Страница 19 из 223
—Бестактно, антипартийно поступила ты, выступив против меня! Мы же с тобой члены одной партии!
Стараясь говорить спокойно, Бош возразила:
— Но ведь когда член одной с тобой партии начинает говорить неверно, начинает высказывать мысли, идущие вразрез позициям, которые занимает партия…
Пятаков прервал:
— А если я считаю эти позиции ошибочными?
Бош, сдерживая гнев, ответила:
— Все равно должен подчиняться линии партии и осуществлять ее в своей практической деятельности, а о своем несогласии заяви в высшие партийные инстанции и там отстаивай свой взгляд. Ты же сам на всех партийных собраниях страстно проповедуешь демократический централизм в партии и требуешь…
— Красивые слова!
— Что — красивые слова? Принцип демократического централизма или твои фразы, когда ты за него распинаешься?
Пятаков буркнул уже ласковее:
— Я говорю, что это ты сейчас произносишь красивые слова, стараясь оправдать свою бестактность, которой дала лишь понять массе, что в нашей партии идут споры. Это наносит ущерб партии!
Последние слова он произнес уже совсем примирительно, воркующим голосом. Замедлив шаг, он взял Бош за руку:
— Евгения!..
Но Бош отстранила руку.
— Ты становишься совсем невыносимым, Юрий — с горечью сказала она. — Твое поведение — это поведение фракционера! И именно это идет во вред партии!
— Евгения! — заговорил Пятаков, и голос его звучал уже совсем ласково, интимно. — Давай не будем об этом! Не будем омрачать наши чувства спорами на партийные темы…
Он снова взял руку Бош, пошел совсем рядом, наклонившись к ее лицу. Его бородка щекотала щеку Евгении: совсем близко сверкнула в тусклом сиянии звезд золотая оправа пенсне, за стеклышками ласково щурились такие знакомые — умевшие злобно сверкать, но и глядеть нежно и страстно — глаза. Ночью они казались не голубовато–серыми, а темными, почти черными.
— Ах, Юрий… — вздохнула Евгения: ей трудно было возражать, когда он был таким вот мягким, ласковым, однако — удивительное дело — она сразу же давала отпор, когда он в полемике становился резким, грубым, а главное — когда мысль его вызывала несогласие — Ах, Юрий! Как же — не будем? Как же так, самое большое, самое главное — партийную принципиальность — спрятать за чувствами? Да какая же цена чувствам, когда…
И вдруг ее потрясло воспоминание.
Это было несколько раньше — тогда она еще не знала Пятакова, не была в партии, не слышала толком о революционной борьбе; она была просто глупенькой девчонкой с широко открытыми на жизнь, наивными глазами, но с горячим сердцем. Окружающая несправедливость да и семейные дрязги угнетали ее сиротскую душу. К брату Алеше приехал тогда товарищ–студент, о котором говорили, что он революционер, недавно выпущенный из тюрьмы. Какая это была радость для нее! Вот кто наконец объяснит ей все, раскроет ей глаза на сложный, непонятный мир, поможет разобраться в тяжких размышлениях, вот кто освободит ее от сомнений и отчаяния! И она, четырнадцатилетняя хрупкая девчонка, отважилась. Издалека, намеками, обиняками начала она расспрашивать студента: за что сидел в тюрьме, почему так устроен мир, что одни бедны, другие богачи и каким образом можно изменить такую нехорошую, несправедливую жизнь?.. Двадцать пять лет прошло с тех пор, но и теперь, каждый раз, когда в памяти почему–то возникает этот эпизод, ей вдруг становится холодно и неприютно. Студент–революционер тогда ответил: «Ах, Женечка, все это ерунда, я был глупцом и увлекся пустыми иллюзиями. Все это не для вас! Вы созданы для чувств! И я люблю вас!..» Он схватил ее в объятия и начал целовать… И долгие годы после того Евгения не могла привыкнуть к мужским поцелуям — она всегда вспоминала эти, первые в ее жизни, поцелуи и того, первого в жизни, «революционера»…
Бош отстранилась, решительно выдернула руку и быстро пошла вперед — по темной аллее.
Она слышала, как Пятаков позади сердито фыркнул, и представила себе, как он раздраженно пожал плечами и принялся поправлять пенсне.
Она шла быстрыми шагами — до тропинки, по которой можно выйти прямо к Ажурному мосту через обрыв и попасть в Мариинский дворец, обогнув шантан «Шато».
