Страница 3 из 8
И если в Генуе мы были одинокими мародерами, то в Риме оказались частью несметного полчища варваров, наводнивших Вечный город при полном отсутствии жителей. Особенно меня поразило обилие японцев, намертво приклеенных к своим фотоаппаратам, ускоренным маршем обходящих помеченные в плане ключевые точки города.
Европейцы и американцы были, конечно, тоже, и в большом количестве, но они казались более своими, что ли: они так же страдали от жары, так же растекались по стульям и скамейкам, утирая пот и прикладываясь к бутылочкам с водой, и так же, как и мы, недоуменно смотрели на построенных в колонны, собранных и целеустремленных японцев, на которых эта африканская жара, казалось, не производила решительно никакого впечатления.
Я, конечно, в тот момент меньше всего думала о туристах. Я рвалась в Сикстинскую капеллу, где мне надо было во что бы то ни стало прочувствовать и ощутить величие подлинников Микеланджело – ну сколько можно основывать свои представления об основных шедеврах Возрождения на репродукциях? Но единственным доступным для меня ощущением в Сикстинской капелле оказалось дежавю московского метро в час пик. Мне наступали на ноги, пихали локтями в ребра, не шутя толкали в спину и даже ухитрялись каким-то образом поддавать под коленки. Ну метро, как есть метро. Какая-нибудь станция «Киевская» в восемь часов утра в будний день. Только сверху – фрески божественного Микеланджело, а вокруг толпа японских людей с фотоаппаратами вместо лиц. И эти люди, обыкновенно такие милые и вежливые, недвусмысленно и единодушно давали мне понять, что не стоит стоять на дороге и, задрав голову, что-то там разглядывать. Сфотографировал – и вперед, не задерживай движение.
Сначала я несказанно удивилась. Куда же, думала я, подевалась нация, проповедующая созерцание как основной метод постижения сути вещей и красоты мира? И откуда взялись эти люди, наблюдающие прекрасное исключительно через глазок видоискателя? Но чем дольше я думала об этих японцах, тем больше убеждалась, что национальные особенности тут совершенно ни при чем. Просто на примере японцев лучше стало видно, как в целом на глазах меняется наш процесс восприятия. «Пришел-увидел-победил» быстро стягивается до «пришел-запечатлел», а на «увидел» отводится все меньше и меньше времени. Словно какой-то мелкий бес нас толкает под руку: да ты не смотри – что время тратить? ты сейчас сними, а потом посмотришь; пиши скорей, а то начнешь думать и все перепутаешь… И меня толкает, а как же. Поэтому я решила с мелким бесом бороться.
Своей дурацкой идеей я заразила и Сандро, и он сразу же перешел к боевым действиям: купил профессиональный пленочный фотоаппарат с зеркальной камерой. Фотоаппарат был чрезвычайно тяжелым, я думаю, что, повесив его как камень на шею, можно было бы запросто утопиться. И проявление пленок в эпоху цифровых фотоаппаратов оказалось делом не самым простым и совсем недешевым. Но все-таки мы сдались не сразу, и новый, легкий цифровой фотоаппарат появился у нас только через год. А от нашего самого счастливого периода в жизни осталось не больше десятка фотографий – и на всех счастливая Петькина мордаха крупным планом. Но, может, это и правильно?
Квартал Пре
Старый город и Старая Гавань
Параллельно нашей нарядной улице Бальби, задуманной как триумфальный вход в город для путешественников – от красивейшего здания вокзала, через площадь с монументальным Колумбом – A Cristoforo Colombo dalla Patria(«Христофору Колумбу – от Родины» – так написано на памятнике великому первооткрывателю, которому Родина никоим образом не поспособствовала в его знаменитой экспедиции), мимо старинных отелей, дворцов и университета (университет – это тоже несколько дворцов со львами на лестницах, подвесными садами, внутренними двориками и проч.) идет длинная, узкая, темная и страшная улица Пре. За ней, всего в двадцати метрах, начинается порт. Сейчас, конечно, и порт уже не совсем порт. Сравнительно недавно знаменитый архитектор-генуэзец Ренцо Пьяно, прославившийся, как и большинство знаменитых генуэзцев, за пределами своей Патрии, мановением руки превратил Старую Гавань, или Porto Antico(умоляю, не пытайтесь переводить anticoкак «античный»!), в беленькую и чистенькую прогулочную зону. Генуэзцы новую версию Старой Гавани незамедлительно полюбили, теперь они там активно гуляют, иностранные туристы выстраиваются в очередь, чтобы побывать в самом большом Аквариуме Европы, построенном все в той же Старой Гавани, по набережной беспрерывно бегают трусцой подтянутые яппи, все видимое пространство моря заполнено белоснежными яхтами, и… ничего не осталось от шумного порта, как я себе его представляла по рассказам дедушки-моряка.
