Страница 142 из 223
Атаман останавливался перед каждым отрядом и говорил:
— Приветствую славное боевое товариство!
— Здрасьте!.. — одним словом отвечал отряд.
— Хай живе революція і мати Україна!
— Ура! — одним духом отвечали красногвардейцы. Атаман отдавал честь и шел дальше. Свита двигалась следом.
Смотр киевской Красной гвардии производил — за отсутствием в это время отбывшего в действующую армию на фронт атамана всего украинского «вильного козацтва» генерала Скоропадского — наказной атаман боевого Звенигородского коша «вильных козаков» Юрко Тютюнник.
Вокруг — на тротуарах, под стенами Софии, вдоль здания присутственных мест — стояла толпа: уличные зеваки, делегации со знаменами, группы заводских — любопытствующие посмотреть на своих хлопцев в красногвардейском строю.
— Бравые ребята, да из прорехи вата! — слышались иронические реплики в толпе. — Не разберешь — биндюжники или казаки… А что? Им бы только одежду одинаковую — прямо были бы юнкера. Заместо тех, что на Дон драпанули… С одежонкой таки швах…
Критические замечания насчет одежды были вполне уместны. Одеты красногвардейцы были кто как — в свое; а какое «свое» у заводских да мастеровых? У кого потрепанная солдатская шинель, у кого ветром подбитое пальтишко, замасленный ватник, бушлат, кожаная куртка, кожушок, а то и просто пиджак — совсем не по сезону.
В кучках заводских раздавались реплики одобрительные:
— Боевые хлопцы! Обстрелянные… И ты погляди, когда только успели вымуштроваться? И в строю — как в бою…
Данила хмурил брови — и на приветливые и на колкие реплики из толпы… Ну что они понимают? Вот он, Данила, теперь понимает. Решительно все. С той минуты, как на холмике в Аносовском парке у пулемета погиб Харитон…
Данила сам видел, что теперь он совсем не тот, каким был еще месяц назад. Словно сто лет с тех пор прожил.
Сто лет тому назад и он, правда, думал так же, как вон те, что фыркают сейчас в толпе. Что такое был тогда, сто лет тому назад, для него солдат, военный? Мундир. Муштра. Оркестр музыки на параде. Что такое была для него тогда война? Георгий на груди. Шапка набекрень. А революция — что? Стрельба на баррикадах. А потом в кандалах по этапу. Тюрьма. Сибирь.
Теперь Данила понимал: не может быть, чтоб Харитон отдал жизнь только за то, чтоб стрелять из пулемета неведомо куда. Революция свершилась для того, чтобы все на свете изменить: сперва перевернуть вверх дном, а потом переделать так, как людям лучше. Своею собственной рукой. Бедные и богатые. Классовая борьба. Земля — крестьянам, фабрики — рабочим.
За это и умер Харитон.
Для этого и надо — первым делом — уничтожить в мире всякую контру.
Атаман Тютюнник поравнялся с тем местом, где стоял Мишко Ратманский, «Третьего Интернационала» командир.
— Здравствуйте, молодые герои восстания!
— Здрасьте!
— Хай живе революція і Україна! Ще нам, хлопці молодії, усміхнеться доля!
— Ура!
Тютюнник подмигнул. Его серые глаза сверкнули льдинкой.
Данила стоял взволнованный. Вон оно как — молодые герои восстания! Да здравствует революция! И Украина. Правильно! Что могло быть дороже революции и Украины? И пускай доля не только усмехнется, а смехом зальется!
Весело чтоб жилось людям на свете — не так, как раньше… Вот только горе — не усмехнется уже рыжий Харитон. Лежит в братской могиле, против царского дворца…
Атаман Тютюнник со всей свитой поднялся на пьедестал гетманова монумента. Сразу же с двух сторон появились двое казаков со знаменами: одно красное, другое желто–голубое — и склонили их над головой атамана. Из–за памятника маршем вышел оркестр и построился сбоку, трубачи с валторнами и геликонами, барабанщики с барабанами на животах; капельмейстер вынул из–за обшлага свою волшебную палочку.
Предстояла церемония.
Даниле стало весело. По каким только случаям не бывал он здесь, на Софийской площади, но чтобы вот так, в строю, да еще, как сказано, герой, — этого в его жизни еще не случалось.
