Колдовская вода

Больше всего Петька опасался, что страшная бабка пожалует к ним в дом. Конечно, здесь бабушка Настя, а вдвоем с ней все-таки не так страшно. Но что может Петькина бабушка против этой колдуньи? Помнится, она сама Трясучку испугалась, повстречавшись с ней в лесу у ручья. Наверняка бабушка Настя тоже была свидетельницей каких-либо таинственных случаев, вроде тех, о которых Петьке «иностранец» Валька рассказывал. А может быть, и что-либо пострашнее видела, только не стала пугать внука.

К тому же, как уже говорилось, бабушка, устав за день, крепко заснула. Через свой собственный храп она, поди, даже не слышит шуршаще-притопывающего звука шагов. А Трясучка между тем уже почти поравнялась с домом. Вот тут она и запела, точнее заскрипела свою незамысловатую песенку, к которой прибавилось третье двустишие:

Кто мои грибы берет,

Тот тревогу наживет!

Кто тревогу наживет,

Тот кого-то не найдет!

Кто кого-то не найдет,

Тот назавтра пропадет!

Голос у бабки хоть и хрипло-скрипучий, но довольно бодренький, однако Петьке показалось, будто его холодной водой окатили. Потому что он уже знал, что к бабкиным песенкам надо относиться весьма серьезно. Ведь и впрямь, в первый раз они с бабушкой, услышав первое двустишие Трясучкиной песенки, тревогу нажили, хотя ничего особо страшного не произошло. А во второй раз — Лену не нашли. Так что получалось, будто назавтра они и сами пропадут?! У Петьки даже зубы застучали.

— Бабушка! — позвал он вполголоса. — Бабушка, проснись, пожалуйста!

Но бабушка продолжала похрапывать. А Трясучка, повторяя раз за разом свою песенку, похоже, уже удалялась от дома. Да, она шлепала куда-то в сторону леса. Шаги постепенно стихали, пение-скрипение прекратилось, но страх Петьку не оставил.

— Бабушка-а! — взмолился Петька. — Проснись!

На этот раз очень громко произнес, почти что выкрикнул, но бабушка как спала, так и продолжала спать. Тогда Петька уже во всю глотку заорал:

— Бабушка-а!!! Проснись, пожалуйста-а!

Результат оказался тот же. Бабушка просыпаться не захотела, хотя такой вопль мог бы и мертвого разбудить. Петька, позабыв на время о змее, соскочил с кровати, подбежал к дивану, где храпела бабушка, и потряс ее за плечо. Нет, она не собиралась пробуждаться. Будто и впрямь померла. Одно утешало — мертвые не храпят… Тогда Петька схватил тяжелую кочергу, которая у бабушкиного изголовья стояла, и с размаху бросил на пол! Бах! — грохот получился как от выстрела, а толку никакого.

Да что ж это такое?! Петьку паника охватила. Облить бы бабушку холодной водой, но за ней надо было в сени выходить, открывать плотно закрытую дверь. А пока воду принесешь, в комнату может змея заползти. К тому же Зайцев уже догадался: не иначе, бабушку Трясучка заколдовала! Только вот зачем? Может, как раз для того, чтоб Петька напугался, выскочил во двор и на змею наступил?!

Разом вернулись все «змеиные» страхи. Петька ведь босиком с кровати спрыгнул и совсем беззащитным оказался. Ему опять померещилось, будто во всех темных углах комнаты извиваются скользкие змеиные тела. Он поспешил к кровати и тут же шарахнулся назад. А что, если, пока он бегал бабушку будить, змея к нему в постель заползла? Зайцев потянулся к кочерге, которую бросил на пол — какое-никакое, а все-таки оружие! — но и тут его глюк достал. Почудилось, что это и не кочерга вовсе, а змеюка!

Петька истошно заорал как укушенный, а потом с пола аж на стол запрыгнул, благо он прямо посреди комнаты стоял и на нем никакой посуды не было.

Здесь Зайцев себя чуточку спокойнее почувствовал. Все-таки стол был довольно высокий, и пол вокруг него хорошо просматривался. Так что вряд ли змея смогла бы незаметно подобраться. Только вот если змея обовьется вокруг ножек стола, то, пожалуй, сумеет вползти наверх…

И Петька перестал считать свое убежище надежным. Оказалось, что с одной стороны, противоположной свету ночника, стол отбрасывает довольно длинную тень, а в этой самой тени Зайцеву уже начали чудиться всякие шевеления. Нет, у него точно вот-вот крыша съедет!