Но я не случайно начала рассказ о порте с улицы Пре. Лишь недавно я поняла, в чем заключен непреходящий смысл этой узенькой и страшненькой улицы, битком набитой неграми, китайцами, мексиканцами, арабами, эквадорцами и не знаю кем еще. Это – экзистенциальный осадок, оставшийся от пестрой, грязной и шумной портовой толпы. Тут тебе и проститутки (очень страшные, но есть), и забегаловки с экзотической едой (судя по запаху, жареные кошки и собаки – не иначе), и негритянские парикмахерские, и мясные лавки халяль, и даже магазинчик «Quick Mart», в точности как у Апу из мультфильма про Симпсонов. Итальянскую речь на улице Пре не услышишь, там принято разгуливать в национальных костюмах и пасти очень чумазых детей в подворотнях (дети кажутся очень счастливыми)… Наш муниципалитет должен уже догадаться и выпускать на эту улицу безработных актеров в костюмах моряков – тогда иллюзия портовой жизни будет полной. А с прохожих брать за проход по этой улице умеренную плату.
Квартал этот знавал и лучшие времена. На виа Пре, так же как и на виа Маддалена, виа Джустиниани и на других улицах XV века (то есть того самого знаменитого кваттроченто), дома, как правило, очень интересны, всегда там найдется что-нибудь неожиданное – фрески, барельефы, витражные окна, статуи, фонтаны. Да-да, это запросто – звонишь в ультрасовременный домофон, открываешь тяжелую дверь со средневековыми шипами и оказываешься во внутреннем дворике размером три на три или два на пять – над головой пятачок итальянского синего неба, а прямо перед тобой из пасти злобно скалящегося Нептуна извергается маленький водопад – практически тебе под ноги. Посмотришь немного на Нептуна и пойдешь себе в тренажерный зал на втором этаже, или к адвокатам – на третий, или в центр Аюрведы – на четвертом. Я это как раз очень понимаю. В XV веке нужны были помещения для негоциантов и арматоров, в XXI – для адвокатов и Аюрведы. Только адвокаты и Аюрведа – это в других кварталах, а здесь торгуют обувью для проституток и набивают татуировки. Прогуливаясь по виа Пре, сложно даже предположить, что внутри этих обшарпанных домов может скрываться что-нибудь, кроме грязных притонов. Впрочем, я сама никак бы и не догадалась, я это обнаружила опытным путем, когда меня пригласили в гости в этот самый квартал Пре.
За толстыми стенами и замызганной дверью открывался лес стройных беломраморных пальм, глянцевая черная лестница из знаменитой генуэзской ардезии (его еще называют шиферным камнем) уходила куда-то в темноту арочных сводов, пол был вымощен черными и белыми каменными плитками, как гигантская шахматная доска. Сочетание черного и белого – это фирменный знак классической генуэзской архитектуры. Наверное, еще и потому, что в такой темноте, которая обычно царит в старых генуэзских палаццо, ничего, кроме черного и белого, не разглядишь – чего ж тогда мучиться, фрески какие-то писать, если их все равно никто толком не рассмотрит? Это, кстати, одна из причин, по которой иммигранты живут в Старом городе: квартиры, в которые по определению не попадает солнечный свет, стоят не очень дорого. Впрочем, словоохотливая негритянка с примотанным к спине ребенком рассказала, что у них на четвертом этаже ровно в полдень на один из подоконников на четверть часа ложится прямой солнечный луч. Очень гордо она об этом рассказала, когда мы заметили, что здесь, должно быть, темновато.