Нужно было торопиться в комитет: до утра, до начала работы на предприятиях, Пятаков должен уже быть на Печерске, а Бош — в Дарнице…
Но в комитет именно с Дарницы поступали странные и тревожные известия. Из Дарницы, с места постоя бельгийской авиации и французских автомоточастей, вдруг двинулась на Киев колонна бронированных автомобилей.
Почему тронулись французские вояки, а следом за ними, возможно, и бельгийские?
Или контрреволюционные путчисты диктатора Корнилова решили поднять мятеж в Киеве одновременно с Петроградом и Москвой — и войска союзников должны были окaзать им поддержку?..
5
Колонна французских бронированных автомобилей сделала по городу огромный круг.
Сойдя с широких пролетов Цепного моста по два в ряд, броневики свернули направо, вдоль Днепра, и тронулись по Набережной к Почтовой площади.
Отдельные броневые автомобили на улицах прифронтового города были в Киеве не внове, но ведь сейчас броневиков было самое малое около двух десятков сразу, шли они в точном строю, а главное, на каждой машине на боковых дверцах был нарисован трехцветный, бело–сине–красный, знак: то ли штандарт свергнутой Российской империи, то ли национальный флаг Франции — союзницы России в войне Люди сбегались отовсюду — с причалов пристани, из переулков Подола, из–под склонов Владимирской горки. Что за броневики? И чего им нужно? Ведь в городе неспокойно, ведь в городе забастовка, а что творится по всей стране — и вовсе не понять.
Ревя клаксонами, разгоняя во все стороны прохожих и извозчиков, броневики миновали Почтовую, двинулись на Подол, промчались через Контрактовую площадь, пересекли оба Вала, свернули налево и загромыхали вверх по Глубочице. Автоколонна мчалась по кольцу вокруг центра города, но не по главным магистралям, где возвышались здания учреждений, где выстроились торговые кварталы, и раскинулась дворцы аристократии в роскошных парках. Броневики двигались по узким проездам, где домики тесно лепились друг к другу: по рабочим окраинам. Бронированная колонна демонстрировала.
Наконец через Бессарабку с ревом и скрежетом колонна вышла на Банковую. Тут она остановилась перед зданиями штаба военного округа.
Люк головной машины приоткрылся, и оттуда появился офицер в синем кепи с золотым шитьем.
Командующий войсками Киевского округа генерал Оберучев — со дня Февральской революции член партии конституционных демократов, с момента июльских событий российский социалист–революционер — стоял на верхней ступеньке крыльца штаба в парадном мундире и при всех регалиях. Начальник штаба генерал Квецинский в защитной фронтовой форме стоил рядом, ступенькой ниже. Еще двумя ступеньками ниже вытянулся старший офицер для особо важных поручений штабс–капитан Боголепов–Южин. Совсем внизу, на тротуаре, толпились адъютанты и вестовые.
Штаб Киевского военного округа уже ожидал появления бронированной колонны.
Люк головной машины открылся шире, солдат в синем берете выпрыгнул первый и выложил из машины лестничку–ступеньки. После этого французский полковник сошел на землю. Золотое шитье было у него и на воротнике, и на жгутах погон, и на аксельбантах: это был полковник генерального штаба французской армии.
Полковник упругой походкой бравого вояки приблизился к крыльцу — генералы Оберучев и Квецинский спустились каждый на одну ступеньку ниже, навстречу, — и полковник салютовал: отдал честь, приложив два пальца к выложенному золотыми галунами козырьку кепи, щелкнул каблуками, вытянулся «смирно» и отрапортовал. Генералы, а за ними вся свита адъютантов отсалютовали по всем правилам устава внутренней службы русской армии, упраздненного, впрочем, приказом номер один в первый же день Февральской революции.
Слова приветствия и рапорт, а также и ответ командующего военным округом были произнесены на французском языке. Полковник французской службы докладывал, что вверенная ему колонна броневых автомобилей автомотобатальона экспедиционной армии Французской республики осуществляет свой учебный пробег и он, командир, считал своим долгом засвидетельствовать свое почтение командованию округа, на территории которого дислоцирована его часть. Генерал службы русской революционной армии ответствовал, что считает это честью для себя, благодарит, приветствует и желает полковнику и всей армии союзницы Франции успеха и побед.