Страница 177 из 223
— Пожалуйста, попросите коменданта раздобыть где–нибудь стол, столик, хотя бы небольшой, можно даже ломберный, пускай поставят его здесь, у окна. Тут будет работать товарищ Затонский, Владимир Петрович. Вы познакомились уже?
Секретарша улыбнулась и кивнула:
— Хорошо, Владимир Ильич. С товарищем Затонским мы уже познакомились…
— Его величают — Владимир Петрович. Мой тезка.
Секретарша снова кивнула и снова улыбнулась. На стол перед Лениным она положила стопочку телеграфных бланков.
— Что это? — живо поинтересовался Ленин.
— Телеграммы с Украины.
— Вот видите, вот видите! — воскликнул Ленин. — Как же можно без вас? К вам уже идет корреспонденция! — Глаза его весело и лукаво улыбались. — Вы еще не устроились, а ваш адрес уже известен! — Искорки смеха в его глазах исчезли, и он на миг задержал настороженный взгляд на секретарше. — А телеграммы… хорошие?
— Хорошие, Владимир Ильич!
Но Ленин, не дожидаясь ответа, уже пробегал глазами строчки депеш. Лицо его засветилось радостью:
— Вот вам, Владимир Петрович, и подарок на новоселье! — Он шумно хлопнул пачкой жестких телеграфных бланков перед Затонским, как завзятые картежники хлопают козырной двойкой, перекрывая туза. — В Проскурове и Каменец–Подольске провозглашена советская власть! В Могилев–Подольске восстание против Центральной рады! — Он торжествующе посмотрел на Затонского. — Это — тыл, тыл, Владимир Петрович! Тыл не только фронта империалистической войны, но и тыл «вашей» Центральной рады!.. О! — он продолжал пробегать глазами телеграммы. — В районе Жмеринка — Винница части Второго гвардейского корпуса помогают сельским Советам и завкомам на сахарных заводах гнать гайдамаков и «вильных козаков»!.. Копайгород… Бар… Ялтушково… Гречаны… Ушица…
— Мои родные места! — не удержался Затонский.
— Да что вы говорите! — Ленин сжал Затонскому локоть. — Так рассказывайте же, рассказывайте, Владимир Петрович, о ваших родных местах! Какие там люди? Пролетарская прослойка? Деревня ведь там бедняцкая, и богатейшие помещичьи имения окружены сельской беднотой? Кто знает, Владимир Петрович, не придется ли этому уголку между румынской и австро–венгерской границами сыграть решающую роль… Минуточку! Давайте опять подойдем к карте.
Ленин и Затонский остановились у карты.
3
Полк червоных козаков шел в авангарде и уже на рассвете шестого вышел на берег Ворсклы за Ковалевкой: перед красными казаками была Полтава.
Отсюда, снизу, с раздолья кочубеевских лугов город на высоком правом берегу красовался летом живописными зелеными кручами, а между холмов сбегали в долину тихие улочки: белые хаты под соломой или замшелым гонтом и белые домики под железной кровлей — в окружении бесконечных садов. Теперь же, зимой, все стало точно светлее, но лишилось красок. В живописности ландшафта Полтава сейчас проигрывала, но с точки зрения ведения боевых действий выигрыш был несомненный: местность просматривалась далеко вокруг, на заснеженных склонах четко выделялась линия обороны, и передвижения войск противника нельзя было скрыть. Пехота Центральной рады расположилась гнездами под холмами, артиллерия — если она была — замаскировалась, очевидно, где–нибудь по дворам Рогозного и Панянки, а кавалерия как раз заходила узкой лентой правобережных лугов вверх по течению — и Нижним Млынам.
Позиция червоных козаков на левом берегу была выгоднее: густые заросли камыша над замерзшими озерами, в болотах и заливах по всей пойме Ворсклы позволяли даже днем скрытно подойти к самому берегу реки. Скрытно подойти — очень хорошо, а дальше что?
Виталий Примаков смотрел в бинокль на холмы, прикидывая, откуда лучше ударить из пулеметов по пехоте, гадая, где могут скрываться орудия, если они есть, и то и дело снова опускал стекла вниз, наблюдая передвижение кавалерии. Что за странный строй — цепочкой — и какую он может преследовать цель?..
