Смертная гильза

Женька Дзюба — мужик преинтереснейший, должен тебе сказать. Сам откуда-то с Волги, ростом как я, около метра восьмидесяти, но силищи! У него был коронный удар ножом. Он не как все нормальные бил в сердце, в живот, или сонную артерию резал, нет. Он бил по черепу, и не просто, а именно туда, где на затылке, ближе к макушке сходятся пластины черепа, кажется, «теменной шов» называется, но я могу ошибаться. Так вот, это был его коронный удар. И после этого удара не надо было придерживать тело, чтобы оно не билось в конвульсиях, а то мог шум пойти. Просто мешком падало. Банду когда брали, Дзюба таким макаром трех часовых по-тихому снял. Ну, а так как кулачище у него как два моих, то иногда и кости черепа ломал. Большой он любитель был черного юмора. Любимый анекдот у него был такой: «Сидит мальчик безногий в кресле-каталке. Папа смотрит по телевизору футбол. Мальчик жалобно: «Папа. Переключи канал, там мультики идут!» Папа: «Возьми, да переключи!» «Но у меня же ножек нет!» — мальчик чуть не плачет. «Нет ножек — нет мультиков!» — резонно замечает папа». И вот Женя постоянно применял эту последнею фразу: «Нет ножек — нет мультиков!» Сам он — душа компании. Рассказчик отменный. Однажды рассказывал, как пытался в детстве спасти голубя. Нашел его зимой. Крыло что ли сломано у того было, не помню подробностей. Принес его домой, на балконе из коробки сделал домик, насыпал крупы, воды налил и пошел в школу. Приходит — голубь упал в воду, замерз, вмерз в эту чашку с водой крупу всю рассыпал. Вот такая история. Печальная, правда, но когда, Дзюба рассказывал, все вокруг ползали под столом от смеха.

Был у него боец по фамилии Ким. Его предки были корейцами. Он по-корейски ничего не знал, но всегда очень гордился, что в паспорте написано — кореец. И вот этого бойца ранили в перестрелке. На колонну духи напали, обстреляли из «зеленки» и ушли. Убитых не было — только раненые, в том числе и Кима зацепило.

Зацепило по легкому, руку навылет, кость цела. В медроте заштопали. Потом вместе со всеми ранеными на аэродром Северный, что в Грозном, а потом — в Моздок, а оттуда куда направят: Ростов, Москва, Нижний.

Ким чуть на коленях не стоял, чтобы его не отправляли в тыл. Ранение — это конец твоей войны. Все, дембель и домой. Он — нет, уперся, хочу воевать и все тут! Отправили его со всеми на Северный. На следующий день он уже в расположении части был.

Командир матом его кроет. Из Северного звонят, что боец пропал! ЧП! Снова засунули Кима на «броню», оттартали на Северный, под конвоем погрузили с другими ранеными на «вертушку», ну, все! Из Моздока уже не сбежишь! Хрен там все угадали! Через три-четыре дня вот он, красавчик! Как он сумел добраться из Моздока уже никто и не спрашивал. Оставили его при кухне, пока рука толком не заживет. Он после этого воевал, потом со всеми вместе вышел из Чечни, собирался поступать в военное училище, не знаю — получилось или нет, но воин отчаянный.

Ну вот, Дзюба вызывает Кима и говорит, чтобы тот что-нибудь приготовил корейское. А смысл такой — чтобы мясо не было похоже на мясо. Забыл сказать, что хоть Ким и не знал ни слова по-корейски, но секреты национальной кухни знал. Мог из кузнечиков такое блюдо сделать, что пальчики оближешь, или мясо с сахаром тоже. Ешь и не поймешь, что же это такое.

А накануне у нас на растяжке дух подорвался. Знатный дух. Борода, оружия целый арсенал, повязка зеленая на башке с арабскими письменами, все как положено. Разорвало его хорошо. Весь организм по запчастями на ветках развесило.

Ну вот, Дзюба, не будь дураком, взял и подобрал оторванный палец. Стереотипное мышление. Пригласили мы главного духа — главу администрации деревни на ужин. Принесли это мясо, приготовленное, не как обычное. А оно как бы в сахарной глазури что ли. Соус кисло-сладкий, но вкусно, слов нет. Гостю — самый лучший кусок. Самый большой, большущий кусманище. Сидим, чавкаем. Водочку попиваем.