Мишко Ратманский рядом хмыкнул себе под нос:
— А вырядились, как в театре Садовского…
— Вольно! — прозвучала команда.
Тютюнник высоко поднял руку и заговорил:
— Славное украинское революционное козацтво! Славные герои победоносных боев за революцию и свободу, за самостийность Украины!..
Речь атамана была недолгой — какой–нибудь десяток фраз. Он воздавал хвалу киевским пролетариям за героические дела в боях против угнетателей Украины, поздравлял с завоеванием революционной государственности — крестьянско–рабочей и украинской, провозглашал «многая лета» Украинской народной республике и под конец объявил:
— Отныне славную Красную гвардию украинского пролетариата принимаем под высокую руку народного братства «вильных украинских козаков», освящаем боевыми знаменами: красным — революции, желто–голубым — нации и присваиваем наименование «Пролетарского коша вильных козаков»…
— Фью!.. — чуть не задохнулся Мишко Ратманский.
В руках Тютюнника появился бумажный свиток, развернувшийся до самой земли.
— В ознаменование сего оглашаю атамана всего «вильного козацтва» на украинской земле грамоту.
По рядам красногвардейцев прокатился шорох, в толпе вдруг зашумели.
Данила тоже удивился. Ишь ты! Так теперь, выходит, будем «вильными козаками»! А красногвардейцами уже нет? В «вильные козаки» — туда, где Флегонт. Значит, опять будем вместе!..
И тут же он увидел перед собой Флегонта.
Флегонт стоил в толпе на краю тротуара у присутственных мест и, должно быть, давно уже заметил Данилу, потому что яростно махал ему рукой. На лице его сияла радостная улыбка.
Тютюнник между тем начал читать грамоту:
— «Славное и преславное украинское вильное козацтво! Сим оповещаем наше вольное и охочекомонное братство именем нашей верховной сечевой рады атаманов и старшин вильноказацких кошей и куреней всей украинской земли, что с сего дня и месяца лета господня тысяча девятьсот семнадцатого принимаем в боевое свое содружество отдельным кошем славных украинских пролетариев, которые…»
По колоннам красногвардейцев — от головного, Печерского отряда и до последнего, Сорабмольского — катился, усиливаясь и ширясь, гул, и чей–то звонкий голос крикнул:
— А где же наш красногвардейский штаб? Почему от его имени нет грамоты?
С тротуара, из толпы заводских тоже закричали:
— Разве «вильные козаки» подымали восстание?.. А как же с пролетарской революцией будет?
И еще:
— Почему красногвардейский штаб молчит?
Красногвардейский штаб молчал. Потому что его на площади не было. Его как раз вызвали к секретарю военных дел УНР — на совещание; мол, для установления контакта между штабом Красной гвардии и военным командованием. Лишь после того должен был состояться смотр красногвардейским отрядам: парад должны были принимать вместе — военное командование и красногвардейский штаб. Но процедуру умышленно начали раньше — покуда штаб, руководство изолировано от бойцов…
Тютюнник взмахнул свитком грамоты, призывая к тишине, и продолжал читать:
— «…Которые кровью, пролитою за свободу неньки Украины…»
— За пролетарскую революцию кровь проливали! За власть Советов! — закричали тут и там — и в рядах красногвардейцев, и в толпе заводских. — Долой грамоту криводушной Центральной рады!..
Кто–то заложил пальцы в рот и свистнул.
Перед глазами Данилы встала картина: пригорок в Аносовском парке, Цепным мостом через Днепр, с винтовками на руку бегут… «вильные козаки»… «Вильные козаки», быть может, вот этого же самого Звенигородского коша… Харитон стреляет, а он подает ленту в магазин. Харитон падает мертвый, а он припадает вместо него к пулемету…
— Фьюить! — раздался совсем рядом с ним свист. Свистел, заложив пальцы в рот, Мишко Ратманский. Мишко, с которым плечом к плечу бежали в цепи против юнкеров.
— Долой! — звучало уже со всех сторон. — Не хотим в «вильные козаки»! Да здравствует Красная гвардия! Долой приспешников контрреволюции! Да здравствует власть Советов на Украине!