И оставаться на столе было страшно, и слезать с него — тоже. Петька сейчас об одном мечтал: дождаться, когда дядя Федя и тетя Наташа приедут. Хотя и понимал прекрасно, что если дядю Федю в больницу положат, то они точно не приедут. Еще на Игоря надежда сохранялась. Если там, в Мертвой деревне, ровно в полночь никаких чудес не произойдет, то он, конечно, вернется домой максимум через час. Конечно, может и отругать Петьку, заподозрив, что тот свой сон из головы выдумал, и даже по шее накостыляет. Но все-таки это лучше, чем находиться в обществе бабушки, которая хоть и храпит, но никак просыпаться не хочет.

Опять Зайцеву чуточку полегчало. Теперь он жил только надеждой на скорый приезд Игоря. Цифирки на электронном будильнике менялись уж слишком медленно, Петьке казалось, будто он уже больше часа сидит на столе, но на циферблате светилось всего-навсего 23.55. То есть оставалось пять минут до полуночи.

Чтоб чуть-чуть себя подбодрить, Зайцев стал прикидывать, как там в Мертвой деревне все получится. А получится вот что. Игорь, наверно, прямо до деревни на мотоцикле не доехал, оставил его где-нибудь у просеки, в кустах, а дальше пошел пешком. Подождал до полуночи, увидел, что ничего не произошло, еще немного посидел — минут пять-десять, и вернулся к мотоциклу. На это у него днем ушло бы с полчаса, а вот ночью где-то час с небольшим. А на мотоцикле, даже не очень спеша, он до деревни минут за двадцать доедет. Так что дожидаться Игоря надо примерно в половине второго, то есть в 1.30.

И тут Петька вспомнил, что Игорь уехал на мотоцикле в сторону села. Значит, если бы он поехал в лес, то должен был еще раз проехать мимо дома — в обратную сторону. Правда, Петька после обеда заснул и мог этого не засечь. Но его наверняка заметили бы тетя Наташа и бабушка Настя. Потому что переживали за Игоря — уехал не пообедав, и непременно заставили бы его остановиться и поесть. Короче, если он не проезжал обратно на мотоцикле, то что же случилось? Может, как и Петька, он испугался идти в Мертвую деревню к полуночи? Нет, на Игоря не похоже! Или встретился с друзьями или с этой самой подругой Ирой, насчет которой язвила Ленка? Вообще-то он мог рассказать Петькин сон друзьям, а те его высмеяли. Дескать, дурак, поверил малолетке-фантазеру!

Нет, навряд ли Игорь решился друзьям все выложить, если он даже матери и бабушке ничего не стал говорить. И уж, конечно, подруге Ире об этом не заикнулся, чтоб она его придурком не сочла. И даже если рассказал, то не стал бы отменять свою поездку. Даже просто из любопытства, не говоря уже о том, чтобы сестренку спасти.

Скорее всего Игорь тоже додумался: раз мать с отцом приехали — они же с ним на дороге встретились! — то перехватят его и усадят обедать, а то еще и работу найдут. Ясно ведь, что они не в восторге от того, что старший сын до утра гуляет, даже при всем своем совершеннолетии. Так что придется им объяснять, зачем он на ночь глядя в лес намылился. Вероятнее всего Игорь мотоцикл оставил в селе, а сам пешком в лес отправился. Объехать-то деревню нельзя, а вот обойти, никому на глаза не попавшись, — запросто. Тем более что Игорь тут все тропинки назубок знает.

Если он действительно пешком пошел, то даже если в полночь ничего такого не случится, ждать его раньше трех часов утра нереально. Петьке сразу поплохело.

А на циферблате уже засветилось 23.59. И наступила абсолютная тишина. Даже бабушка перестала храпеть, и Петька дыхание затаил.

А в гробовой тишине откуда-то издалека, но тем не менее очень отчетливо до ушей Зайцева долетело: «Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!» — и так в течение одной минуты, с интервалом в пять секунд — ровно двенадцать раз. Условный знак!

Петька понимал, что это могла быть самая обычная кукушка, которых в этих местах полно. Он и прежде кукование слышал, но в столь поздний час — никогда. И под Москвой кукушек слыхал, даже, помнится, дедушка Миша как-то рассказал, что есть примета: сколько раз кукушка прокукует, столько лет человеку и жить на свете. А бабушка Зоя его заругала, дескать, нечего ребенку заполаскивать мозги всякими глупостями. Но Петька все же, оставшись как-то с дедом, спросил: как понимать кукушкино предсказание. Если она, допустим, тридцать раз прокуковала, то значит ли это, что Петька всего тридцать лет проживет или еще тридцать? Плюс к своим. Дедушка рассмеялся и сказал, что все это глупости и суеверие, а сам он и впрямь — старый дурак, раз внук всерьез поверил в такую чушь. А на вопрос «всего» или «еще» так и не ответил. После этого Петька, услышав кукование, даже мысленно никогда не загадывал и не спрашивал: «Кукушка-кукушка, сколько мне жить?» Но все-таки каждый раз это самое кукование наводило на него легкий страх…