Душара и спрашивает, а что за мясо такое вкусное, понять не может. Мы и отвечаем, что вчера боевика разорвало на растяжке, вот, мол, его кушаем. Он смеется, а вот когда кусочек стал поменьше, он поднимает его, а под ним палец, который Дзюба подложил ему в тарелочку. Стереотипное мышление.

Что тут началось! Как стало этого деревенского старосту полоскать. Мы ему ведерко сразу и подсунули, а пока его рвало, пару раз по почкам саданули и спросили, не желает ли он стать нашим завтраком.

При этом Дзюба с хозяйским видом начал ощупывать бока духа, похлопал по спине, оценивая жирный мужик, или нет. Шею пощупал, в ухо заглянул. Потом достал свой нож громаднейших размеров. Он его с духа снял и очень им гордился. Нож был действительно устрашающих размеров, что-то типа мачете.

И начинает Евгений возле морды этого духа махать мачете, прикидывая, как лучше ему снять голову одним ударом, и у меня спрашивает, куда кровь лучше сливать? А также Женя ему говорит, что мы можем его начать есть еще живым, отрезать по кусочку и готовить. И прочие методы психологического устрашения тоже применялись. При этом и он, и я оговаривали, как лучше его освежевать и приготовить. Оговаривались соусы для различных частей тела. И при этом нельзя было переиграть.

Староста вообще голову потерял от этих разговоров. И при этом, заметь, мы его пальцем не тронули, не считая пары легких ударов по почкам. Может, он вообще не дух, или не расколется. Что с ним потом делать?

— Дух — гордый вайнах. Настоящий нохча повалился на колени, и молил о пощаде, ну мы и давай у него спрашивать про боевиков. Много рассказал. Что в деревне семь боевиков на «отсидке», отъедаются, сил набираются, нам диверсии устраивают, а координирует их действия — этот глава администрации. А завтра встреча у него на тропе с посланцем банды. И вот тогда же одни духи должны уйти, а новые — прийти. Смена караула. Сигналом для этого должен послужить сход граждан. Селяне приходят к КПП части, осаждают его, требуют прекратить войну, и прочая белиберда, а пока военные спорят с жителями — происходит смена духов, и староста получает новые инструкции от этого посланника. А звали этого проводника Муса Муслимов.

Ну вот, мы устроили засаду на этой тропе. Долго мучаться не стали. Мины «МОН-90» установили, радиовзрыватели. По радиостанции сообщили, что народ стал собираться. Блокируют КПП, блок-посты тоже блокируются. Но наши были готовы к развитию таких событий. С их стороны послышались шаги. Отдохнувшие духи собирались. Отдохнули, морды наели. Осторожность потеряли, что-то весело переговаривались. Минут через сорок с другой стороны подошли духи. Около десяти человек. Ободранные, но обвешанные оружием. Боевики. Стали обниматься. Целоваться с отдохнувшими. Потом что-то стали обсуждать. Предлагать им сдаться — себе дороже, мы рванули три «МОНки». Хорошо рванули! Сами чуть не оглохли, потом из стрелкового оружия добили. Живьем нам никто не достался, да и особо не старались. Глава администрации лежал рядом связанный, во рту тряпочка, у затылка ствол. Потом я сделал по контрольному выстрелу, ну, а потом я Муслимова «заполосатил» — завербовал. Он мне много что написал.

— Какую кличку ты ему дал?

— Не кличку, а оперативный псевдоним.

— И какой?

— Хотел «Задов», но потом передумал — «Хвостов».

— Хрен редьки не слаще. И что дальше? Начальникам доложил?

— Я что, похож на идиота?

— Вроде нет.

— Кто же, находясь в здравом уме и трезвой памяти, отдаст агентуру в зоне боевых действиях? Никто. Вот и эту образину я с собой утащил.

— Неплохо, неплохо.

— Так что к смерти Муслимова я имею самое относительное отношение, прости за тафталогию. И почему меня записали в кровники — хрен его знает.

— Так как насчет того, чтобы немножко разбогатеть? А, Алексей?

— Андрей, ты сам не веришь в эти бредни, а меня втягиваешь во все это. Даже на секунду допустим, что я соглашусь, и что? Что дальше?

— Дальше? Мы с тобой идем в Чечню. Идем под видом иностранных журналистов, насмотрелся я, как они работают, сумеем пробраться к базе. Много и долго будем идти и ехать. Потом проникаем в хранилище, берем столько, сколько сможем, в первую очередь — счета в банках.