Законы отцов наших

На улице, которая подходит сюда перпендикулярно, стоят два трехквартирных дома, и около них на ступеньках постоянно сидят маленькие гангстеры, которые обслуживают подъезжающие автомобили. У них есть крэк, виски, травка, иногда таблетки. В машинах гангстеры высшего ранга, ветераны «УЧС», все они отмотали самое малое пару сроков. Ребята ушлые, берут у них по одной-две унции. Парням нужно подзабалдеть немного, чтобы быть в форме. Да и вообще — это все, что им нужно.

Но не Орделлу. У него есть дома́́́, и женщины, и блейзер, и «БМВ-755», классная тачка. Черт, у него есть золото, но он не хочет оплывать жиром и прирастать задницей к креслу, когда в руках есть настоящее дело. Все раскручено и поставлено. Диджеи смешивают эту хрень, скрэмблеры толкают ее и получают зарплату натурой, мулы занимаются доставкой: подвозят наркоту два раза в день из гаражей и квартир, где она хранится. И его артиллерия — Хонго, Горго и вооруженные до зубов тупые мудилы, чтобы ни у кого и в мыслях не шелохнулось покатить бочку на Орделла. Семьдесят пять человек, а иногда их число переваливает за сотню. Хардкор присматривает за ними: поди туда, мать твою, иди сюда, держи ухо востро — везде полно полицейских осведомителей! — не нюхай и не ширяйся, падла; не напяливай на пальцы никаких колец, не обвешивайся золотом; видишь деньги, парень, делай их! Вот что ему надо — чтобы дело двигалось и чтобы результаты были каждый день.

Едва миновало шесть часов, как звучит сигнал мобильника. Посмотрев на дисплей, Хардкор вслух ругается. Нил.

— Слишком поздно для такой херни, — говорит он сам себе.

При звуках его голоса храп старухи на короткое время стихает. Наверное, проснулась и теперь прислушивается, почесывая пятерней всклоченные волосы, сопя и откашливаясь в надежде, что Хардкор уйдет. Здесь, в передней комнате, нет ничего. Два стула и старые газеты. На бетонном полу угадывается тусклое мерцание занимающегося дня. Ковер украли давным-давно.

Это была ее квартира. Она вырастила здесь своих детей. Один парень в Редъярде… хотя нет, думает Орделл, двое парней и девчонка, глупая сучка, торгующая всем, чем можно. В тюряге ребята пришли к Богу и вроде как раскаялись. Может, у них крыша поехала или еще что, но они бросили «УЧС». Вот Орделл и решил обосноваться здесь, устроить наблюдательный пункт и штаб, или диспетчерскую.

Старуха оказалась крепким орешком.

— Можете прикончить меня. Стреляйте хоть все разом и убейте меня, делайте что хотите, но я отсюда не двинусь. Это мой дом, и я не собираюсь отдавать его просто так, за здорово живешь, какой-то шпане, молокососам обосранным.

Ти-Рок, один из двух главарей «УЧС», присвоивший себе пышный титул вице-лорда, сказал Хардкору сразу же:

— Делай, как она говорит, шеф, или замочи ее, старую стерву.

Хардкор работал на «УЧС» как вол и был готов на все, никто не смел упрекнуть его, что он не настоящий «Святой», что у него кишка тонка, однако он никогда не опустится до убийства безоружной полоумной старухи. Он позволил ей остаться.

— И я не потерплю, чтобы тут устроили притон с наркотой и шлюхами или еще что-либо такое. Чтобы тут шатались всякие засранцы и творили черт знает что, — заявила она тогда Орделлу.

— Нам это ни к чему. У нас другие дела, — ответил Хардкор.

— Гм, — недоверчиво промычала старуха.

Теперь она спит. Уже 6.15, и в этот момент Хардкор видит из окна какое-то движение, какой-то «шеви» — куча дерьма, ему лет сто, не меньше — выворачивает из-за угла. «Ладно, — думает Орделл, — если что-то затевается, сейчас им вставим». У Хардкора есть полевой бинокль, но и без него ему хорошо все видно. К машине подходит Баг, с мобильником в кармане куртки. Затем она отходит на положенное расстояние, как учили. Начинает пищать мобильник Хардкора.

— Ну, — отвечает он. — Что там?

— Десять-два, — говорит Лавиния.

Они пользуются радиокодом, перемешивают его, и это здорово бесит «тик-таков», пытающихся разгадать переговоры и терпящих неудачу. Десять-два означает неприятности.