Двадцатилетний командир полка, не командовавший до тех пор ни полком, ни ротой, ни даже взводом, ни кавалерией, ни пехотой и вообще–то имевший солдатского стажа две недели пребывания в маршевом батальоне, — мучительно старался разгадать замысел противника и найти для себя боевое решение. Бойцов у него было до тысячи человек — к куреню Второго украинского полка присоединились еще красногвардейцы харьковских заводов, люботинские железнодорожники, донецкие шахтеры, все — пешие, при четырех пулеметах.
— Тимофей, — протянул Примаков бинокль матросу Гречке, — а ну, глянь! Как ты думаешь, что у них на уме?.. И ты, унтер, посмотри! Тебе, верно, случалось видеть такое на позициях?..
Тимофей Гречка — матрос и унтер–офицер — бунчужный восставшего куреня гайдамаков, положившего основу Первому полку червоного козачества, были, в сущности, два главных военных специалиста, которые в эти первые дни наступления помогали Виталию командовать полком. Наступление началось только третьего дня, пройдена сотня километров — по железной дороге, в эшелонах, внезапными наскоками на железнодорожные станции, — и для составления боевой диспозиции в распоряжении Примакова было, собственно, всего два документа: приказ наступать на Полтаву и Обращение Народного секретариата Украинской республики: «… призываем все верные делу рабоче–крестьянской революции войска бороться против буржуазного генерального секретариата Центральной рады и против Каледина. В этой борьбе вместе с нами выступают также войска рабочих и крестьян Российской федеративной республики…» Подписали: Юрий Коцюбинский, Николай Скрипник, Евгения Бош, Владимир Люксембург, Юрий Лапчинский, Сергей Бакинский, Эммануил Лугановский, Владимир Ауссем — народные секретари.
Тимофей Гречка отказался от бинокля: его зоркие моряцкие глаза и так видели отлично — далеко и широко, — а в шорах бинокля его глазам было тесно, да и стекла запотевали.
— На флоте, — мрачно промолвил Тимофей, — когда посудины врага заходят вот так кильватерной колонной на короткой дистанции одна от другой, того и жди: сведут первый и последний номера — все одно как невод заводят, если по–рыбацки сказать… Словом, будут брать в мешок.
Он вздохнул и сплюнул.
— Паршивая диспозиция, если говорить о нас, башенных: крутись туда и сюда, как кизяк в проруби; поодиночке ж надо щелкать, а на каждого ведь — перелет–недолет… К одному повернешься — другому свой профиль покажешь, вот и вкатят тебе, коли не в самую башню, так в борт посудины…
Он еще раз вздохнул и еще раз сплюнул:
— Тикают у нас на флоте, коли врагу удастся занять такую диспозицию… А по сухопутью — не знаю…
Унтер смотрел в бинокль долго и внимательно — от головы до самого хвоста цепи кавалеристов. Потом вернул бинокль Примакову:
— На позициях такого не бывает. Где ж это видано? Нет в уставе такого маневра для кавалерии…
— Как — нет! — вспылил Примаков. — Вот же есть! Сам видишь!
Унтер пожал плечами:
— Так это ж не по уставу: гражданская война… Кто его знает…
— Ну все ж таки! — уже совсем рассердился Примаков: он сердился больше всего на себя, на свою несчастливую долю — в тюрьмах сидел, по этапам ходил, в ссылке побывал, работал молотобойцем, учился в гимназии, писал стихи, a вот военным так и не довелось стать. — Все–таки не на прогулку же они собрались, какая–нибудь у них цель есть? А какая именно? Как думаешь?
Унтер еще некоторое время присматривался к цепочке всадников — теперь уже без бинокля, из–под руки.
— Не иначе, — наконец вымолвил он, — как спешиваться будут и залягут в цепь… Первой линией обороны, как бы сказать, по–над самым берегом.
— А кони?
Унтер снова передернул плечами:
— А кони им… без интересу. Кони им вроде и ненадобны будут. Пустят коней. Либо каждый стрелок узду к ноге привяжет, чтоб конь не ушел и был под рукой, коли, скажем, отступать доведется… Казаки так делают — донцы, кубанцы… А еще: кладут коня и из–за него, как из окопа, стреляют…
Примаков тоже сердито дернул плечом: ерунда какая–то! Зачем же тогда кавалерия, если лошади не нужны?.. Ох, этих бы лошадей да нам! Одним наскоком взяли бы Полтаву!