонился к Пятакову и закричал:
— Юрий! A тебе не кажется, что нам здесь нечего делать?
— Ты так думаешь? — неуверенно откликнулся Пятаков. — Нужно еще подождать: будут же голосовать еще и нашу резолюцию… с поправками…
Пятаков сидел совершенно растерянный. В самом деле, как же быть? Вот–вот уже должны были прийти к желанному альянсу всех демократических партий — тех, которые с префиксом «соц». Префикс «укр» Пятакова мало волновал — он же был интернационалист! И вдруг… Ах, поспешили, поспешили в Петрограде! Ведь еще не настал момент для мировой революции. Власть, ясное дело, нужно захватывать, и даже силой. Но только сразу в мировом масштабе… Что же теперь делать? Ведь он, Пятаков, так хорошо подготовил почву: сумел, видите, объединить в «Комитете спасения революции» и большевиков, и эсеров, и меньшевиков, даже кадетов и… монархиста Шульгина. Единение революционных сил всенародных! Что же теперь делать, ежели резолюция, даже с поправками, провалится?
И вдруг в зале стало тихо.
На трибуне стоял Авксентий Нечипорук.
Как он там оказался, понять было невозможно: фамилия его как очередного оратора не объявлялись. Да и вообще после того, первого раза, когда ни с того ни с сего, после вопроса с трибуны крестьянского съезда «нарежут или не нарежут мужикам земли?», его записали в Центральную раду, — представитель местных крестьянских кругов Авксентий Нечипорук вслух еще не вымолвил ни единого слова в Центральной раде. И вдруг н тебе! Откуда он взялся? Кто это такой? Вы, случайно, не знаете, как его фамилия, этого мужичка в серяке, и от какой он партии?! В порядке прений или с внеочередным заявлением к порядку ведения?