— Требуется помощь. Ты слышишь? — добавляет она.

«Ох уж эта Лавиния! Никакой почтительности. Наглая девчонка!» — негодует про себя Орделл, а вслух произносит:

— Отвяжись, сучка, слышу! И я что-то не вижу никакого десять-два, мать твою! На широкой авеню, на Грей-стрит все тихо. Одни машины. Белые проносятся мимо в своих тачках. Нет даже толкачей. Не вижу я ничего. Стой спокойно, сучонка, приклейся к стене и заткнись!

— Само собой, не видно. Оттуда, где ты находишься, ничего не разглядишь, а по этому блядскому мобильнику я ничего не могу сказать толком. Десять-два. — После этого она умолкает.

Подстава, думает Орделл. Он часто так думает о девушке, известной под кличкой Баг. Чертова Баг хочет подставить его. Кан-Эль, Ти-Рок, кто-нибудь из них, а может быть, и «Губеры» — так «Святые» зовут «Гангстеров-Изгоев», — кто-то из них переманил ее.

Потом он стал перетирать в мозгу эту парочку, Кан-Эля и Ти-Рока, командира и вице-лорда «УЧС». Да, они на самом верху, бляха-муха, однако все время ставят Орделлу капканы. Их беспокоит, что у Хардкора под началом своя сила, свои ребята, и он не собирается лизать им задницы. Он что, хочет отколоться от банды или как? А может, и того хуже, подмять под себя всех? Наверняка они так думают. К тому же он гонит в тюрьму восемь сотен каждую неделю, а «УЧС» оказались вроде не при деле и гребут под себя. Чтоб он сдох. Заглушить его, и все дела. Такой ход мыслей привел Орделла в сильное раздражение, и он зарычал от злости.

Ладно, нужно валить. За железной решеткой вентиляционной трубы припрятан девятимиллиметровый пистолет. Хардкор достает его, запихивает за пояс, а сверху прикрывает черной шелковой рубашкой навыпуск. В лифте он продолжает барахтаться в обрывках сердитых мыслей, и тут ему вдруг приходит в голову, что зря он не взял с собой Хонго и пару-тройку ребят. Нужно было кликнуть их. Наделал в штаны, думает Хардкор, потому что достаточно повидал на своем веку всякого и знает, чем это пахнет. Только сопляки бахвалятся и гонят всякое фуфло типа: «Еще не родился тот ниггер, который меня завалит». Со смеху сдохнуть. Страх — он всегда с тобой. Просто привыкаешь к нему, вот и все. Пусть будет что будет.

У него три сына. Дормэн по кличке Крутой, имеющий уже двух своих ребятишек, сейчас в отсидке, мотает пятнадцать лет за какой-то идиотский гоп-стоп и без права на условно-досрочное освобождение. Рэклид тоже на улицах, а младший, Дел, еще слишком юн, чтобы знать слишком много о чем бы то ни было. А их мамаши — каждая за спиной Орделла твердит парням одно и то же:

— Не торгуй дурью, не ошивайся на улице, не нюхай и не трахайся с первыми же сучками, попавшимися под руку, не то отхожу тебя по хребту чем попало, и плевать мне, сколько тебе лет и какой ты вымахал.

Вот что они говорят. В свое время Орделл дал каждому из этих парней совет:

— Ты должен быть кем-то. Твое место здесь, с этими людьми, и ты должен делать то, что нужно этим разнесчастным ниггерам: порцию счастья на пять долларов, которую белые парни и всякая шваль хотят у них отнять.

Торопясь в сторону от Башни-IV и окон, откуда его провожали удивленные глаза — неужели он действительно ушел? — Хардкор думает — так уж часто получается — о своих сыновьях. Он проходит мимо одного из зданий, где треснул бетонный угол и из плохо заделанной трещины пузырится дешевая строительная пена розового цвета. На расположенной рядом игровой площадке из аттракционов остались только качели, и то без сидений, которые были сокрушены вдребезги местными подростками в порыве беспричинной злобы.

Навстречу, пошатываясь, бредет какой-то пьяный с мутными, похмельными глазами. Нажрался и дрых на скамейке или под забором, а теперь идет домой, думает Орделл. Помятое, грязное пальто и шляпа набекрень, лицо в рамке из седых бакенбард. Когда он замечает Хардкора, то хочет посторониться и дать дорогу, но ноги не слушаются. Забавно.

— Привет, мужик! — бросает ему Хардкор, проходя мимо.